– Да что ты такое говоришь! Ты хоть знаешь, что такое черта оседлости? – Нашла чем удивить. Ее обойти – раз плюнуть! – И как же это? – Сменить веру, получить образование… – Да как ты смеешь так говорить?! Сменить веру! Да что ты себе позволяешь, ты думаешь, это так просто? – Фрау Берг, не делайте мне смешно! Последняя фраза Дмитрия на какое-то время заставила замолчать расходившуюся Гесю, но, впрочем, не надолго. – Будищев, вы – негодяй! – сообщила она ему через некоторое время. – Я знаю. – И евреи так не говорят! – Ой вей… – И так тоже! – Ну, хорошо, не буду, – примирительным голосом начал Дмитрий, но обидевшаяся Геся решительно откинула одеяло и принялась одеваться. – Отвернись! – потребовала она. – Не могу, – честно ответил молодой человек. – Ты слишком красива! – Не подлизывайся, не поможет! – В смысле? – Между нами все кончено! – Ёлки-палки, пойду повешусь! – Зачем куда-то идти? Ты прекрасно будешь выглядеть и здесь, я могу даже стул помочь убрать! – Слушай, давно хочу спросить, – поспешил перевести разговор на другую тему Дмитрий, сообразив, что Геся не на шутку расходилась и ее нужно отвлечь. – Почему ты не носишь лифчик? – Что? – не поняла его девушка. – Ну как бы тебе объяснить, – задумался Дмитрий. – Это такой предмет нижнего белья, чтобы грудь не провисла и всегда сохраняла форму… – Ну-ка подробней, – проявила профессиональный интерес модистка. – Смотри, – вскочил с постели Будищев и, ничуть не стесняясь своей наготы, начал показывать прямо на ней, как должен сидеть бюстгальтер, где его можно украсить кружевами, а где подложить вату, устроив, таким образом, пуш-ап. Через минуту она заинтересовалась, через две он ласкал ее, а через три они снова оказались в постели. – Никак не могу понять, – почти простонала девушка, когда они отдышались. – Ты – идиот или гений? – Идиот, – с готовностью согласился Дмитрий. – Но зато какой обаятельный! Великий князь Алексей Александрович газет почти никогда не читал и вообще прессой не интересовался, а потому и представить себе не мог, что какие-то вздорные газетенки могут доставить человеку его положения столько неприятностей. И даже когда «его обожаемая Зизи», явно нервничая, стала жаловаться на плоские намеки в газетах, он не придал этому значения. Но время шло, за спиной царского сына стали все громче и громче шушукаться, и чувствовалось, что если дело пойдет так дальше, то дойдет и до оскорбительных выкриков со стороны черни. Но это, как говорится, полбеды, а что будет, если обо всем узнает государь? Надо сказать, что повод для беспокойства у великого князя был. Император Александр II хоть и славился своим милосердием, иногда становился тверд как кремень. Взять хотя бы историю с кузеном Алексея – великим князем Николаем Константиновичем![165] Конечно, в данном случае до такого не дойдет, но кто знает, как венценосный отец накажет непутевого сына? А если в кругосветное плавание законопатит, подальше от Петербурга и Парижа? Бр-р… крайне неприятная перспектива! И самый молодой контр-адмирал Российского Императорского флота отправился к начальнику третьего отделения – генералу Дрентельну. – Это черт знает что такое! – бушевал он, тряся газетой перед лицом шефа жандармов. – Я настоятельно требую, чтобы меня и близких мне людей оградили от беспочвенных обвинений! Генерал попытался вставить хоть слово, но закусивший удила принц не желал ничего слушать, так что приходилось подобострастно молчать, ожидая пока его гнев уляжется. К счастью, надолго Алексея Александровича не хватило, и скоро он умолк. Александр Романович Дрентельн занял эту высокую должность не так давно, после трагической гибели своего предшественника – Николая Владимировича Мезенцова. В последнее время у него было много забот. Студенческие волнения перемежались с крестьянскими бунтами, террористы устроили настоящую охоту за высокопоставленными чиновниками, включая самого шефа корпуса