– Кто знает, кто знает, вот что могу точно сказать, так это то, что студенты, как вернутся, тебе за такие слова об этой барышне в бубен настучат. – Не, не подолеют! – беспечно отмахнулся солдат. – Это если я им помогать не стану, – улыбка Дмитрия в один момент стала угрожающей. – Эй, ты чего, Граф, я же шутейно! – И я пошучу. – Да ну тебя! – Эй, Будищев, – подал голос Хитров, – ты чего это, никак драку затеваешь? Давай-давай, я тебя враз под арест определю. – Что вы, господин ефрейтор, и в мыслях не было! – Вот то-то. Дорога запомнилась Дмитрию только собачьим холодом и частыми остановками. Дороги на юг были забиты другими воинскими эшелонами, потому эшелоны их полка, добравшись до Бологого, направились не на юг, а на запад, сделав таким образом изрядный крюк. Иногда патриотически настроенная общественность устраивала военным торжественные встречи. Служились молебны, произносились речи, затем господ офицеров приглашали на обед. Не забывали и про солдат: прямо на станциях в таких случаях стояли грубо сколоченные дощатые столы, уставленные жестяными кружками с чаем и булками. Но чаще поезда просто стояли, ожидая паровозов или просто своей очереди, поскольку значительная часть железнодорожных путей была одноколейными. Если была возможность, солдаты в таких случаях собирали хворост и палили костры, пытаясь согреться и приготовить пищу. Если удавалось похлебать горячего, люди веселели, начинали балагурить и петь песни. Случались, правда, и постные дни, и тогда офицеры, как могли, пытались подбодрить своих подчиненных. Особенно этим отличался начальник их эшелона подполковник Гарбуз. Высокий, худой, с болезненным выражением лица, он как мог старался помочь солдатам, но у него было не так много возможностей. Поскольку замерзать, стойко перенося тяготы и лишения воинской службы, было совершенно не в характере Будищева, он всячески пытался исправить ситуацию: ходил за хворостом, поддерживал огонь, первым вызывался расчищать пути. А однажды они вместе с неразлучным Шматовым притащили невесть откуда целый стог сена, для утепления вагона. Возможно, в другое время это послужило бы поводом для разбирательства, но, на их счастье, состав скоро тронулся, и начальство осталось в счастливом неведении по поводу этого происшествия. Единственным светлым пятном в этом тяжелом путешествии была остановка в Гатчине. Их разместили в теплых казармах лейб-кирасирского полка, хорошо накормили, но самое главное – сводили в баню. Отмывшись и до исступления нахлеставшись березовым веником, Дмитрий вновь почувствовал себя человеком. Выйдя из парилки, он кое-как натянул исподнее и в изнеможении опустился на лавку, прикрыв глаза. – Пивка бы, – невольно вырвалось у него. – Оно бы хорошо, – согласно прогудел кто-то совсем рядом, – да только нету! С трудом разомкнув веки, солдат увидел здоровенного кирасира, с сочувствием смотрящего на него. – Что, земляк, намаялся? – продолжал, благожелательно улыбаясь, здоровяк. – Ничего, я слышал, вам за ужином еще по чарке поднесут, тогда и разговеешься. – Есть маленько, – махнул головой Будищев и поскреб ногтями заросший за время пути подбородок. – Побриться надо? – понятливо спросил кирасир. – Пошли к цирюльнику, он твоему горю поможет. – Денег нет, – попытался отказаться Дмитрий, но гостеприимный хозяин и слушать его не стал, потащив к взводному брадобрею. Тот, впрочем, не стал возражать, а, быстро взбив пену, намазал солдату щеки и мгновенно отскоблил изрядно отросшую щетину. – У нас не забалуешь, положено бриться и шабаш, – усмехнулся цирюльник, глядя на рассматривающего себя в зеркало пехотинца. – Правда, усы тебе такие не по чину, чай не гусар, но жалко сбривать было. – В гусары таких рослых не берут, – покачал головой крепыш. – С его статями впору у нас служить али в преображенцах! – Спасибо, братцы, – поблагодарил он