– Что нового в местечке? – Стоит покуда… а ты, Аннушка, хлеб печешь? – Так Рождество на носу. Будут люди колядовать, не отпускать же их с пустыми руками. Из-за занавески, перегородившей комнату, выглянула Оксана и, узнав Дмитрия с товарищами, улыбнулась. Замерзнув в тот злополучный день в лесу, дочка Охрима простудилась и долго болела, но уже шла на поправку. Лечивший ее один из полковых врачей, Александр Соколов, даже разрешил своей юной пациентке ненадолго вставать с постели. – А мы тебе гостинца принесли! – воскликнул Федя. – Какого гостинца? – воскликнула девочка с загоревшимися глазами. – На-ка вот, – солдат протянул ей бумажный кулек с пряниками. Оксана готова была с визгом кинуться к угощению, но, наткнувшись на взгляд мачехи, застеснялась и снова спряталась за занавеской. – Куда ты, дуреха, – усмехнулась Ганна, – люди же с морозу, того и гляди опять застынешь. Ляг лучше. – Хорошо, мамо, – послушно отозвалась девочка и скрылась с глаз. Послышался стук отворяемой двери, и в хату вошел писарь Степка Погорелов. Надо сказать, визит его был изрядной неожиданностью. Ротный «грамотей» не без основания полагал Дмитрия угрозой своему привилегированному положению и потому недолюбливал умеющего читать и писать новобранца. И не подумав отряхнуть снег с сапог, он окинул взглядом присутствующих и, прочистив горло, удовлетворенно хмыкнул: – Вернулись уже? Хорошо! Их благородие штабс-капитан Гаупт приказал Будищеву сей секунд к нему явиться. – Раз приказал – явимся, – пожал плечами тот и не тронулся с места. – Велено не мешкая! – попытался повысить голос писарь, но, встретившись с Будищевым глазами, осекся и замолчал. Затем мазнув липким взглядом по смутившейся хозяйке, не прощаясь, вышел. После его ухода отогревшийся Дмитрий заглянул к Оксане и с удивлением увидел, что девочка от страха забилась под лоскутное одеяло и не высовывает оттуда и носа. Смутная догадка мелькнула в голове солдата, и он, присев рядом с больной, тихонько спросил: – Это был он? Испуганное личико выглянуло наружу, и девочка усиленно закивала. Будищев покачал головой в ответ, затем жестом фокусника вытянул непонятно откуда сахарный петушок на палочке и прошептал: – Ничего не бойся! – Послушайте, братцы, – спросил он товарищей, надевая шинель, – а отчего я на ротных учениях Погорелова никогда не видел? – Так нестроевые же на них не ходят, – отозвался Лиховцев. – А что случилось? – Да ничего пока не случилось, просто подумалось, что, когда мы учимся воинскому делу настоящим образом, эти обормоты бока по хатам греют. – Как вы сказали? «Учимся воинскому делу настоящим образом»? – переспросил Алексей. – Неплохо сказано! Однако Дмитрий не стал отвечать, а намотав башлык, стремительно вышел вон. Гаупт с другими офицерами был расквартирован в так называемом господском доме. Принадлежал он здешнему помещику Сакулину и был, по сути, такой же хатой, как у прочих селян, только побольше и попригляднее. В обычное время там жил управляющий поместьем, а у самого господина Сакулина был дом в городе, откуда он лишь иногда заезжал посмотреть, как идут дела в имении. Половина господского дома была отведена под квартиры офицерам, а вторая стала чем-то вроде импровизированной канцелярии вкупе с кордегардией. Поручик Венегер, вернувшийся из города в крайне рассеянном расположении духа, терзал струны гитары, что-то мурлыкая себе под нос. А Завадский с Гауптом играли в шахматы. – Ах, господа, в какую же все-таки дыгу занесло нас! – воскликнул поручик, отставив с досадой в сторону инструмент. – Что-то случилось, Николай Августович? – удивленно приподнял бровь штабс-капитан. – Ничего не случилось, говным счетом, ничего! И так с самого нашего пгибытия. Всегда считал Гыбинск ужасно тихим и пговинциальным, а теперь, не повегите, даже