– Я и говорю, совсем охренели! – Ты про кого это, братец? – осторожно поинтересовался подпоручик. – Про турок, вестимо, – пришел на помощь товарищу обычно смирный как телок Федька. – Сколь разов уже с нами воюют, нехристи, а язык русский все никак не уразумеют! – Понятно, – сделал вид, что удовлетворился ответом, Ванечка. – Вот что, вашбродь, – подумав, сказал Дмитрий. – Поблизости мы все равно ничего дельного не сыщем. В здешних секретах одни феллахи сидят, чтобы им пусто было, и от них ничего кроме «Аллах акбар» не услышишь. Надо подальше пройти, где поспокойнее и османы себя вольготно чувствуют. Там, глядишь, и сыщем, чего нам надо. – Но господин полковник приказал… – Чтобы мы геройски погибли, или приказ выполнили? – быстро перебил начальника Будищев. – Приказ выполнили. – Тогда передайте его высокоблагородию, что мы в лепешку расшибемся, но сделаем! – Погоди-ка, – изумился Линдфорс, – ты что же это, сукин сын, без меня в дело собрался? – Господь с вами, ваше благородие, – сделал невинное лицо Будищев. – Как можно-с?! Вы будете наш выход прикрывать… – Немедленно прекрати свои шуточки! Я не позволю над собой насмехаться! Я офицер, в конце концов! Я… – Как прикажете, – сдался Будищев и с непередаваемой интонацией добавил: – Ваше благородие! Оставшееся до вечера время охотники посвятили отдыху, но едва солнце склонилось к закату, Дмитрий поднял своих подчиненных и велел им собираться. Впрочем, как частенько говорил сам грозный унтер, «нищему собраться – только подпоясаться», и все было готово к выходу. Буквально через пару месяцев войны русские войска стали утрачивать свой блестящий или даже, можно сказать, щегольской вид, с которым они некогда вступили в Румынию. Рубахи поистрепались, сапоги поизносились, и даже золотое шитье на офицерских мундирах изрядно потускнело. Что уж тут говорить про охотников, на нарушения формы которыми изначально смотрели сквозь пальцы? Поэтому не стоит удивляться, что отправлявшиеся в рейд с Будищевым солдаты вид имели самый разбойничий с местным балканским колоритом. Поверх гимнастических рубах болгарские безрукавки, на ногах – опанки[159] и только кепи на головах да винтовки в руках указывают, что перед вами не местные гайдуки, а солдаты непобедимой Русской Императорской армии. Винтовки, впрочем, тоже были трофейными. Поэксплуатировав от души «мартини-генри»[160], Дмитрий возненавидел родные «крынки»[161] всеми фибрами души и не считал нужным этого скрывать. Единственным счастливым исключением из этого балагана был доблестный начальник охотничьей команды – подпоручик Ванечка Линдфорс, явившийся во всем офицерском великолепии, точнее том, что от него осталось. Иными словами, мундир был хотя и грубо заштопан в нескольких местах, но наличествовал. Изрядно потрепанные сапоги вычищены до блеска, на боку звякала офицерская сабля, а рукоять офицерского «смит-вессона» торчала из кобуры невероятно-желтого цвета. Не песочного и не охры, а ярко-лимонного оттенка. – Блеск! – искренне восхитился Дмитрий. – Франка три[162], поди, маркитанту отслюнили? – Пять, – улыбнулся Ванечка, гордый, что его обновку увидели и оценили. – Скока? – выпучил глаза Шматов от несуразности озвученной суммы. – Ета же… – Да что ты понимаешь, деревня! – поспешил заткнуть рот простодушному подчиненному унтер. – Это же – вещь! Кстати, ваше благородие, а вы вот так и пойдете? – Разумеется. – Зашибись! – Что? – Я говорю, пора нам, – невозмутимо пояснил Будищев и решительно шагнул в сторону леса. Затем был стремительный бросок сначала через лес, затем какие-то поля, потом снова перелески, пока, наконец, не остановились в глубине ничем не примечательной рощи. – Где это мы? – еле выговорил совершенно запыхавшийся Линдфорс. – Где-то в Болгарии, – глубокомысленно ответил ему унтер и обернулся к остальным: – Так, Шматов за мной, а вы сидите здесь и смотрите в оба… – Я с вами! – тут же подскочил