– В шляпке, как барыня, – мечтательно протянул Шматов. – Тебе-то что? – Да ничего, – пожал плечами солдат, – твоя-то в платке была, по ней сразу видно – из простых, а эта… Красивая! – Какая еще моя? – Ну та, помнишь… – Тьфу, нашел, о чем толковать. Я уж и забыл про нее. – Ну и зря, красивая девка. Не такая, конечно, как у Николки, однако… – Слышь, завязывай с бабами, а то я тебя донимать начну! – А чего я? – Да ничего! Тебе вот Ганна хоть на прощание разок дала? – Ты чего, Граф! – Покраснел до корней волос Федька. – Услышит еще кто. – Значит, дала, – констатировал Будищев в ответ. – Да тихо ты! – Не боись, Охрим не услышит. Они попрощались с хозяевами еще ранним утром. Явор буркнул им на прощание что-то вроде: «Помогай вам Бог», раздобревшая к весне хозяйка, и впрямь в последнее время ставшая довольно благосклонной к Федору, даже всплакнула немного. А сильно вытянувшаяся и как-то даже повзрослевшая Оксана стояла и загадочно улыбалась. Еще накануне вечером она протянула Дмитрию красиво вышитый рушник. Внимание от дважды спасенной им девчонки было неожиданно приятно, и он хотел в благодарность поцеловать ее в щеку, но чертовка неожиданно подставила ему губы и обожгла в темноте жарким поцелуем. После этого девочка, хотя, наверное, уже девушка, тут же испарилась, оставив ошарашенного солдата одного. – Равняйсь! – прервала его воспоминания поданная зычным голосом ротного команда. – Смирна! Шагом арш! И рота как чудовищный механизм, состоящий из множества винтиков, в едином порыве двинулась вперед, грузиться в вагоны. Путь болховцев лежал на Балканы. Освобождать из турецкого ига единоверную Болгарию, а также всех балканских христиан. Апрель 1877 года выдался в Бессарабии жарким. Пригревавшее по-летнему солнышко иной раз уже не радовало, а напротив – вызывало раздражение у измученных долгим переходом людей. По железной дороге Болховский полк добрался только до станции Бирзулы, а дальше пришлось идти своим ходом. Больше всего неудобств доставляла нехватка воды. Фляг у большинства солдат не было, и потому им приходилось идти, страдая от жажды. Тем не менее люди шли бодро, стараясь не замечать трудностей, и через десять дней тяжелого перехода добрались до Кишинева. Главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич пожелал лично встретить полк и остался доволен увиденным. – Экие молодцы! – немного патетически воскликнул он. – Видит Бог, разобьем турок. – Под вашим командованием всенепременно! – подобострастно отвечал ему Буссе, заслужив милостивый взгляд царского брата. – А ведь я помню, как ваши орлы браво маршировали в Бердичеве. Некоторые даже сапоги потеряли. Толпящиеся вокруг офицеры из блестящей свиты его императорского высочества сдержанно похихикали шутке великого князя, после чего их кавалькада стремительно понеслась в город, провожаемая усталыми взглядами солдат. – Граф, а Граф… – хриплым голосом спросил Шматов. – Чего тебе? – Вода еще есть? – А ты свою куда дел? – Дык это… – Другим отдал? – Мучаются же люди… Дмитрий с досадой поглядел на товарища. Он, в отличие от многих своих сослуживцев, еще в Семеновке сообразил, что из водочного штофа выйдет прекрасная фляга, особенно если оплести ее ивовым прутом. Сам он, правда, плести не умел, но недостатка в такого рода мастерах под Бердичевом не было. Позаботился он и о Федоре, и о вольноперах, так что переход дался им значительно легче, чем остальным. Вот только сердобольный Федька регулярно делился своими запасами драгоценной влаги с другими и потому к вечеру сам страдал не меньше остальных. – Люди, между прочим, ржали надо мной, когда я бутылки подбирал, – пробурчал Будищев, но все же протянул флягу товарищу. Шматов быстро приложился к горлышку и сделал несколько жадных глотков. Шагающий рядом дядька Никифоров с тоской посмотрел, как тот пьет, и, облизнув губы, устало сказал: – Наверное, тут дневку устроят. Дмитрий в ответ только пожал плечами и продолжал шагать, цепляя на ходу бутыль к поясу. Вскоре и впрямь объявили привал. Услышав команду, утомленные солдаты стали искать, где пристроиться на отдых. Некоторые, скинув амуницию, садились прямо на землю, где стояли. Те, кому повезло больше, устроились в тени повозок. Третьи же, особенно страдавшие от жажды, двинулись в поисках колодца. Кишинев был буквально напичкан военными всех родов войск, от казаков до артиллеристов. Все мало-мальски приличные квартиры были заняты, так что многие офицеры Болховского полка вынуждены были разместиться вместе с солдатами в чистом поле, поскольку палаток у них не было. Впрочем, уже на следующий день ситуация изменилась. Великий князь решил перенести главную квартиру действующей армии в Плоешти, а вслед за ним отправилась целая свора штабных офицеров, чиновников военного ведомства, поставщиков и просто разных темных личностей, крутящихся вокруг начальства. Штерн, у