скучаю! – Да уж, раньше вы его не жаловали. – Пгосто я не был знаком с Бегдичевым! Это же пгосто ужас какой-то, одни сыны Изгаиля кругом. Пгиличного общества – нет! Дам достойных хоть какого-нибудь упоминания – нет! Да что там, богделя погядочного – и того нет! – Напрасно вы так, – застенчиво улыбнулся Завадский, – я давеча встретил в кондитерской одну премилую особу. – Могу себе представить! – фыркнул Венегер. – Какая-нибудь Сага Зильбегштейн! – А вот и нет, прекрасную пани звали Катажиной Новицкой! – Полячка? Одобгяю, молодой человек, среди них иной газ попадаются такие… огонь! Кстати, я не ослышался, вы пгеодолели пригодную застенчивость и пгедставились? – Ну что вы, – смутился подпоручик, – я просто слышал, как ее назвал приказчик в лавке. – О боже! – картинно закатил глаза Венегер. – Сказано «багышня», ну как я мог так хорошо о вас подумать! – Кстати, Сергей Александрович, вам мат, – объявил Гаупт после очередного хода, – еще партию? – О, нет, увольте, вы достаточно меня сегодня разгромили. – А вы, Николай Августович? – Нет, мон шег, я, ггешным делом, недолюбливаю эту иггу. Есть только две вещи, достойные офицега: кагты и женщины! Женщин, как я уже упоминал, здесь нет, а в карты иггать тоже не с кем… может вольноперов позвать? – Боюсь, я не могу одобрить подобного. – Тогда, может быть, вы не станете возгажать, если я завтра навещу наших соседей? Мы гаспишем великолепную пульку! – Извольте, – пожал плечами штабс-капитан и, накинув на плечи мундир, вышел в смежную комнату. Там, у жарко натопленной печи отогревались только что сменившиеся караульные. Увидев офицера, они вскочили, но Гаупт только помахал рукой, сидите, мол. – Это хорошо, что вы здесь, Штерн, – обратился он к вольноопределяющемуся, – подойдите, я хотел поговорить с вами. – Слушаю вас, ваше благородие. – Что вы можете сказать о Будищеве? – О Будищеве? Ничего, а отчего вы спрашиваете? – Так уж и ничего? – Ну, солдат как солдат… – Кинувшийся спасать деревенскую девчонку? – Говоря по правде, господин штабс-капитан… – Я же говорил вам, что вне строя вы может звать меня по-прежнему. – …хорошо, Владимир Васильевич, дело в том, что меня это тоже удивило. Человек он не злой, но сентиментальным или добросердечным его назвать трудно. Тем не менее он отправился на ее поиски не задумываясь! – А вы видели, как он занимается гимнастикой? – Конечно, как и все. Поначалу его упражнения вызывали всеобщий интерес, но потом все привыкли. Но почему вас это заинтересовало? – Да так просто. Кстати, знаете, как называется это упражнение, когда человек подтягивается на перекладине, а потом переворачивается через нее? – Кажется, он называл это подъем-переворот. – Вот-вот, и практикуют его в германской армии. – Вы полагаете, он шпион? – Нет, конечно. Какой военный секрет можно выведать, став солдатом нашего, богом спасаемого сто тридцать восьмого полка? – Это точно, – улыбнулся Штерн. – Скажите, а это правда, что он побочный сын Блудова? – По крайней мере, деревенские, по словам дядюшки, были в этом уверены. – Что же, это могло бы объяснить многие странности в его поведении. Не чувствуется в нем ни крестьянин, ни бывший дворовый. – У вас какие-то виды на него? – Думаю все же перевести его в писари. Терпеть прежнего больше нет никаких сил. Вы же с Лиховцевым от бумажной службы бежите как черт от ладана. Так что, полагаю, легче будет подтянуть правописание у Будищева, нежели добиться способности мыслить от Погорелова. – Ну, за этим дело не станет. – Вы, думаете? – Некоторым образом – знаю! Дело в том, что Лиховцев каждый день занимается с ним и, по-моему, добился немалых успехов. – А вот это – прекрасная новость! Если этот солдат научится грамотно писать, то лучшего и желать нельзя. Кстати, не пишут ли вам Батовские?