– Ну, что вы стоите? Идите уже, гуляйте! Ребёнка не отдам. Лёля, возьми мою жилетку, вечером обещали дождь и похолодание. Она тебе велика, но зато ты сможешь её использовать как палатку. Марфа, Волька, ужинать!.. В ресторане Маня заказала ребёнку макароны, а себе бифштекс и продолжила рассматривать рисунки. Всё скрюченное, скорченное, но – странное дело! – узнаваемое. Как это объяснить?.. Может, у Марфы тоже талант? Маня дошла до начала тетрадки и принялась листать в обратную сторону. Вот кресло Эмилии. Вот настольная лампа. Вот, пожалуй, Хотэй со своим огромным мешком, в котором он хранит весь мир. Вот разноцветная «рука Фатимы», и ещё, и ещё… Маня задумчиво листала. Стоп. Она выпрямилась и посмотрела сначала на Марфу, а потом на тетрадку. Стоп, стоп. Марфа ничего и никогда не рисует по памяти. Только то, что видит. А этот дурацкий сувенир – «руку Фатимы» – Маня сразу же отнесла в кабинет и пристроила на полку. Девочка не могла его видеть! – Марфушенька, – проговорила Маня, низко наклоняясь над скатертью и пытаясь заглянуть девочке в лицо. – Ты вот эту штучку видела? Ну, когда рисовала, видела? Марфа посмотрела на свою тетрадку и кивнула. – А где ты её взяла? Марфа не отвечала, старательно пытаясь подцепить на вилку макаронину. – Где ты видела? Кто тебе дал? Тётя? Марфа не отвечала. – Тётя, к которой ты приходила с мамой? – продолжала приставать Маня. Ей казалось, что это очень важно, что – наконец-то! – она узнает нечто по-настоящему важное. Марфа посмотрела на неё. – Ты вспомни, – умоляла Маня. – Ты пришла, я тебя усадила, ты стала рисовать. А вот эта штучка откуда взялась?.. Сама штучка, которую ты рисовала? Марфа ещё немного помолчала, а потом прошептала: – С картинки. – С какой картинки?! Девочка испуганно посмотрела на Маню. Нет, так нельзя. Она перепугает ребёнка, и ребёнок вообще не сможет говорить. Нужно как-то по-другому. Но Маня была слишком нетерпелива и напориста. Кроме того, она не умела останавливаться и всегда и по всем дорогам шла до конца!.. – Ты вспомни, деточка, – вновь заговорила Маня, волнуясь. – Что за картинка? Ты с картинки срисовывала? Марфа кивнула. – Можно я Вольку поглажу? – А ты доела макароны? Ну, конечно, можно. Я сейчас ещё малины попрошу. Марфуша, а где ты картинку взяла? – Тётя дала. – Так, – сама себе сказала Маня. – Так. Значит, принесли посылку, мы её вскрыли. Там были финики и эта штука. Эмилия сказала, что посылка от Лоры из Иерусалима. И сказала, чтобы я куда-нибудь её пристроила. Я пристроила. И что за картинка? Откуда она взялась? – Картинку дала тётя, – сказала Марфа отчётливо. – Чтобы я срисовала. Маня аж задохнулась от неожиданности и восторга. – Что тётя тебе сказала, Марфуша? Ты вспомни, вспомни. – Цвета яркие, – проговорила Марфа. – На картинке? Марфа кивнула. Маня вспоминала. Может быть, картинка – это и есть «рука Фатимы»? Она же в рамке, вот Марфа и называет её картинкой! Тётя принесла Марфе блестящую яркую штуку, просто так, чтоб та срисовала, – ничего особенного! У-уф!.. Почему ей показалось, что это важно?.. – Картинка была в рамке? – спросила Маня на всякий случай и помахала рукой официанту. Марфа отрицательно покачала головой. – Она была сложена. – Как сложена? – Вот так. – И Марфа стала криво складывать салфетку. – Я развернула, а там картинка. – Вот эта самая? Которую ты срисовывала? – уточнила Маня. Девочка кивнула. – А что тётя тебе сказала? – Цвета яркие, – повторила Марфа. – Да что же это могла быть за картинка? – пробормотала Маня про себя. – В посылке ничего не было, кроме фиников и этой ерунды в рамке! Или было? Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить. Да ну, так ничего не вспомнишь! Если бы с ней был Алекс, он моментально сообразил бы, о какой картинке говорит и думает Марфа, а Маня – нет, не может. – Добрый вечер, Маня, Здравствуй, Марфа. Разрешите присесть? Маня открыла глаза. Лев Граф стоял в некотором почтительном отдалении от их столика. В руках у него был какой-то свёрток и маленький букет ромашек, самых настоящих! Маня смотрела на него с восторгом. Потом спохватилась и отвернулась. Волька рвался из-под стола, жаждал поприветствовать друга, она нагнулась и отцепила карабин. – Вольдемар, рад приветствовать. Как вы провели день? – Он покусал негодяя. – Да что вы говорите? Какой умный пёс. Это вам, Маня. Я как раз сегодня читал интервью, где вы признаётесь, что очень любите ромашки. – Люблю, – пролепетала Маня и покраснела, словно речь шла о чём-то неприличном. – Только их днём с огнём не сыщешь… Лев уселся рядом. – Ещё из интервью я узнал, что самые страшные вопросы для вас – как вы начали писать и где берёте сюжеты? Почему? – Э-э-э… – проблеяла Маня, нюхая цветы. Они пахли горько и не слишком приятно, как и должны пахнуть ромашки. – Потому что они дурацкие, эти вопросы! Я вообще не знаю, как на них отвечать. Писать я начала, когда научилась писать. Мне кажется, все люди начинают писать именно в это время. Сюжеты я в основном придумываю. Но иногда не придумываю, а мне кто-нибудь что-нибудь рассказывает. Я досочиняю, и получается детектив. – Прекрасно, – одобрил Лев. – И что вам не нравится? – Ничего не нравится, – призналась Маня. – Это глупые ответы на нелепые вопросы. Что вы так смотрите? – Просто вы мне нравитесь, Маня, – как-то очень просто сказал Лев. – Вам идут ромашки. И ваш новый наряд. – Спасибо. Они помолчали.