– Вас ист дас?[115] – потрясенно спросил прапорщик, от волнения перейдя на родной язык. – Дас ист фантастишь![116] – прохрипел в ответ Будищев одну из немногих известных ему немецких фраз. – Что? – обернулся к нему офицер, очевидно, плохо слышащий из-за контузии. Унтер, проигнорировав вопрос, огорченно осмотрел пострадавшую форму и чертыхнулся в сердцах: – Твою ж дивизию, мундир-то почти новый! – Вы ранены? – с тревогой спросил Барановский, увидев, что спина его спасителя посечена осколками. – Надо бы врача! – Дежурный врач во время испытаний не помешал бы, – согласился с ним Дмитрий. – Ну, или хотя бы фельдшер. К концу испытаний члены комиссии уже почти поверили, что они закончатся благополучно, и даже генерал в значительной степени утратил свой скепсис. Так что раздавшийся взрыв оказался для всех полной неожиданностью. Убедившись, что больше ничего не взрывается, они гуськом проследовали к месту трагедии, чтобы убедиться во всем лично. – Что у вас случилось? – строго спросил у прапорщика Фадеев. – Ваше высокопревосходительство, – начал тот доклад. – Последний снаряд был слишком деформирован, и при попытке зарядить его – застрял. Фейерверкер Кастеев, вопреки моему приказу, попытался дослать его затвором, отчего произошел преждевременный выстрел. Фейерверкер погиб, два канонира ранены. Также ранен унтер-офицер Будищев. Осмелюсь обратить внимание вашего высокопревосходительства, что последним ранение получено, когда унтер-офицер, спасая, накрыл нас с господином инженером своим телом! – Экий удалец! – бесстрастно отозвался генерал. – Кто таков? – Сто тридцать восьмого Болховского полка унтер-офицер Будищев, – отрапортовал Дмитрий. – И как же ты, любезный, тут оказался? – Находясь в отпуске по ранению, поступил на завод господина Барановского! – Вот как? И он тебя, значит, на испытания взял? – Так точно! – Ваше высокопревосходительство, – попытался вмешаться инженер, но Фадеев жестом остановил его. – Надо бы узнать, что это за болезнь у тебя такая? – подозрительно заметил он. – Война год как окончилась, а ты все лечишься… за что хоть кресты у тебя? – Генерала подстрелил! – отрапортовал Будищев, с прищуром, будто целясь, посмотрев на собеседника. И заметив, как тот переменился в лице, добавил: – Турецкого, ваше высокопревосходительство! – Что?! Некоторое время Фадеев раздумывал, не зная, что предпринять. С одной стороны, несчастные случаи на испытаниях случались и раньше, и никто бы из этого не стал делать трагедии. На все воля Божья! С другой, пострадал нижний чин из совершенно посторонней части, а это могло привести к нежелательной огласке. И, наконец, оный нижний чин совершил, как ни крути, подвиг, предусмотренный статутом Знака отличия Военного ордена, не говоря уж о том, что он сам – бантист! Да к тому же еще и дерзок, мерзавец… – Испытания прекратить! Погибшего в церковь, раненых в лазарет, – распорядился он и обернулся к инженеру: – Как видите, господин Барановский, испытания ваших снарядов закончились несчастьем. Сами понимаете, что в таком случае мы с членами комиссии не можем подписать протокол! – Но ваше высокопревосходительство! Эти снаряды из первой партии. Те, что делают теперь – совершенно надежны! – Ничем не могу помочь, господин изобретатель! – решительно отмахнулся генерал и скорым шагом направился прочь. Члены комиссии дружно потянулись за ним, и только Мешетич на секунду задержался у поврежденного орудия. – Я доложу начальству о том, как проходили испытания, – бесстрастно сообщил он поникшему Барановскому. – Однако на будущее – порекомендовал бы вам научить вашего протеже держать язык за зубами, особенно в присутствии генералов! Антонина Дмитриевна Блудова в последнее время не часто бывала в Петербурге. При дворе бывшей камер-фрейлине были совсем не рады. Подруг у нее почти не осталось, а тех, что еще были живы, ей и самой не очень-то хотелось видеть. Ведь это были всего лишь тени их прежних. К тому же у нее было много дел. Благотворительность, которой она посвятила остаток своей жизни, отнимала все ее время. Тем более что после войны появилось множество увечных, нуждавшихся в призрении и помощи. Не покладая рук занималась она этим благородным делом, являя собой пример высокой жертвенности во имя высших идеалов. Венцом ее служения стало основанное в городе Остроге Волынской губернии братство во имя святых Кирилла и Мефодия с учебными заведениями, церковью, больницей и подворьем для паломников. Но иногда графине приходилось оставлять организованную