–Ты в том уверен? Это слишком сложно? А кто гарантирует мою безопасность? Ты подумал? – гетман снова начал нервничать. –Пусть пан гетман сидит здесь в Слободищах. В Чигирин ему возвращаться не следует. Здесь можно ждать и смотреть, как развернуться события. –Но если агенты московского царя узнают о моих тайных переговорах с королем? Яненченко усмехнулся. –А разве пан гетман вел такие переговоры? –Нет. Но ты их вел от моего имени. –Лично с паном гетманом польские эмиссары не встречались. А я отвечу за себя сам. –Уж не думаешь ли ты что я смогу предать тебя в опасный момент? – обиженно спросил Юрий. «Не только думаю, но уверен в этом, – про себя подумал Яненченко. – Ты сразу предашь меня, пан гетман, как только они чуть припалят твою шкуру». – Ты не ответил, пан Иван! – Я знаю, что ты хороший друг, Юрий. – Так ты мне веришь? – Как самому себе, пан гетман. Но нам мало что грозит. Среди старшины и полковников здесь в большинстве те, кто разделяет твои и мои мысли. Нам стоит потянуть время, что мы и сделаем. Бездействие также хорошая помощь татарам. Ты прямо не отказывай Шереметеву. И соглашайся завтра с Брюховецким. Напрасно, сегодня ты стал пререкаться с ним. – Хорошо! Иди, Иван. Я желаю остаться один. Мне стоит подумать о делах государства. Яненченко поклонился и вышел. «Ишь, ты каков. О государственных делах он будет думать. Что ты в них понимаешь, пан гетман…..» 2 Киев: ставка боярина Шереметева. Русские полки готовы были выступить навстречу татарам. Киев кишел войсками. Здесь собралось больше 25 тысяч ратников. Летнее поражение Хованского весьма поколебало положение русских в Украине. В Москве требовали побед, ибо государство устало от войны. Нужна была хоть короткая передышка. А заключить выгодное перемирие можно было побеждая, а не проигрывая. Киевляне смотрели на военных и тревожно переговаривались: – На поганых татаров идут, – произнес кузнец Данило. – Экая сила. – У татар небось, воинов не менее, – возразил кузнецу его приятель городовой казак Степан Огиенко. – Сам хан с малыми силами не пойдет. – Оно так, кум, но татар и ранее воеводы белого царя бивали. – И татары их бивали. Разное было. Но что ждет нас, если русские проиграют? Неужели татары хлынут сюда? Вот вопрос. – В Киев? Нет. Даже если и подойдут они к Киеву, не взять им наши стены! Да и гарнизон московский здесь останется большой. К ним подошел старый знакомец Степана стрелец Кузьма. Он служил в русском гарнизоне у князя Барятинского. – Здорово, православные! Про что судим-рядим? – Дак про татар поганых. Слышно хан снова на нас прет? – просил кузнец у стрельца. –Войска выступают навстречу хану. Одначе наш воевода Барятинский крепко не дружен с воеводой Шереметевым. –С чего так? – спросил городовой казак. –Дак мы у Барятинского стрельцы-то не простые. Али не знаешь? – с ухмылкой спросил Кузьма. –А какие? – не понял кузнец. – Чего в вас особенного? – За наши грехи нас сослали сюда. Мы противу власти бунтовали. –Вона как? – с опаской спросил кузнец. –А ты, я гляжу, смирной? – снова ухмыльнулся стрелец. –Знамо не бунтовщик. Кузьма отошел от знакомцев. Гадко ему было говорить с такими. Два года назад восстали они против своего полковника. Не стало мочи терпеть. Гонял их полковник в свое имение на работы и жалование государево задерживал и бессовестно половинил… *** Сказал тогда его друг Охрим стрельцам: –Пора нам стрельцы за свое кровное постояти! Доколе терпеть то можно? –И верно! – подержал его Кузьма. – В лавке стоять мне некогда. Сегодни я в карауле, а завтра полковник снова куда погонит. Доходов нету. И жалования уже сколь не видим? –Чем детишков кормить не знаю! – подержал их еще кто-то. –А им-то, аспидам начальным чего! Есть пить есть чего! А нам хоть в омут головой! –Пошли за правдой! Пусть голова стрелецкий решит! –А чего он решит? – послышались голоса. – Ворон ворону глаза не выклюет! Он нашему полковнику кум. Нешто он за тебя станет? –Зачем за меня? Я по правде решить все хочу! Мы государю великому присягали и службу несем. Но где жалование государево? –Чего у нас по правде делается, дурья голова? От веку правды той не было! Нечего идти к голове! –А чего и далее терпеть? Ты вон не жонатый! А мне детишек кормить да женку! Пусть отдаст наше кровное! –А еще, слыш-ко, указ вышел, по-новому, значит, нас стрельцов обучать! –Чего? – спросили пожилые стрельцы. –Того! Прибудет к нам вскорости капитан из немчинов. И станет нас строю иноземному учить. У меня сыновец* (*сыновец – племянник) во стрельцах в Вологде, так их давно тому учат. По-многу часов стоят на вытяжку и шагать складно учатся. И чуть что не так немчин-капитан их палкой лупит. –Не брешешь? –Вот те крест! –На кой это учение нам надобно? –Государев указ! –Али мы воюем худо? И так жизни нет, а то и хуже бывает! И пошли они за правдой к начальству. Высказали ему свои горести и все рассудить потребовали. Но стрелецкий голова и сам как их полковник делал. И жалование себе забирал и в имение к себе стрельцов на работы гонял. Потому указал зачинщиков имать и в застенок. Там стрелец Охрим и сгинул, как заводчик бунту. Только его обезображенный труп нашли спустя неделю в сточной канаве. Сам Кузьма был бит плетьми. Во время мора голодного потерял всю семью. И сослали его в Киев в гарнизон противу ворогов стоять… *** Он пошел к шинку, думая напиться, но кто-то тронул его за плечо. Он обернулся. Рядом стоял городовой казак Степан. – Тебе чего? – грубо спросил Кузьма. – А, ты не ершись, Кузьма. Я той же думки что и ты. Но при кузнеце говорить не схотел. Наше житье сам знаешь какое! В селе, где мать моя живет с отцом, такое деется, что и сказать страшно. Татары напали на них, союзники значит Выговского. И ограбили всех под чистую. Мои едва в лесу схоронились. А иных татары в рабство забрали. Иных саблями посекли. Детишек малых на копья ловили. Союзники! – Дак Выговский-то уж не гетман. – И что с того? Всех бед от того не избудешь. И когда оно кончится-то горе на земле нашей? Скажешь, Кузьма? Когда белый царь всех врагов одолеет? – А ты думаешь у нас на Москве легшее жить простому человеку? Хоть бояре у нас и начальство стрелецкое из православных, а нам от того не легшее. Нету и там правды. Всюду кривда она. – Да можно ли такое молвить про царя? – Про царя не скажу худого. Он всей Руси отец родной. Но до царя далеко, а до бога высоко. Вот бояре и вершат у нас дела. Вот меня секли кнутами за изменные речи. А чего я такого сказал? Жалование государево просил. То чего мне можно просить. Ведь мои-то все, слыш-ко, голодом померли. – Неужто? – Да. Один я остался бобылем.