– Это что же за непотребство такое! – сплюнул Супонев. – Вот это да, – прошептал потрясенный Шматов. – А кто же их таких замуж возьмет с синими волосами да с таким куцым подолом?! – Так если все такие, чего же не взять. Тем более что развестись будет не проблема. Пожил с одной, не понравилось – развелся. Пошел другую искать! – А с невинностью как же? – Да ее в будущем любой доктор сможет починить. Полдня делов, зашла баба – вышла девка! – Эх, нашли кого спросить, – сокрушенно покачал головой дядька Никифоров, – ить он, паразит, смеется над вами, а вы и уши развесили! Будищев еще долго описывал солдатам женщин из будущего и простоту их нравов, перемежая рассказы скабрезностями и вызывая тем самым гомерические приступы хохота. Даже приятели вольноперы завороженно слушали его фантастические россказни, смеясь вместе со всеми, и только более деликатный Алексей иногда морщился от излишнего натурализма. Николай же, казалось, был в полном восторге и только что не хлопал в ладоши, как в театре. Наконец, солдаты постепенно угомонились и стали устраиваться спать. – Николаша, скажи мне, – прошептал Лиховцев Штерну, – зачем ты рассказал остальным про эту историю? – Чтобы отвлечь от тебя и твоей гипотетической девушки. Видишь ли, мне не очень понравилось, как Будищев отозвался о твоей возможной невесте. Не забывай, Софи мне все-таки кузина. К тому же, если ты не заметил, он обладает весьма любопытной способностью разговорить любого, и, если бы я не отвлек внимание от тебя, то Дмитрий очень скоро выведал бы у тебя все подробности, и ничем хорошим это не кончилось. А так он повеселил солдат, и все забыли и думать, есть ли у вольноопределяющегося Лиховцева дама сердца или нет. – Все-таки твой дядюшка прав, нет ни малейшей вероятности, что он попал к нам из грядущего. – Тебе не понравилась описанная им женская мода? – Мне вообще не понравились его россказни! Совершенно очевидно, что со временем, под влиянием прогресса, нравы будут лишь улучшаться. А мир, описанный Будищевым, просто ужасен. У него невероятно больная фантазия, и я полагаю, что его напрасно выписали из палаты для душевнобольных. Всякая дорога, какой бы длинной она ни была, когда-нибудь заканчивается. Подошел к концу и путь Болховского полка. Миновав после Гатчины Белосток, Вильно и Брест-Литовск, воинские эшелоны в начале декабря подошли к Бердичеву. Последний оказался довольно благоустроенным уездным городом с большим количеством каменных домов, вокзалом, присутствиями[15], больницей, кабаками и, конечно же, городской тюрьмой. Имелось также множество синагог, несколько костелов, и главная доминанта города – парящий над ним православный собор. Впрочем, в самом Бердичеве разместился только штаб полка и склады военного имущества, а роты сразу же после выгрузки стали разводить на постой по окрестным деревням. – Эй, Будищев, – окликнул задумавшегося солдата, Галеев, – ступай с отцом Григорием, поможешь ему. – Слушаю, господин старший унтер-офицер! – Да смотри мне, не напортачьте чего! – Как можно, господин старший унтер-офицер! – То-то. – Дяденька, а можно мне с Графом? – взмолился вертевшийся тут же Шматов. – Какой я тебе «дяденька»! – взъярился поначалу унтер, но потом махнул рукой, дескать, ступай, бестолочь. Помощь священнику заключалась в погрузке на две двуколки имущества походной церкви: иконостаса, аналоя и других принадлежностей, названия которых Дмитрий не знал. Быстро управившись, солдаты вопросительно посмотрели на отца Григория, но тот не стал их сразу отпускать. – Скажи мне, чадо, – спросил он у Федора, – умеешь ли ты обращаться с конями? – Конечно, батюшка, – бесхитростно улыбнулся парень. – Вот и бери вожжи на второй, а мы с Будищевым покамест потолкуем. Хотя Шматову было безумно интересно, о чем священник собирается говорить с его приятелем, он послушно кивнул и занял место на козлах. На первой повозке править взялся сам отец Григорий, и какое-то время они ехали молча. Наконец, когда тишина стала совсем уж гнетущей, священнослужитель тихонько спросил: – Скажи мне, раб божий, а каком таком грядущем ты своим товарищам толковал? Про каких таких дев с синими волосами с короткими подолами рассказывал? – Да это я так, шутейно, – не стал отнекиваться Дмитрий, сообразивший, откуда ветер дует. – Про то, что священное таинство венчания можно отринуть и вдругорядь жениться, ты тоже