– Лишь то, что взять куш можно будет, только когда им дадут деньги, но еще не придет конвой. То есть всего одна ночь, и сделать это надо здесь! – Ты с ума сошел! Тут ставка вашего царевича, охраны больше, чем на шоссе Киселева[97]. – Вот именно, поэтому никто ничего подобного не ожидает. – Хм, – задумался Михай. – А ведь дело может и выгореть. Как ты узнаешь, что они уже получили деньги? – Они постоянно отправляют телеграммы своим сообщникам через нашу станцию. Я там служу, так что узнаю. – Они их регулярно посылают! – Я сумел разгадать их шифр. Так что, отправив послание, они сами мне все скажут. – Интересно, – задумался Михай. – А для чего тебе это нужно? – Служить надоело, – пожал плечами Будищев. – Я бы давно сбежал, но с пустыми руками смысла нет, а подходящего случая пока не было. – И ожидая такого случая, ты четыре креста заслужил? – недоверчиво протянул авторитет. – А я ничего вполсилы не делаю. Украсть так миллион, полюбить так королеву! – С королевой-то у тебя промашка вышла, – не удержался от колкости бандит. – И на старуху бывает проруха, – не стал спорить унтер. – Ну, хорошо, положим, ты говоришь правду… а какую ты хочешь долю за участие в деле? – Любую половину. – Не много ли ты захотел! – присвистнул от удивления внимательно прислушивающийся к их разговору Мирча. – Где это видано, чтобы наводчикам больше десятины давали? – Я только про наличные, – пояснил Дмитрий. – Большая часть оплаты будет в казначейских обязательствах. Мне они ни к чему, а вот вы сумеете их на звонкую монету обменять. То на то и выйдет. – Хорошо, – скривил губы Михай. – Будет тебе половина! – Ну, вот и договорились, – обрадовался Будищев, а теперь верните мне мое барахло и оружие. – Форму забирай, а вот оружие у нас побудет. Если ты, дружочек, финтить вздумаешь, твой ножик или револьвер убьют какого-нибудь почтенного человека и рядом окажутся. Их ведь многие у тебя видели, не так ли? – Делай с ними что хочешь, – отмахнулся унтер. – Я жандармам скажу, что неделю назад его тебе или Мирче продал. Накажут, конечно, но эдак ты меня не подставишь. – Ну, или с твоей подружкой из госпиталя что-то нехорошее случится, – нимало не смутился его ответом Михай. Будищев в ответ только пристально посмотрел на главаря бандитов и неожиданно улыбнулся. – Мы ведь люди умные и не станем делать глупостей? – Я рад, что мы поняли друг друга. Покинув ставшую вдруг столь негостеприимной корчму, Будищев грязно выругался. Сердиться, впрочем, было не на кого. Как ни крути, а сам во всем виноват – расслабился и потерял бдительность. Чертова девка поманила пальчиком, и он сразу поплыл, как прыщавый подросток, впервые увидевший рядом с собой женщину. И ладно бы, хоть… да что уж теперь. Хочешь не хочешь, а делать нечего, попался на крючок, так не дергайся. Хотя, если с умом, можно и побарахтаться. Надо только предупредить кое-кого о возможной опасности, а потом посмотрим, кто кого. Приняв решение, он направился прямиком в госпиталь, где, к своему немалому удивлению, застал Федьку Шматова, пришедшего проведать Лиховцева. – Граф! – радостно воскликнул тот, и приятели крепко обнялись. – Здорово, – похлопал его по плечу Дмитрий. – Ты как здесь? – Да батальон наш сюда перекинули, сказывают, для охраны его высочества цесаревича. – Да иди ты! – Вот тебе крест! – А наша команда? – Дык нету таперича охотников. Потери уж больно большие, так их со стрелковой ротой слили, а Гаршин там в субалтернах. – Чудеса! А Линдфорса куда дели? – И он там же. Я же говорю – потери большие! – А Николаша? Услышав имя Штерна, Федька помрачнел, стащил с головы кепи и хмуро буркнул: – Погибли, Николай Людвигович. – Ты что, с ума сошел? – Эх, да лучше бы я ума лишился! – Как это случилось? – Да черкес один пленный, чтобы ни дна ему, ни покрышки! Уж и не знаю, что ему приблазнилось, а только увидал он у барчука кинжал, что тот носил все время, да как кинется… говорил, братний ножик тот, вот какая беда. – Твою мать! А вы что же? – А что мы? Пока кинулись, дело-то все сделано. Оно, конечно, башибузук долго не зажился, а Штерна теперь не вернешь! Под конец своего печального повествования Шматов даже прослезился, а Будищев, напротив, чувствовал подступающую к горлу ярость. Хотелось что-нибудь сломать или пойти подраться, чтобы в жаркой схватке забыть о горечи утраты. – А вот и они, – раздался за спиной звонкий голосок Геси, и приятели застыли как громом пораженные. – Смотрите, Алеша, вот где они спрятались! За сестрой милосердия ковылял на своей деревяшке улыбающийся Лиховцев, которого та, очевидно, ходила звать. В последнее время он много тренировался в ходьбе, и она уже не вызывала прежних затруднений, но все равно угнаться за легкой на ходу девушкой он не мог. – Здравствуйте, барышня, – почти всхлипнул Федька. – Что случилось, отчего вы плачете? – принялась расспрашивать она, но здоровый деревенский парень не мог найти в себе сил для того, чтобы ответить, и лишь отворачивался, не в силах взглянуть ей в глаза. – Боюсь, у Федора плохие новости, – хмуро пояснил Дмитрий. – Что за новости? – улыбаясь, спросил запыхавшийся Алексей, расслышавший только последнее слово. – Наш друг погиб. – Кто… как погиб? – Да вот так! Это война, и на ней убивают. – Этого не может быть, – потрясенно прошептал Лиховцев, но его слова прервал горестный крик Геси. Убитая горем девушка заголосила так, что в госпитале стали выглядывать из окон, а из дверей вышел привлеченный криками солдат. Друзья попробовали успокоить ее, но не тут-то было. Она рвала на себе волосы, выкрикивала нечленораздельные проклятия и казалась совсем обезумевшей. Первым опомнился Будищев и, схватив извивающуюся сестру милосердия в охапку, потащил ее внутрь здания. – Что случилось с мадемуазель Берг? – недоуменно спросил вышедший на крики Гиршовский. – Истерика! – крикнул ему Дмитрий, с трудом удерживая ее. – Вколите ей что-нибудь успокаивающее или типа того… Аристарх Яковлевич не очень понял, отчего его подчиненной надо делать укол, но общий смысл рекомендации был понятен, и врач схватился за склянку с эфиром. Намочить салфетку и прижать к лицу девушки было минутным делом, и скоро она обмякла в руках Дмитрия. – Что же все-таки произошло? – Она узнала о гибели жениха! – Ужасная трагедия, – сочувственно вздохнул Гиршовский. – Как сказать. – Что-то я не понимаю… – Просто она не знает, что незадолго до смерти он успел жениться на другой. – Час от часу не легче! Постой, братец, а мне ты зачем об этом рассказал? – Потому что наш полк близко, и вы вполне можете узнать эту историю от брата. Мирон Яковлевич человек словоохотливый, к тому же был среди гостей этой свадьбы. Из госпиталя Шматов и Будищев поначалу шли молча. После душераздирающей сцены, разыгравшейся у них перед глазами, говорить не хотелось совершенно. Да и разве поможешь словами такому горю? Первым в себя пришел как обычно неунывающий Федька. – Ты сам-то, Граф, как поживаешь?