– Я пришел, чтобы освежить вам память, господа студенты! – отвечал Будищев, рубя на части колбасу своим бебутом. – Было время, когда вы нас подкармливали, теперь наша очередь. Налетайте. Отощавшие в последнее время Лиховцев со Штерном не заставили просить себя дважды, а вот Гаршин, непроизвольно сглотнув слюну, отодвинулся в сторону. – Всеволод, вы чего? – удивился Алексей. – Где вы это взяли? – подозрительно спросил тот, глядя на Дмитрия. – Экспроприировал экспроприаторов, – усмехнулся в ответ солдат. – Не беспокойся, Сева, ни один мирный крестьянин при этом не пострадал, отвечаю! – Я, кажется, просил не называть меня так! – голос Гаршина стал стальным. – Чего ты, Михалыч, – вмешался Федька, – мы надысь на каких-то арнаутов налетели, ну и побили их совсем. А этот харч при них был. Господин подпоручик велели все это, значит, в полк отвезти, а Граф сказал… – А я сказал, что у их благородий харя треснет, если им все отдать, – закончил за него Будищев. – И велел Федьке тишком к вам подобраться. Не хотите, не надо! Я не навязываюсь… – Извините, – покраснел Гаршин, – я ошибся на ваш счет, просто, как вспомню ту злосчастную брынзу в Румынии… – Право, Всеволод, мы уже говорили об этом! – возмутился Лиховцев. – Вы ведь даже не уверены наверняка, что Дмитрий имеет отношение к тому инциденту… – Да чего вы ссоритесь, – поспешил успокоить их Будищев, – ну спер я тот сыр! Дело прошлое… – Как спер? – Ну, как-как? Заглянул в хату, а он там горкой… ну, думаю, от одного не убудет! – Дмитрий, вы невозможны! – широко распахнул глаза Алексей. – А эта колбаса невозможно вкусная, – пробурчал с полным ртом Николаша. – Все же, как любезно было со стороны этих турок попасться вам на глаза вместе с провиантом! Прекратите, господа, а-ля гер ком а-ля гер![48] – Вот это правильно, – широко улыбнулся Будищев и достал флягу. – Как насчет по сто грамм? – Весьма положительно, а отчего по-французски? – Как? – Ну да, граммы – это же французский термин, не так ли? Впрочем, для мер объема более подходят миллилитры… – Так, вы пить будете или мозги сушить? – Пить! Фляжка с крепчайшей ракией немедля пошла по кругу, после чего хрупкий мир восстановился, и приятели мгновенно умяли принесенное угощение. Закончив, они потребовали подробностей о «деле за колбасу»[49], и Федька принялся рассказывать. – Ну, значит, пошли мы в дозор. Тьма, хоть глаз выколи! Полночи ходили, а хоть бы хны – ни одного турка. Их благородие, господин Линдфорс, даже опечалился. Как же так, говорит, нам генерал, дескать, беспременно велел, хоть какого-нибудь ледащего турка приволочь, а нету! – Феденька, что ты несешь! – только покачал головой Дмитрий, но прерывать рассказ не стал, и Шматов продолжил: – И тут Граф как гаркнет: дескать, не извольте беспокоиться, вашбродь, достанем мы вам турку. В лепешку расшибемся, а достанем! Господин подпоручик, конечно, отвечает: я, мол, в вас со Шматовым, со мной то есть, не сомневаюсь, что вы, как верные присяге солдаты, не посрамите отечества! Вот мы, значит, и пошли. Идем час, идем другой, тут мне Граф и говорит: кажись, дымом пахнуло! Ну, мы на дым, а там турок – человек двести! В балке схоронились и молятся Аллаху своему. – Прямо-таки двести, – хохотнул Николаша. – Может и больше, я считать-то не умею, – пожал плечами рассказчик. – Слушайте дальше! Пока басурмане молились, Граф велел мне их винтовки пособирать, а сам коней их развязал. Ну, а как мы управились, так закричал страшным голосом: «Турки, сдавайтесь!» А им куда деваться, без коней да винтовок? – Что, сдались? – Да какое там! У них же еще сабли были! Как схватятся они за сабли и на нас поперли. Уж мы штыками бились-бились, а они все прут и прут! Наконец всех побили, и только один остался – самый здоровый. А сабля у него с меня ростом! Как размахнется ей, ну все, думаю, пропал я! А Граф в него как кинет свой кинжал, и насмерть! – А как же пленный? – снова улыбнулся Штерн. – Так не всех же до смерти побили, – нимало не смутился Шматов, – были и оглушенные. Вот одного мы его благородию и предоставили. – А остальные? – Дык разбежались, – развел руками сказитель. Услышав это, приятели разразились дружным хохотом, к которому тут же присоединились и охотники. – Ой, не могу, – всхлипывал от смеха Лиховцев, – разбежались! Право же, эта история ничуть не хуже той, когда Дмитрий вплавь добрался до турецкого парохода и подорвал его… Даже обычно сдержанный Гаршин развеселился едва ли не до слез, а Николаша