– Скажите ему… скажите, что я жду его. – Конечно. – Я буду вам очень признательна. Выйдя из госпиталя, Дмитрий быстро пошагал прочь, будто желая уйти как можно дальше от этого места. Неласковое зимнее солнце светило ему в спину, отчего перед ним на дороге так же размашисто шагала его тень. – Трус! – вдруг выпалил он, обращаясь к своему силуэту на снегу. – Тряпка! Не мог сказать девчонке, что ее «суженый» благополучно женился и ей надо… а фиг его знает, что ей теперь надо! Ох, Коля-Коля, и почему ты ее встретил? Хотя, наверное, потому что она искала своего пропавшего брата… Что же так погано-то на душе? Несчастная Крымская кампания, когда наша армия оказалась совершенно не готовой к боевым действиям и чрезвычайно плохо вооружена, оказала тем не менее благотворное действие в том смысле, что заставила военное руководство пойти на крайне необходимые перемены. В связи с этим, как только появлялись какие-либо новации в оружейном деле, с ними старались как можно быстрее ознакомиться и, при необходимости, принять на вооружение Русской армии. Не обходилось и без накладок, достаточно вспомнить «несчастную оружейную драму»[89], но все же в большинстве случаев командование находилось на высоте своего положения и действовало быстро и эффективно. Именно так и были приняты на вооружение картечницы Гатлинга, а также их переделки Горловым и Барановским. Впрочем, первые восторги быстро утихли, как пользоваться новым оружием, никто не знал, а потому их быстро отправили в крепости, в качестве противоштурмовых пушек. Когда же началась война, лишь несколько батарей попали в действующую армию. Удачное применение скорострельных орудий в Рущукском отряде вызвало известный ажиотаж среди сторонников и противников нового вида вооружения, так что командовавший в нем цесаревич Александр Александрович счел за благо созвать комиссию, с тем, дабы изучить полученный опыт, а также решить, как его использовать наилучшим образом. В середине декабря она была создана и приступила к работе. После изучения донесений, составленных генералами Дризеном, Арнольди и Тиньковым, а также полковником Буссе и капитаном Мешетичем, члены комиссии не пришли ни к какому выводу, а потому решили провести натурные испытания. Было довольно холодно, и господа генералы, кутаясь в шубы, без всякого удовольствия смотрели на стоящие перед ними картечницы и их посиневшие расчеты. Однако же дело было необходимо закончить, и их превосходительства приказали приступать. Забираться далеко от деревни не хотелось, а потому полигон устроили прямо за околицей. Благо, что в такую погоду люди предпочитались сидеть дома, так что от стрельбы вряд ли кто мог пострадать. Мишени были сделаны из разного хлама, палок, досок и кусков драной холстины, да еще, не иначе как шутки ради, были вылеплены несколько снежных баб, веселящих своим видом солдат и офицеров. Получив команду, изрядно продрогшие артиллеристы дали несколько залпов. Испытания оказались вполне наглядными. Пораженные пулями фигуры разлетались на куски, а те, кого свинец миновал, стояли невредимыми. В общем, ничего нового члены комиссии не узнали и хотели уже было возвращаться в жарко натопленные для них помещения, как вдруг единственный их статский товарищ, недавно прибывший из Петербурга, инженер Барановский, подошел к одной из митральез и стал пристально ее разглядывать. Надо сказать, что этот инженер был еще совсем молодой человек и имел в глазах заслуженных генералов и штаб-офицеров весьма мало веса, однако же поговаривали, будто он и его брат находятся в фаворе у великого князя Константина, а потому игнорировать его было нельзя. – Что вас так заинтересовало, Владимир Степанович? – любезным голосом осведомился председатель комиссии. – На этой картечнице отсутствуют механизмы наводки, – озабоченно заметил инженер. – Возможно, не вполне удачные результаты связаны именно с этим. Как вообще случилось, что их сняли? – В качестве эксперимента, – пояснил капитан Мешетич. – А этот, даже не знаю, как назвать, приклад, что ли? – Весьма странный эксперимент, – поддержал инженера председатель комиссии, генерал Вановский. – Совершенно очевидно, что без механизма наводки прицельную стрельбу обеспечить не удастся! Вы что же, все так переделали? – Никак нет, ваше превосходительство, – только два орудия из взвода подпоручика Самойловича! – Странно, судя по донесениям, именно у них наилучшие результаты. Но как это возможно? – Разрешите обратиться, ваше превосходительство? – неожиданно вмешался в разговор довольно рослый унтер, служивший наводчиком у модернизированной митраль езы. – Ты кто такой? – выпучил глаза генерал. – Сто тридцать восьмого Болховского полка старший унтер-офицер Будищев! Фамилия эта была генералу знакома, поэтому он хоть и нелюбезно, но все же снизошел до ответа. – Ну, обратись, коли нужду имеешь. – Механизмы эти, ваше превосходительство, нужны бывают только при стрельбе на дальние дистанции, а в обычном бою от них вреда больше, чем пользы. – Как это? – Да так! В настоящем бою нужно как можно быстрее переносить