жандармов, и на фоне этого плоские намеки по поводу высокопоставленных особ в петербургских газетах выглядели сущей мелочью, но… личное обращение великого князя так просто не проигнорируешь. – Заверяю ваше императорское высочество, – решительно заявил генерал, – что мы примем самые строгие меры и в самом скором времени найдем и показательно накажем виновных! – Ну что же, – удовлетворенно отозвался великий князь. – Надеюсь на тебя! – Будьте покойны, – поклонился Дрентельн, внутренне покоробленный неприятной привычкой некоторых членов правящего дома тыкать всем, независимо от происхождения и занимаемой должности. – Я поручу расследование самым лучшим кадрам и сам лично прослежу за его ходом! – Это правильно! Надзирать, неослабно надзирать! – Слушаюсь, ваше императорское высочество! – Кому прикажете поручить? – осторожно спросил адъютант, когда высокопоставленный посетитель покинул кабинет начальника. – Даже не знаю, – пожал тот плечами. – Может быть, этому, как его… ну, что недавно перевели? – Штабс-капитану[166] Вельбицкому? – Да. Ему. Все равно без дела сидит, вот пусть и займется. Прежде старик Филиппов очень любил вечера. Оно, конечно, придешь с работы умаявшийся донельзя, но Стеша встретит с доброй улыбкой, нальет в чашку свежеприготовленных щей и, пока тот ест, рассказывает обо всем, что за день в слободке приключилось. А голосок-то какой ласковый! Будто птичка щебечет. А теперь вроде все то же самое, а не так. И щи на столе, и дочка рассказывает, да только не про бабские разговоры у колодца, а про то, как они в Митькиной мастерской катушки мотали, а потом лаком их мазали, и что из этого вышло. И как ее Будищев, чтоб ни дна ему ни покрышки, хвалил за тщательную работу. И дернул же его черт взять на квартиру аспида! Собьет девку с пути, как есть собьет! – Степанида! – строго сдвинув брови, начал очередную нотацию Степанович. – Сколь раз тебе говорено, не ходить в эту трижды проклятую елестрическую мастерскую! – Электрическую, – беззаботно улыбнувшись, поправила его дочь. – Чего? – не понял сразу старик. – Я говорю, правильно – электрическую, или электротехническую! – Ты посмотри! – всплеснул руками машинист. – Еще молоко на губах не обсохло, а она уже отца ни во что не ставит… да как тебе не совестно, окаянная? – Что ты такое говоришь, батюшка, – возмущенно воскликнула Стеша. – ты же у меня один-единственный на свете! Я же тебя больше всех люблю! С этими словами она прижалась к отцу и крепко обняла. Против этого приема у Филиппова противоядия не было, и он тут же размяк, после чего уже совсем не строго продолжал: – Ну чего ради ты туда таскаешься? – Интересно мне. – Интересно ей! Ну что там девице любопытно может быть? – Все, батюшка. И как элементы заполнять, и как катушки мотать. Да я уже, если хочешь знать, сама звонок электрический собрать смогу! – Да женское ли это дело?! – Ну, а что такого? Мне Митя даже за работу платит, как и другим ученикам. – Платит? – подозрительно нахмурился Аким Степанович. – Да. Он говорит, что всякий труд должен быть оплачен. Вот. – Час от часу не легче! – Ну чего ты так боишься? Экипажей я теперь стерегусь, так что ничего худого со мной не случится. – Ох, лучше бы ты с подружками на гулянки ходила, а не в эту, прости Господи, мастерскую! – Ну куда я с такими волосами пойду? – грустно усмехнулась девушка. – Засмеют! – А по городу, значит, можно?! – В городе я как настоящая барышня – в шляпке! Господа думают, что я эта, как ее – курсистка, вот. Батюшка, а если я и впрямь на курсы пойду? Митя говорил, что может с оплатой помочь… С этими словами она мечтательно зажмурилась, представив на минуту, как будто она и впрямь образованная барышня, окончившая курсы, и потому сама себе хозяйка. Может носить модные туалеты, на которые сама заработает, а не как иные бабы из слободки – подарит муж раз в год на Пасху платок цветастый: радуйся, мол, дура, не все пропил!