просто катался по земле от полного красок солдатского рассказа. – Ладно, пора нам, – поднялся Будищев, – счастливо оставаться, не поминайте лихом. – Кстати, – подвинулся к нему немного успокоившийся Штерн, – вы колбасу тем же самым кинжалом резали? – В смысле? – Ну, которым вы кинули в турка? – Коля, ну кого ты слушаешь? Их человек восемь было, напоролись случайно в лесу. Троих мы успели подстрелить, остальные действительно дали деру, бросив пару вьючных лошадей с припасами. А вообще, тот, конечно, у меня другого не было. – Что?! – Ха-ха-ха, – согнулся от смеха Дмитрий, – видел бы ты свою рожу! – Ну, знаешь! – На, дарю, – протянул ему оружие Будищев, – а то ты так на него смотрел. – Спасибо, но как же ты? – Да я себе поменьше нашел, – успокоил его приятель. – Этим рубиться хорошо, а я в такой блудняк не полезу. Краткая стоянка вскоре сменилась новыми маршами. Противоречивые сведения о неприятеле, поступавшие со всех сторон, заставляли русское командование отчаянно маневрировать, стараясь поспеть всюду. Однако, кроме мелких отрядов башибузуков, снующих то там, то там, противника нигде не было. Наконец, получив приказ от командования, войска двинулись к своей главной цели – Рущуку. Двенадцатого июля Болховский и Нежинский полки вступили в деревню Соленик. В отличие от многих других, встреченных ими на пути, эта была совершенно разграблена турками при отступлении. Жители ее большей частью разбежались, скотину грабители угнали с собой, не забыв и про другие припасы. Немногие уцелевшие дома стояли заколоченными. Обозы, как обычно, отстали, и солдаты уже третий день были даже без сухарей. Командовавший бригадой генерал Тихменев, устав ругаться с интендантами, приказал солдатам убирать брошенные поля. Слава богу, деревенская мельница не была разрушена противником, и можно было смолоть муку и испечь хлеб. Вчерашние крестьяне с охотой взялись за привычный для них труд, и работа закипела. В этих заботах незаметно миновало два дня, когда наконец были получены известия о приближении неприятеля. Принес их командир охотничьего отряда подпоручик Линдфорс, несколько раз сталкивавшийся вместе со своими людьми с легкой турецкой кавалерией. – Вы вполне уверены в своих сведениях? – спросил, нахмурившись, Тихменев. – Совершенно, ваше превосходительство! Их пехота стоит в лагере между деревнями Езерджи и Турлак, а иррегулярная кавалерия кружит вокруг нас. – Ну, положим, конные банды башибузуков тут действительно встречаются, – недоверчиво протянул генерал, – наши казачки из дивизии князя Манвелова с ними регулярно переведываются, но пехота… – Если вам недостаточно моего слова, – запальчиво заявил подпоручик, – то может быть, вы допросите пленного? – Вы взяли пленного? – брови генерала взлетели вверх. – Что же вы прежде молчали, ну-ка давайте его сюда! Через минуту в палатку генерала двое солдат втащили связанного турка. Лишенный возможности сопротивляться, он тем не менее яростно сверкал глазами и всем своим видом демонстрировал непокорность. – Не балуй, ирод! – выругался один из конвоиров, когда тот попытался дернуться, и тут же опасливо покосился на начальство. Второй же не стал тратить время на уговоры и ловко ударил пленного коленом по ноге. Не ожидавший такой подлости аскер охнул и едва не упал на колени перед своими врагами, удерживаемый лишь крепкими руками русских солдат. – Ишь каков, – покачал головой Тихменев, – ну-ка, кликните переводчика. Через минуту тот явился, и начался допрос, не принесший, впрочем, особого результата. На вопросы турок отвечал крайне неохотно и часто ругался, угрожая гяурам гневом Аллаха. Но как бы то ни было, он назвал свой табор[50] и имя командира вражеского отряда – Азиз-паша. – И как вам только удалось эдакого удальца захватить? – поинтересовался генерал у Линдфорса. – На всякого турецкого удальца, ваше превосходительство, найдется наш! – не без изящества отвечал ему подпоручик, показывая на конвоиров. – Вот эти молодцы его и спеленали. – И впрямь – молодцы! – сдержанно похвалил командир бригады. – Как фамилии? – Рядовой Будищев, – отрапортовал высокий. – Рядовой Шматов, – ответил второй, едва достающий первому до плеча. – Ишь ты, как ведро и кружка, – изволил пошутить его превосходительство. – Благодарю за службу! – Рады стараться, ваше превосходительство! – Ну ладно, тащите его отсюда, а то запах от него какой-то… – Так он до ветру пошел, – охотно пояснил низкорослый солдат. – Тут мы его, значит, и скрутили!