которого еще осталось немного денег, предложил приятелям пойти в чайную. Те на сей раз не стали отказываться, тем более что находилось сие заведение совсем недалеко от места их стоянки. Внутри довольно большого, хоть и неказистого здания было шумно, да к тому же изрядно накурено. В нескольких смежных комнатах яблоку было негде упасть от толпящихся там посетителей. Одни сидели за маленькими столиками, другие стояли рядом, а между теми и другими пулей носились чернявые половые[34] с чайниками. Хозяин наметанным глазом сразу определил, что у вольноперов денежки водятся, и предложил друзьям занять «отдельный кабинет» или попросту небольшой закуток, отделенный занавеской. Николаша тут же согласился, и через минуту они уже сидели за столом, а ловкий мальчишка в длинной, почти до колена, рубахе взгромоздил перед ними большущий чайник, пышущий жаром, чашку меда и связку баранок. – Пжаласта, – с улыбкой немного ломаным языком сказал он им. – Угощайтесь, – широким жестом махнул Штерн. – Благодарствуйте, барин, – шутовски поклонился ему в ответ Будищев, – все как в лучших домах Парижа, Лондона и Бердичева. – Ах, друг мой, зачем вы бьете по больному? – с улыбкой отвечал ему Николаша. – Вы ведь знаете, что мое разбитое сердце осталось именно в этом городке! – Будет день – будет и пища, – философски отвечал ему Дмитрий, пожав плечами. – Кто знает, может, еще сегодня какая-нибудь смуглянка-молдаванка излечит тебя от этой страсти. А впереди Болгария, где девушки, по слухам, тоже ничего. – Смуглянка-молдаванка, – задумчиво повторил за ним Лиховцев. – Право, друг мой, вам определенно не чужда поэзия, но вы всякий раз используете ее, чтобы опошлить высокие чувства. Удивляюсь я вам, честное слово! – А я удивляюсь нашему разлюбезному Николаю Людвиговичу, – нимало не смущаясь полученной отповедью, отвечал Будищев. – Вот ни разу не поверю, что в этом богоугодном заведении не подают ничего крепче чая! Зачем-то же он согласился на «отдельный кабинет», так какого черта? – Ну, это само собой, – ухмыльнулся Штерн и, встав, выглянул из-за занавески, чтобы привлечь к себе внимание половых. Пока они так говорили, Шматов успел налить себе полное блюдце горячего чая и маленькими глотками прихлебывал его, блаженно щурясь при этом. – Кушай, Федя, кушай, – не преминул поддеть его Дмитрий, – наедай шею, как у быка… хвост! – Черт возьми! – вдруг воскликнул Штерн и выскочил наружу. – Что это с ним? – удивленно спросил Лиховцев, отставив в сторону стакан. – Небось, девку увидал, – ухмыльнулся Будищев, берясь за чайник. Однако он ошибся, и через минуту Николаша вернулся назад, ведя за собой тщедушного молодого человека в студенческом мундире. – Господа, – торжественно провозгласил он, – позвольте представить вам моего хорошего приятеля, которого я совершенно не чаял встретить здесь! Рекомендую, студент Горного института Всеволод Гаршин, прошу любить и жаловать. – Здравствуйте, господа, – вежливо поклонился тот и протянул руку, которую по очереди пожали Алексей, Дмитрий и ужасно смутившийся Федька. – Какими судьбами, дружище? – начал расспрашивать его Николай. – Я приехал, чтобы принять участие в войне, – буднично и без малейшей аффектации ответил тот. – Вот как? – Именно так, неужели вы думали, что я смогу в такой час остаться праздным? К сожалению, я слишком поздно узнал, что вы уже вступили в армию, и не успел к вам присоединиться. Но уладив дела, я тут же отправился в Кишинев, рассчитывая вступить в какой-нибудь полк. Правда, у меня нет никаких знакомств… – Ну, тогда ты попал по нужному адресу, дружище! – хлопнул его по плечу Штерн. – Я в довольно хороших отношениях с нашим ротным командиром и могу замолвить за тебя словечко. – Был бы чрезвычайно тебе этим обязан… – Не вижу повода не выпить, – с усмешкой проронил внимательно наблюдавший за их разговором Будищев. – Чудесная мысль! – хлопнул себя по голове Николаша и, сорвавшись с места, выбежал наружу. Через минуту он уже вернулся вместе всё с тем же половым, несущим очередной чайник. Однако на этот раз в нем оказался не отвар китайской травы, а превосходная виноградная водка. – Ну что же, за боевое содружество! – провозгласил тост Штерн, разлив содержимое чайника по маленьким чашкам. Выпив, приятели закусили баранками и принялись расспрашивать друг друга о службе, общих знакомых и тому подобном. Дмитрий с Федором почти не участвовали в разговоре, но если первый внимательно прислушивался, то второй лишь смущенно улыбался, ничего не понимая в их речах. – Кстати, – воскликнул немного раскрасневшийся от выпитого Штерн, – я слышал, что у нас в полку будет организована охотничья команда. Было бы недурно вступить в нее, а? Лиховцев с Гаршиным горячо поддержали эту идею и вопросительно уставились на остальных. – Я с Графом, – застенчиво улыбнулся в ответ Шматов, – куда он, туда и я.