огонь с одной цели на другую, а с этими винтами одна морока. А мишени остались целыми оттого, что картечницы поставлены неправильно. Стояли бы по флангам, ни одна бы не уцелела. – Черт знает что! – скрипнул зубами один из присутствующих офицеров. – Нижние чины совсем уже распустились! – Глупости ты говоришь, братец! – решительно заявил генерал. – Без прицельных механизмов точная наводка невозможна, а потому стрельба приведет лишь к бесцельному расходу огнеприпасов! Члены комиссии согласно закивали, выражая полное согласие со своим председателем, однако реакция унтера оказалась еще более удивительной. Недолго думая, он развернул свое орудие в сторону ближайшего сарая и начал вращать рукоять. Раздавшийся грохот заставил всех присутствующих закрыть уши, а Будищев, по всей вероятности сошедший с ума, все крутил и крутил, одновременно меняя направление блока стволов. Когда же шум прекратился, изумленные господа уставились на стену сарая, украшенную большой буквой «А» и двумя черточками поменьше. – Вот сукин сын, – крутнул головой Мешетич. – Императорский вензель изобразил! – С механизмами наводки так не получится, – коротко пояснил свои действия унтер-офицер и, вытянувшись по стойке смирно, принялся есть глазами начальство. Крыть это было нечем, да и изрядно продрогшие господа генералы и офицеры не имели желания вести дискуссию с нижним чином, так что все быстро отправились восвояси, и только Барановский задержался возле удивительного унтера. – А я-то понять не мог, зачем блок стволов так высоко подняли, – почти весело заявил он странному унтеру. – Иначе патронные ящики и колеса углы обстрела ограничивают, – пожал плечами Будищев. – Это ты сам придумал? – Вроде того. – А еще мысли какие есть? – Эх, господин хороший, у меня этих мыслей – вагон и маленькая тележка! – Вот даже как! И какие, если не секрет, вот что бы ты предложил еще улучшить на этой картечнице? – Ее улучшать – только портить! Лучше сразу разобрать и сделать, но уже руками и головой перед тем подумать. – То есть те, кто ее создавали, по-твоему, головой не думали? – Ох, барин, вопросы вы задаете не по окладу… ну вот смотрите, зачем эта рукоять? – Чтобы осуществлять перезарядку, – удивленно ответил Барановский, не понявший вопроса. – Это как раз понятно, только зачем рукоятью? Тут от стрельбы такая отдача, если ее в работу запрячь, то можно черта в бараний рог скрутить. – Как это? – Ну не знаю, кто из нас инженер, вы или я? Можно пружину поставить на затвор, чтобы он от выстрела в одну сторону, а пружиной назад. Можно газы пороховые отвести, чтобы они в поршень упирались да затвор дергали. Хотя так не получится, уж больно золы много после выстрела. Думать, короче, надо. Главное, чтобы стрелять один человек мог, а для этого вес уменьшить! – Это верно, – согласился инженер, – я на своей картечнице всего шесть стволов оставил. – Зашибись! А один нельзя было? – Тогда стрелять долго нельзя – перегреется! – А вот чтобы этого не случилось, на нем можно оребрение сделать, как на радиаторе. Ну, или в кожух с водой поместить… – Хм, любопытные у тебя, братец, мысли в голове бродят! Скажи, ты после службы чем заняться думаешь? Если что, приходи к нам на Обуховский завод, там такие светлые головы нужны! – Эх, ваше благородие господин инженер, станьте сперва в очередь. – И что, много куда зовут? – Да просто на части рвут! – И куда же? – Ой, то на флот, то сразу в графы. Короче, умные направо, красивые налево, а мне хоть разорвись! Через несколько минут донельзя изумленный инженер расспрашивал о странном унтере у капитана Мешетича, с которым был прежде шапочно знаком. – Ах, да, вы же только прибыли и не знаете последних сплетен, – усмехнулся капитан. – Этот до крайности развязный для его положения молодой человек – незаконнорожденный сын графа Вадима Дмитриевича Блудова. Тот, правда, всячески открещивается от плода своего греха, но сие, как вы сами понимаете, после огласки мало кого волнует. Будучи простым солдатом, сумев проявить храбрость и изрядную находчивость, попался на глаза репортерам, но что еще более важно – цесаревичу! Молодца заметили, и теперь он местная знаменитость, нечто вроде ученого медведя, умеющего танцевать барыню. – И какова вероятность, что граф признает своего байстрюка? – Трудно сказать. Вадим Дмитриевич, насколько я знаю, решительно настроен против, а приказать ему, сами понимаете, никто не может. – А что за история с флотом? – Вы и об этом слышали? Ну, тут все просто, он, как выяснилось, еще и весьма недурно разбирается в гальванике и даже что-то им починил однажды. Спохватись они чуть ранее, Будищева просто перевели бы в морское ведомство, но теперь он старший унтер-офицер и георгиевский кавалер, да еще и история с происхождением… – А сам-то он что хочет? – Господи, да кто же его будет спрашивать! Хотя кое-кому такая блажь пришла, но ответ был столь удивителен, что я иногда даже сомневаюсь, не анекдот ли это. – И что же он ответил? – Он сказал, цитирую: «В гробу я видел обе эти перспективы», чем изрядно фраппировал окружающих!