ею обитель и отправляться в Москву или Петербург, с тем чтобы решать многочисленные организационные вопросы или собирать средства, которых всегда не хватало. Бывая в столице, она всегда останавливалась в отцовском доме. Когда-то там жила вся их семья, часто бывали гости и кипела светская жизнь. Увы, все это было в далеком прошлом. Родители умерли, один из братьев – Андрей – уже лет десять не появлялся в России, будучи посланником при бельгийском дворе. Второй – Вадим, служа в Министерстве иностранных дел чиновником для особых поручений, жил скромно и уединенно, лишь изредка принимая гостей. Надо сказать, что сестре он тоже не очень обрадовался, но не потому, что не любил ее. Просто в последнее время между ними появилось некоторое охлаждение. Слишком уж серьезно восприняла она раздутый газетчиками скандал с его мнимым незаконнорожденным сыном. Впрочем, Антонина Дмитриевна была дамой, не лишенной такта, а потому не стала сразу же задавать брату неудобные вопросы. Напротив, сначала они мило пообщались за обедом, вспомнив родителей, детство, а также совместные проказы. Затем разговор плавно перешел на знакомых и родственников. Вадим Дмитриевич, однако, был опытным дипломатом и ни на секунду не позволял себе расслабляться. Он знал – раз уж сестре пришла в голову какая-то идея, извлечь ее миром оттуда никак получится, а потому с твердостью в душе ожидал рокового вопроса. Но время шло, а престарелая графиня как будто и не хотела ничего спрашивать. Наконец, она объявила, что устала с дороги и хотела бы отдохнуть. – Давай я тебя провожу, – поднялся из-за стола Вадим, но сестра остановила его. – Не стоит, – мягко улыбнулась Антонина Дмитриевна. – Я помню, где моя комната. Позже мы еще побеседуем. – Как скажешь, – пожал он плечами. – Ты что-то хотела еще узнать? – А тебе есть что мне рассказать? – Нет, – сделал невинное лицо Блудов. – Тогда я пойду. – Мне нужно будет сделать несколько визитов. Надеюсь, ты не будешь скучать? – Нет. Но мне тоже следует кое-кого навестить. Я займусь этим сегодня вечером. – Хочешь, я оставлю тебе экипаж? – Это было бы просто чудесно! Но я не слишком тебя стесню? – Нет, что ты, моя дорогая. Я возьму извозчика. – Спасибо, Вади́к. – Как давно ты меня так не называла, – растроганно улыбнулся брат. По гулким коридорам госпиталя решительно шагала миловидная женщина в изящной шляпке с вуалью, скрывающей черты ее лица от нескромных взоров. Следом за ней, едва поспевая, шли мальчик-гимназист и гувернантка, ведущая за руку девочку лет шести. – Вот сюда извольте, барыня, – показал на худо окрашенную дверь провожавший их служитель. – Здесь они, болезные. – Благодарю, – ответила та и выразительно взглянула на него. Госпитальный служитель спохватился и, распахнув перед нею дверь, низко поклонился. Женщина с достоинством проследовала внутрь палаты, где лежали пострадавшие при взрыве на полигоне солдаты. Впрочем, лежали только два из них, а третий стоял, облокотившись о спинку кровати, и о чем-то напряженно размышлял. – Слышь, пехоцкий, о чем ты все время думаешь? – Как прожить не работая, – тут же ответил тот. – Ишь ты, – крутанул головой спрашивавший. – И что надумал? – Хрен получится! – Эй вы, – слабым голосом перебил их второй артиллерист с перевязанной головой. – Не кричите, Христа ради! – Ты чего, Архип? – изумился его товарищ. – Мы же едва слышно? – Контузия у него, – хмуро пояснил пехотинец. – Ему сейчас любой звук – хуже выстрела. Кошка пройдет – и то покажется, будто слон топает. – Эва! – недоверчиво прошептал солдат. – А так бывает? – На войне, браток, и не такое случается. – Понятно. Ты, как я погляжу, повоевал? – Было дело. Тут со скрипом отворилась в дверь, и в палату стали по очереди входить дама, служитель, а за ними гувернантка с детьми. Солдаты, увидев посетителей, тут же замолчали. Но если лежавшие канониры вытянулись как по стойке смирно, то Будищев просто скользнул взглядом по вошедшим и запахнул посильнее больничный халат. – Здравствуйте! – обратилась к раненым женщина. – Здравия желаем, барыня! – нестройно поприветствовали ее в ответ артиллеристы, причем контуженный болезненно поморщился. – Меня зовут Паулина Антоновна Барановская. Я – жена Владимира Степановича. – Очень приятно, – тихо, почти шепотом, отозвался Дмитрий. – А вы, вероятно, Будищев? – Виновен. – Я пришла справиться о вашем здоровье и поблагодарить… – За что? – Но вы спасли моего папу! – звонко воскликнул выступивший вперед гимназист. – Не кричи, мальчик! – Что?