Ванечка, но покачнулся от усталости и непременно упал бы, если бы его не подхватили солдаты. – Да мы так, только оглядеться, – поспешил успокоить его Дмитрий. – Будьте покойны, ваше благородие, ничего интересного не пропустите! – Нет, я все равно с вами, – не сдавался подпоручик. – Только отдышусь немного. – Как прикажете. Примерно через четверть часа они оказались на околице маленькой деревушки, точнее, того, что от нее осталось. Судя по всему, ее разграбили и сожгли как минимум за год до начала войны, возможно даже – во время Апрельского восстания[163]. – Дымом пахнет? – потянул ноздрями Федор. – Так пожарище, – пожал плечами офицер. – Нет, вашбродие, свежим дымом пахануло и чем-то едовым. – Откуда? – Вон из той балки, – показал рукой Дмитрий. – Давайте поглядим, кто там с утра пораньше колбасу жарит. Как оказалось, чуткий нос Шматова не подвел, и в балке и впрямь горел небольшой костерок, вокруг которого суетились несколько солдат в форме низама[164]. Всего их было человек двенадцать во главе с офицером, но большинство было занято тем, что разувались и брызгали себе на ноги водой из фляжек. – К намазу готовятся, – шепнул офицеру унтер. Линдфорс кивнул в ответ и хотел было неслышно отползти, но все еще висевшая на поясе сабля звякнула в утренней тиши, заставив своего обладателя дернуться и столкнуть вниз небольшой камешек. Тот поскакал по склону и, разумеется, тут же привлек внимание копошащихся внизу аскеров. Подпоручик же, сообразив, что наделал, не нашел ничего лучше, как рвануть из кобуры «смитвессон» и начать палить в противника. – Твою мать! – выругался Будищев и, выхватив свой револьвер, присоединился к офицеру. Бах-бах-бах! – гремели один за другим выстрелы. Но турки все лезли и лезли, пока, наконец, не остался только один – здоровяк с густой окладистой бородой, в котором Дмитрий с изумлением узнал великого князя Алексея. Улыбнувшись, он нажал на курок и только тут понял, что в барабане закончились патроны… – Да чтоб тебя! – в сердцах выругался он, перепугав мирно спящую рядом Гесю. – Будищев, что с тобой? – встревоженно спросила она. – А?! Нет, ничего, – помотал головой бывший унтер. – Война приснилась? – понимающе вздохнула девушка. – Я в госпитале такое часто видела. – Не бойся. Все хорошо. Просто я перенервничал в последнее время. – Что теперь будет? – неожиданно спросила Геся. – В каком смысле? – не понял ее Дмитрий. – Я о нас. Мои товарищи не поймут нашей связи и не одобрят ее. – А тебе нужно их одобрение? – Нет. Я не то сказала. Просто я чувствую себя так, будто изменила нашему делу. – Вашему делу или Ипполиту? – Зачем ты так? – нахмурилась девушка. – Мы с ним свободные люди и ничем не связаны, кроме общего дела. Он не раз мне сам об этом говорил. – Хорошо пристроился, – хмыкнул в ответ Будищев. – Ты ревнуешь? – Сама-то как думаешь? – Но это – мещанство! – Послушай меня, Геся. Я про свободные отношения знаю больше, чем ты можешь себе представить, и если ты хочешь этого, то я только за. Но пока мы вместе, я ни с кем не хочу тебя делить. Это понятно? – Да, но… – Никаких но! Только ты и я. – Но как же мои товарищи? Я не могу их предать… – Блин, что за фигню ты несешь? Эти твои «товарищи» рано или поздно встрянут в какой-нибудь блудняк, и тебя за собой утащат. И когда к тебе придут жандармы, а они придут, то моментально раскроют твою маленькую тайну с липовым лютеранством, и тогда, поверь мне, мало не покажется! – Откуда ты знаешь? – Что знаю? Что иудейка Геся Барнес внезапно стала лютеранкой Гедвигой Берг? Ну, милая моя, тут трудно не догадаться! Кстати, кто тебе помог? – Гиршовский. – Я так и думал. Так вот, его ты тоже подставишь, если попадешься! – Но что мне делать?! Ты себе представить не можешь, как угнетаем наш народ! – Ой, вот только не надо мне рассказывать за угнетение! Никого в России так не угнетают, как русских крестьян. Вот уж действительно бесправные люди.