Ирина показала на маленький столик, и девушка принялась сервировать чай. Маня тоже поднялась, нашарила трость, подошла к окну и стала смотреть вниз. Тут же закружилась голова, по спине продрал мороз, и появилось неудержимое желание прыгнуть. Маня ненавидела высоту!.. – Эмилию задушили шнуром от лампы, – сказала она, как только вышла девушка с подносом. – Утащили деньги, не очень много, из-за них не стоило убивать человека!.. Я хочу знать, кто это сделал. Помогите мне. – Не знаю никакую Эмилию, вас вижу в первый раз в жизни. Маня повернулась и взглянула на Ирину. Этого взгляда было достаточно, чтобы понять – она на самом деле больше ничего не скажет, а как её заставить, Маня не знала. Она глубоко вздохнула, огляделась по сторонам, словно спрашивая себя, как она сюда попала, чему-то мимолётно удивилась и сказала: – В таком случае будете объясняться у следователя. Я-то совершенно точно вас видела, когда вы приходили к Эмилии. Ирина не дрогнула. Маня, стараясь сохранить лицо, величественно двинулась к выходу, Лёля, которой во время разговора было страшно неловко, вскочила. Но тут Манина трость зацепилась за край ковра, а может, за ножку письменного стола. Маня споткнулась, засеменила, схватилась обеими руками за столешницу, ручки, бумаги, штучки пришли в движение и посыпались на пол. …Уф! Уйти красиво не получилось. Путь до двери Маня с Лёлей проделали проворно и словно на полусогнутых. Дюша-Слон встретил их с распростёртыми объятиями, и Маня тут же пристала, чтоб он прокатил Лёлю. Та отказывалась, извинялась, утверждала, что ни за что и никогда не поедет, но отвязаться от Мани было не так-то просто. Дюша был готов катать кого угодно, лишь бы ещё немного «поотлынивать от работы», и в конце концов Лёлю чуть не силой взгромоздили на мотоцикл, и они умчались, пугая прохожих, собак, голубей и чаек, а Маня осталась одна на набережной. Конспиративно оглянувшись по сторонам, она вытащила из-за пазухи небольшую фотографию в рамке, похищенную со стола Ирины, ещё раз посмотрела, убедилась, что не ошиблась, и сунула добычу в рюкзак. …К Медному всаднику отправились всей компанией – Маня с Волькой на поводке и Лёля с Марфой за ручку. Лёля безостановочно рассказывала, как она каталась на мотоцикле. Как ей сначала было страшно, а потом она совсем перепугалась, а кентавр всё наддавал, и вдруг она перестала бояться и чувствовала только ветер и скорость, а когда они перепрыгивали Неву, ей показалось, что кентавр и вовсе оторвался от земли. – Самое главное, – не унималась Лёля, – что в голове вообще не остаётся мыслей! Вы понимаете, Маня?! Никаких! А я ведь всё время… думаю, и постоянно об одном и том же. – Это вредно. – А тут я перестала думать. И так стало свободно! – Свобода личности – основа демократии. – Как в молодости, когда всё впереди и ещё ничего не случилось! И когда мы остановились, я даже не сразу поняла, что мы уже приехали! – Кстати, – прищурилась Маня. – Почему вы слонялись по панели вдоль «Астории», как проститутка-неудачница, и не заходили внутрь? – Что вы, – удивилась Лёля. – Мне неудобно, как я могу зайти в такую гостиницу? – Но вчера вы как-то зашли! – Я была с Марфой, это совсем другое дело. – Да, да, – согласилась Маня. – Вы должны её спасти, я понимаю. Оглянулась по сторонам и отцепила Вольку. В Питере вход с собаками всюду был запрещён, но разрешён – сделав замечание: «Уберите животное, с собаками нельзя!», смотрители переставали обращать внимания, и собака могла гулять сколько угодно. Маня с Волькой этим пользовались. В Москве всё было по-другому, там не забалуешь! Возле знаменитого памятника толпились туристы и свадьбы – невесты мели кружевными шлейфами гравий, женихи потели от чувств и неловкости, гости угощались тёплым игристым из пластмассовых стаканчиков, фотографы метались, приседали, ползали по траве, «выстраивая кадр», – красота!.. – Посмотри, Марфа. – Маня наклонилась к девочке. – Это император Пётр Первый. Он построил город, где ты живешь. – Она не понимает, – тихонько сказала Лёля. Маня дёрнула плечом: – Мы не знаем. Может быть, понимает, только нам не говорит. Сергея Петровича она увидела издали – он стоял спиной к памятнику и смотрела на Неву. – Хорошо, что мы вместе, – сказала Маня Лёле. – Вполне возможно, что этот человек психопат. Лёля оглядела его с тревогой и покрепче вязла Марфу за руку. Писательница Поливанова на ходу вытащила из рюкзака папку, чтобы сразу вернуть ее и распрощаться, сделала независимое лицо, подошла и пальцем постучала Сергея Петровича по плечу. Тот обернулся. Вид у него сделался изумлённый. – Добрый вечер. Лёля, это Сергей Петрович, мы должны вернуть ему документы. А это моя подруга Лёля из Конотопа. И её дочь Марфа. – Здрасти, – промямлил Сергей Петрович, разглядывая Лёлю и Марфу. – На самом деле вы совершенно напрасно на меня напали, – продолжала Маня. – Все ваши бумаги в полной сохранности, а про телевидение мне пришлось наврать, потому что иначе вы не стали бы со мной разговаривать. Сергей Петрович перевёл на неё глаза и взял папку, которой Маня настойчиво в него тыкала. Сунул папку под мышку и спросил у Марфы: – Как тебя зовут, девочка? – Марфа! – хором ответили писательница и мать. – Да ведь я не вас спрашиваю!.. Маня и Лёля посмотрели друг на друга. Замечание было верным. Марфа, присев на корточки, гладила Вольку. Сергей Петрович присел рядом. – Кто это у тебя? Марфа молчала и гладила свинообразного пса. – Это твой друг? – Она не разговаривает с незнакомыми, – не выдержала Лёля. Сергей Петрович продолжил, не обращая на неё никакого внимания. – Вот я не разберу, это собака или свинка? Марфа вдруг улыбнулась, а потом словно бы даже засмеялась, тихо-тихо. – Собака, – выговорила она отчётливо. – Волька. Маня, уже привыкшая к тому, что девочка почти не разговаривает, дёрнула Лёлю за руку и прошептала: – Чудеса какие! – Ты с ней гуляешь? Марфа молчала. – С ней, наверное, часто нужно гулять. Ты любишь гулять? – Не люблю, – прошелестела Марфа. – Я его глажу. Мне нравится его гладить. Сергей Петрович поступил совсем уж неожиданно. Он сунул Мане в руки свою папку – та приняла как во сне, – уселся на гравий рядом с девочкой и собакой и спросил: – Можно я тоже поглажу?