Часть 142 из 241 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да что ты такое говоришь! Ты хоть знаешь, что такое черта оседлости?
– Нашла чем удивить. Ее обойти – раз плюнуть!
– И как же это?
– Сменить веру, получить образование…
– Да как ты смеешь так говорить?! Сменить веру! Да что ты себе позволяешь, ты думаешь, это так просто?
– Фрау Берг, не делайте мне смешно!
Последняя фраза Дмитрия на какое-то время заставила замолчать расходившуюся Гесю, но, впрочем, не надолго.
– Будищев, вы – негодяй! – сообщила она ему через некоторое время.
– Я знаю.
– И евреи так не говорят!
– Ой вей…
– И так тоже!
– Ну, хорошо, не буду, – примирительным голосом начал Дмитрий, но обидевшаяся Геся решительно откинула одеяло и принялась одеваться.
– Отвернись! – потребовала она.
– Не могу, – честно ответил молодой человек. – Ты слишком красива!
– Не подлизывайся, не поможет!
– В смысле?
– Между нами все кончено!
– Ёлки-палки, пойду повешусь!
– Зачем куда-то идти? Ты прекрасно будешь выглядеть и здесь, я могу даже стул помочь убрать!
– Слушай, давно хочу спросить, – поспешил перевести разговор на другую тему Дмитрий, сообразив, что Геся не на шутку расходилась и ее нужно отвлечь. – Почему ты не носишь лифчик?
– Что? – не поняла его девушка.
– Ну как бы тебе объяснить, – задумался Дмитрий. – Это такой предмет нижнего белья, чтобы грудь не провисла и всегда сохраняла форму…
– Ну-ка подробней, – проявила профессиональный интерес модистка.
– Смотри, – вскочил с постели Будищев и, ничуть не стесняясь своей наготы, начал показывать прямо на ней, как должен сидеть бюстгальтер, где его можно украсить кружевами, а где подложить вату, устроив, таким образом, пуш-ап.
Через минуту она заинтересовалась, через две он ласкал ее, а через три они снова оказались в постели.
– Никак не могу понять, – почти простонала девушка, когда они отдышались. – Ты – идиот или гений?
– Идиот, – с готовностью согласился Дмитрий. – Но зато какой обаятельный!
Великий князь Алексей Александрович газет почти никогда не читал и вообще прессой не интересовался, а потому и представить себе не мог, что какие-то вздорные газетенки могут доставить человеку его положения столько неприятностей. И даже когда «его обожаемая Зизи», явно нервничая, стала жаловаться на плоские намеки в газетах, он не придал этому значения. Но время шло, за спиной царского сына стали все громче и громче шушукаться, и чувствовалось, что если дело пойдет так дальше, то дойдет и до оскорбительных выкриков со стороны черни. Но это, как говорится, полбеды, а что будет, если обо всем узнает государь?
Надо сказать, что повод для беспокойства у великого князя был. Император Александр II хоть и славился своим милосердием, иногда становился тверд как кремень. Взять хотя бы историю с кузеном Алексея – великим князем Николаем Константиновичем![165] Конечно, в данном случае до такого не дойдет, но кто знает, как венценосный отец накажет непутевого сына? А если в кругосветное плавание законопатит, подальше от Петербурга и Парижа? Бр-р… крайне неприятная перспектива!
И самый молодой контр-адмирал Российского Императорского флота отправился к начальнику третьего отделения – генералу Дрентельну.
– Это черт знает что такое! – бушевал он, тряся газетой перед лицом шефа жандармов. – Я настоятельно требую, чтобы меня и близких мне людей оградили от беспочвенных обвинений!
Генерал попытался вставить хоть слово, но закусивший удила принц не желал ничего слушать, так что приходилось подобострастно молчать, ожидая пока его гнев уляжется. К счастью, надолго Алексея Александровича не хватило, и скоро он умолк.
Александр Романович Дрентельн занял эту высокую должность не так давно, после трагической гибели своего предшественника – Николая Владимировича Мезенцова. В последнее время у него было много забот.
Студенческие волнения перемежались с крестьянскими бунтами, террористы устроили настоящую охоту за высокопоставленными чиновниками, включая самого шефа корпуса жандармов, и на фоне этого плоские намеки по поводу высокопоставленных особ в петербургских газетах выглядели сущей мелочью, но… личное обращение великого князя так просто не проигнорируешь.