шутил? – А вот этого не было! – Что значит не было, разве ты, пакостник эдакий, про разводы не рассказывал? – Про разводы говорил, а вот про венчание ни слова! – Какой же развод может быть, если венчания не случилось? – Так я про гражданский брак… – «Гражданский брак», богохульник, сиречь непотребное сожительство! – Не скажите, батюшка, – принялся возражать Дмитрий, понявший, что угодил в нехорошую историю и выкрутиться ему может помочь только наглость, – разве не бывает такого, что в церкви обвенчали молодых против их согласия? – Всяко бывает, так что с того? То, что Господь соединил, человеку разрушить не дано! Стерпится – слюбится. – Ага, а если не стерпится? Потом или маются, или гуляют друг от друга тайком! Ну, я и сказал, что не лучше ли, чтобы молодые сначала пожили вместе, а лишь потом повенчались. А если не подходят друг к другу или, к примеру, детей нет, то и развелись без волокиты. – Тьфу, окаянный! Если Господь детей не дает – молиться надо! По святым местам ездить, к иконам чудодейственным прикладываться, а не о блуде вожделеть! – Спасибо, батюшка, что развеяли мои заблуждения, – неожиданно заявил расходившемуся священнику Дмитрий. – Вы мне просто глаза открыли! – Что?! – выпучил глаза сбитый с толку отец Григорий. – Ты издеваешься надо мной, порождение антихристово? – Да как можно! Я, можно сказать, до сих пор во тьме пребывал, – принялся с жаром уверять его солдат, – вот и нес чего попало! А теперь я свет увидал… нет ли у вас батюшка, акафиста Божьей Матери? – Митя, – неожиданно ласково спросил его священник после короткого молчания, – ты видишь, что там? – Не знаю, синагога, наверное… – Правильно, а вон там? – Церковь. Только какая-то… – …католическая это церковь, – закончил за него священник, – иначе – костел. – Ну да, наверное, а что? – А то, что я не иудей и не католик. Я, Митя, – православный! Я ведь могу и в морду дать! От удивления у Будищева пропал дар речи, а отец Григорий, как ни в чем не бывало, продолжал: – Ты ежели сам афей[16], то что поделаешь. Но не смей отвращать от церкви Христовой малых сих, иначе лучше бы тебе на шею жернов мельничный, да и в воду! И это я тебе, нечестивцу, не Святое Писание растолковываю, а объясняю, чем все закончиться может! Внял ли? – Понял… – Так вот, Митя. Впереди война, и кто его знает, как оно повернется. Бывает, что и грешники добро творят, а случается, что и праведники обмишулятся. Я за тобой давно слежу. Странный ты, но к воинскому делу способный, а потому офицерам я о твоих художествах рассказывать не буду, если ты, конечно, не прекратишь непотребства сии. – Не буду больше, батюшка! – Ну и ладно. Ой, а ведь мы, пожалуй, что и приехали. Спасибо вам, чада, что пособили отцу своему духовному. С этими словами отец Григорий благословил слезшего с козел Шматова и, укоризненно глянув на все еще озадаченного Будищева, пошел к собору. – Граф, а Граф, – спросил Федор, когда они возвращались назад, – а чего это батюшка тебя благословлять не стал? – Грешен я, – трагическим голосом отвечал ему Дмитрий. – Все грешны, окромя Господа, а все же? – Отстань, Федя, давай лучше водки, что ли, купим? – Давай, только у меня денег нет. – С деньгами и дурак сумеет, ты так попробуй. – Как это? – А вот смотри, – усмехнулся его приятель и повернул к ближайшему питейному заведению. Неказистый снаружи кабак изнутри тоже не блистал убранством. Располагался он в полуподвале, через небольшие оконца под потолком в помещение попадало мало света, и потому оно всегда находилось в полумраке. Одну из стен целиком занимала большая стойка, за которой стоял кабатчик, а за столиками сидели несколько посетителей и о чем-то тихо переговаривались. Появившиеся на пороге солдаты привлекли всеобщее внимание, тем более что один из них, входя, хотел по привычке перекреститься, снял было кепи, но, не заметив икон, смутился и нахлобучил головной убор обратно. Второй же лишь криво усмехнулся и, обведя глазами присутствующих, поздоровался: – Шалом, евреи! – Шалом, – ответил странному солдату кабатчик и добавил несколько слов на идиш. Но ничего не понявший Будищев, даже не подумав ему отвечать, уселся за крайний стол и прислонил к нему винтовку. Шматов, помявшись, последовал примеру товарища и все же стянул с головы свое кепи, положив его на стол. – Господа солдаты хотят что-то заказать? – перешел на русский язык кабатчик. – Нет.