кирасиров, – не знаю чем и отблагодарить. – Ты – гость, – отмахнулся в ответ цирюльник. – Да еще на войну едешь. Велено вашего брата с почетом принимать. – Граф, вот ты где! – ворвался к ним взъерошенный Федька. – А я тебя обыскался. – Чего это он тебя Графом кличет? – насторожились кирасиры. – Или ты из благородных? – Да какое там, – отмахнулся Дмитрий, – прицепили погоняло, теперь никак отделаться не могу. – Поосторожнее с такими прозвищами тут, еще услышит кто не надо ненароком, так будет дело! – Слышал, Федор, что тебе умные люди говорят? – Ага, слыхал, а как тогда? – Тьфу ты пропасть, ты что, моего имени не знаешь или фамилии? Вот так и зови. – Хорошо, Митя. – Чего-ради искал-то? – Дык, смотрю, а тебя нет нигде! – Ладно, пошли. Спасибо вам, земляки. – Не за что. Всыпьте туркам и за нас, вот и будем квиты. – Так может, еще сами всыплете, война-то еще не началась, да ведь и не завтра кончится. – Какое там! Так и будем всю войну, то плац-парад, то развод, то еще какой караул, ети его за ногу. Тоска! Тут и войне рад будешь, от такой паскудной житухи. Но это было исключением из правила, и дальше опять пошли бесконечные версты пути, ночевки в холодных вагонах и прочие «прелести» зимнего путешествия. Чтобы хоть как-то скоротать время, солдаты рассказывали друг другу байки, смешные случаи из прошлой жизни. Впрочем, жизнь русских крестьян совершенно не изобиловала занимательными историями, и веселого в ней было мало. Тяжелый труд, высокие налоги, да еще и непомерные выкупные платежи за землю. Наконец запас историй истощился, а байки пошли на второй-третий круг. – Эх, барчуки, – посетовал как-то дядька Никифоров, – хоть бы вы чего рассказали интересного? У вас-то житье всяко повеселее нашего было! – Я, право, не слишком хороший рассказчик, – смутился Алексей Лиховцев, – да и студенческая жизнь не так уж и занимательна. Учеба, экзамены, уроки, чтобы прокормиться… – Тебя послушать, у студентов не жизнь, а каторга, – усмехнулся Дмитрий. – Нет, конечно, но… – Девушка-то у тебя была? – перебил его Будищев. – В смысле девушка? Невеста, что ли… да, то есть нет. – Как это? – Ну, мы не объявляли о нашей помолвке, но она мне твердо обещалась… – Понятно, значит – нет! – Эх, Граф, взял да и оконфузил человека, – покрутил головой Никифоров, – у тебя-то, видать, от девок отбою не было? – К нему невеста приходила, – ни к селу ни к городу встрял в разговор несносный Шматов, – я видал! – О как, и что, справная девица? – Ага, глазастая! – Эх, Федя-Федя, глаза-то в этом деле как раз не самое важное… – Да ладно вам, охальникам, все бы про баб да про непотребство какое, – строго заявил другой старослужащий солдат – дядька Супонев. – Господа студенты, как ни крути, люди грамотные, книжки читали разные. Может, растолковали бы нам, как она жизнь-то дальше будет? Полегче станет когда простому человеку, али как? – А вы у Будищева спросите, – нашелся в ответ Николай Штерн. – Так ему-то откуда знать? – А он из будущего, во всяком случае, исправник так решил, когда его на болотах нашел. – Ишь ты, из будущего, – озадаченно покрутил головой Супонев и повернулся к Дмитрию. – Ты чего молчишь, Граф, расскажи обчеству… – Спрашивай, – просто отозвался тот, метнув недовольный взгляд на Николашу. – Чего спрашивать-то? – Ну, что тебе интересно, то и спрашивай. – А какие там, в будущем, бабы? – с загоревшимися глазами спросил Федька. – Кто о чем, а вшивый о бане, – под всеобщий смех заметил Дмитрий. – Ну, слушай: бабы, то есть девки, то есть вообще женщины, станут худеть… – Зачем это? – озадачился Супонев. – …юбки они будут носить короткие, а волосы стричь. Да еще красить в разные цвета, от рыжего до синего. – Ишь ты, а короткие – это как, чтобы подол в грязь не попадал? – Еще короче, Федя. – Неужто до колена? – До колена – это самые длинные. А по большей части по середину бедра.