– Заверяю ваше императорское высочество, – решительно заявил генерал, – что мы примем самые строгие меры и в самом скором времени найдем и показательно накажем виновных!
– Ну что же, – удовлетворенно отозвался великий князь. – Надеюсь на тебя!
– Будьте покойны, – поклонился Дрентельн, внутренне покоробленный неприятной привычкой некоторых членов правящего дома тыкать всем, независимо от происхождения и занимаемой должности. – Я поручу расследование самым лучшим кадрам и сам лично прослежу за его ходом!
– Это правильно! Надзирать, неослабно надзирать!
– Слушаюсь, ваше императорское высочество!
– Кому прикажете поручить? – осторожно спросил адъютант, когда высокопоставленный посетитель покинул кабинет начальника.
– Даже не знаю, – пожал тот плечами. – Может быть, этому, как его… ну, что недавно перевели?
– Штабс-капитану[166] Вельбицкому?
– Да. Ему. Все равно без дела сидит, вот пусть и займется.
Прежде старик Филиппов очень любил вечера. Оно, конечно, придешь с работы умаявшийся донельзя, но Стеша встретит с доброй улыбкой, нальет в чашку свежеприготовленных щей и, пока тот ест, рассказывает обо всем, что за день в слободке приключилось. А голосок-то какой ласковый! Будто птичка щебечет.
А теперь вроде все то же самое, а не так. И щи на столе, и дочка рассказывает, да только не про бабские разговоры у колодца, а про то, как они в Митькиной мастерской катушки мотали, а потом лаком их мазали, и что из этого вышло. И как ее Будищев, чтоб ни дна ему ни покрышки, хвалил за тщательную работу. И дернул же его черт взять на квартиру аспида! Собьет девку с пути, как есть собьет!
– Степанида! – строго сдвинув брови, начал очередную нотацию Степанович. – Сколь раз тебе говорено, не ходить в эту трижды проклятую елестрическую мастерскую!
– Электрическую, – беззаботно улыбнувшись, поправила его дочь.
– Чего? – не понял сразу старик.
– Я говорю, правильно – электрическую, или электротехническую!
– Ты посмотри! – всплеснул руками машинист. – Еще молоко на губах не обсохло, а она уже отца ни во что не ставит… да как тебе не совестно, окаянная?
– Что ты такое говоришь, батюшка, – возмущенно воскликнула Стеша. – ты же у меня один-единственный на свете! Я же тебя больше всех люблю!
С этими словами она прижалась к отцу и крепко обняла. Против этого приема у Филиппова противоядия не было, и он тут же размяк, после чего уже совсем не строго продолжал:
– Ну чего ради ты туда таскаешься?
– Интересно мне.
– Интересно ей! Ну что там девице любопытно может быть?
– Все, батюшка. И как элементы заполнять, и как катушки мотать. Да я уже, если хочешь знать, сама звонок электрический собрать смогу!
– Да женское ли это дело?!
– Ну, а что такого? Мне Митя даже за работу платит, как и другим ученикам.
– Платит? – подозрительно нахмурился Аким Степанович.
– Да. Он говорит, что всякий труд должен быть оплачен. Вот.
– Час от часу не легче!
– Ну чего ты так боишься? Экипажей я теперь стерегусь, так что ничего худого со мной не случится.
– Ох, лучше бы ты с подружками на гулянки ходила, а не в эту, прости Господи, мастерскую!
– Ну куда я с такими волосами пойду? – грустно усмехнулась девушка. – Засмеют!
– А по городу, значит, можно?!
– В городе я как настоящая барышня – в шляпке! Господа думают, что я эта, как ее – курсистка, вот. Батюшка, а если я и впрямь на курсы пойду? Митя говорил, что может с оплатой помочь…
С этими словами она мечтательно зажмурилась, представив на минуту, как будто она и впрямь образованная барышня, окончившая курсы, и потому сама себе хозяйка. Может носить модные туалеты, на которые сама заработает, а не как иные бабы из слободки – подарит муж раз в год на Пасху платок цветастый: радуйся, мол, дура, не все пропил!
book-ads2