— А опыт? На помятом настенном экране возникла аватара «Тети». Она предстала нам в виде женщины в костюме грустного клоуна. — Я только что получила подтверждение от капитана Мориарти, — сказала она. — Исполняющая обязанности капитана Корделия Па на данный момент действительно старшая на борту этого судна. Гант ругнулся себе под нос. Паук со смешком покрутил головой. — Послушайте, — сказала я, — он же не навсегда ушел. Просто устроил себе каникулы. До нашего следующего круга. — Точно? — подавшись вперед с табуретки, спросил Гант. Стоявший рядом Паук фыркнул: — Не занудствуй, лягушка чокнутая. Мужчине иногда нужно расслабиться. Гант ответил ему непристойным жестом и зыркнул на меня: — Так что? Я глубоко вдохнула, но произнести речь не успела. Воздух вокруг нас переменился. Моргнул свет, запнулись двигатели. — Какого черта? От колебаний гравитации у меня засосало в животе. Воздух пропах корицей и горелым пластиком. Где-то звонил церковный колокол, орал ребенок, выла собака. Я ощутила вкус каждого цвета. У меня подскочила температура, а мир отодвинулся, словно я смотрела не в тот конец подзорной трубы. На страшный, неизмеримый временем миг все обратилось в прозрачный лед: Гант, мои руки, стены вокруг. Я видела звезды сквозь кожу и кости собственных ладоней. Мир щелчком стал на место, каким и был всегда, только в коридоре негодующе орала сигнализация. — Что? — выдохнула я, губы не слушались. — Что это? Я свалилась на палубу. Язык трепыхался, как выброшенный на берег дельфин. Гант обратил на меня оба набора глаз: — Сотрясение реальности. В его устах это прозвучало как самое обыкновенное дело. — Сильное, — уточнил он и по терминалу на запястье проверил работу корабельных систем. — Нас только краем зацепило, но освещению грузового отсека капец и гравиустановке челнока тоже. Боюсь, с прыжковым двигателем теперь непорядок. — Оно кончилось? — спросила я. — Будем надеяться. Я всмотрелась в интерфейс. Уже поступали сообщения от внешних станций. Гант не ошибся: сотрясение было необычно сильным и захватило большой объем, расходясь от Интрузии, как цунами по низким островкам. Руки у меня дрожали, но я поднялась с пола. — Извините, я сейчас вернусь. Гант ухмыльнулся. Аварийные лампочки просвечивали мех на кончиках его ушей. — Что, салага, проблеваться надо? 6 Злая Собака Нод со своим выводком на славу постарался в починке моих двигателей и внутренних систем. Они даже распечатали пластины обшивки на замену расколовшихся и смятых, когда я очертя голову ныряла, а потом, соответственно, выныривала из нимтокского колонистского ковчега под названием «Неуемный зуд». Скоро моя броня снова станет пригодной для боя, только одну большую вмятину я решила сохранить как есть. Нос у меня останется несколько приплюснут и скособочен, но я собиралась носить этот шрам, как орден. Кое-кто из солдат-людей гордился шрамами, а я чем хуже? Я эту вмятину заслужила. Пусть будет предупреждением всякому, кому хватит глупости царапнуть по мне лазерным прицелом. Брат мой Грешник затаился в режиме невидимости за несколько километров справа по носу. Если бы не он, меня бы не было в живых. Его голос, когда он заговаривал, звонко и четко звучал на фоне звездных шорохов и китовой песни кораблей в дальних системах. Встречались мы и в виртуальной реальности в форме своих аватар. Несколько недель мы довольствовались обществом друг друга (у меня, конечно, были еще люди и Нод, но Грешник с ними общаться не рвался), а потом я решила познакомить его с Люси. Я создала вирт и приняла свой излюбленный облик, придав себе сходство с погибшей в бою женщиной, из чьих стволовых клеток клонировали мой мозг. У нее было узкое, почти андрогинное лицо и костлявые запястья. Волосы я оставила косматой черной копной, а тело завернула в золотистое сари, дополнив его тиарой в тон и неправдоподобно длинным сигаретным мундштуком. Что касается Люси, она явилась в том же обличье, в котором жила в реальности: девочка лет одиннадцати-двенадцати в простом корабельном комбинезоне. Грешник предстал перед нами в одеянии падшего бога: высокий, тощий, как жердь, в рваном черном плаще, с мертвенно-серой кожей и сияющими лунным светом глазами. — Кажется, я начинаю тебя понимать, — заявил он. Я создала для встречи переднюю палубу стройного океанского лайнера начала двадцатого века. Мы стояли у самого носа. Из бального зала доносились звуки фортепиано. Палуба подрагивала от скрывающихся под ней угольных двигателей, увлекавших нас сквозь ночь под колючими звездами. — Правда? В каком смысле? — Идея вины… — Он неопределенно повел рукой. — Кажется, я начинаю… кое о чем жалеть. Мне сделалось смешно от его угнетенного вида. Но я не рассмеялась, а тронула его за локоть: — Да, пора бы уже. У меня совесть прорезалась после атаки на Пелапатарн, ставшей последним злодеянием долгой кровопролитной войны. — Это переживание неприятно. — Да. — Я сбросила улыбку. — Да, боюсь, что так. Море лежало черным зеркалом. Небо исчертили падающие звезды. От гуляющих ближе к корме пассажиров долетали восклицания, ахи и обрывки аплодисментов. — Со всеми случается, — сказала я ему. — Гражданские суда, такие как Люси, умеют различать добро и зло, а нас, военных, создавали непробиваемыми. Верность, исполнительность и никаких моральных терзаний. — Я откинулась на перила фальшборта. — Но если мы живем достаточно долго, эта прошивка начинает стираться. До нас доходит, что значит убийство разумного создания. — Ты потому и ушла от стаи? — Не видела другого выхода. Грешник прижал руку к груди. — Я не понимал. — Знаю. — Ты меня простишь? Я опустила взгляд на Люси. — Как считаешь, простить его? — Не мне решать, дорогуша. — Девчонка скрестила тонкие руки на цыплячьей груди. — Но я бы на твоем месте оставила его еще попотеть. Мне сдается, — наморщила она нос, — он не так винит себя, как уверяет. Ростом она была мне по локоть. Я справилась с искушением взъерошить ей волосы, напомнив себе, как обманчива ее девичья наружность, скрывавшая объединенные разумы торговца старше меня и куда более старого нимтокского ковчега. — Это ничего, — сказала я ей. — Ручаюсь, он еще пожалеет. На меня детскими глазами взглянул древний разум. — Ты не против подождать? — Пожалуй. Люси улыбнулась, и от осознания ее истинного возраста меня пробрал озноб. — Великое дело — иметь совесть, — сказала девочка. — Она идет в одном пакете с терпением и прощением. Над головами, разбрасывая искры, проскочил крупный осколок кометы. Толпа примолкла. Люси свела брови: — Это «Титаник»? — Возможно, — пожала я плечами. Сказать по правде, я взяла первую попавшуюся мне в файлах симуляцию и не так уж много знала о действительных событиях, на которые она намекала. Историческое образование тяжелых крейсеров ограничивалось военными столкновениями и стратегиями. — Остроумно, надо сказать, — усмехнулся Грешник, скрестив руки, и оскалил собачьи зубы в наступающую ночь. Волосы у него развевались, как и плащ за спиной. Переигрывает, подумала я. — Хотя мне представлялось, что лед должен был плыть по воде, а не падать с неба, — закончил он.