– Что, не работает колдовство? – ехидно спросила бабуся. А Кощей смотрел на свои руки с изумлением, словно сам не понимал, почему у него ничего не получилось, хотя прежде получалось всегда. – Неужели не почувствовал еще, что потерял свою силушку? Выглядел Кощей таким жалким и беспомощным, что непонятно было уже, как мог этот тихонький старичок наводить ужас на всё Тридевятое царство. – А секрет-то, ребятки, вот в чём заключался, – принялась рассказывать Сидоровна, – Кощея не тот мог победить, кто иглу его переломит, а тот, кто его, злодея, пожалеть сможет, у кого сердце доброе да отзывчивое. И ведь за столько столетий ни одного такого человека не нашлось – все думали силой с ним справиться, а нужно-то было – жалостью. И не на словах его пожалеть нужно было, а искренне, всей душой, – и она погладила Пыльченко по спутанным волосам. – Доброта твоя, Галюшка, сильней его чар оказалась. Не пожалела бы ты его, окунула бы иглу в зелье, и снова бы он победу одержал. А ты по совести поступила, по зову сердца. А Галя едва могла поверить ее словам. Значит, всё правильно она сделала? Значит, никого не подвела? И так радостно вдруг ей стало, так тепло на душе, что она расцеловать была готова и Сидоровну, и ребят, и даже самого Кощея. – Врёшь! – снова закричал Кощей. – Это ты, старуха, меня своим колдовством опутала. Но только спадут твои чары, так и знай, и тогда все поймут, кто я на самом деле. – Да мы поняли уже, – спокойно ответила Сидоровна. – Ты теперь – такой же, как и все остальные. И за любую твою провинность спрашивать с тебя станем по всей строгости. Что прежде было – про то вспоминать не станем. А вот если свои злодейства не прекратишь, отвечать придется. И за бессмертие свое уже не спрячешься – любой богатырь тебя в честном бою одолеет. Кощей кулаками замахал: – А ну-ка, стража, хватайте эту старуху. Пусть посидит в тюрьме да образумится. Но стражники не двинулись с места – не спешили они приказы своего хозяина выполнять. Кощей рассердился: – Да я вас самих в тюрьму засажу! – и к гостям обернулся: – А давайте-ка, друзья мои верные, мы с этими выскочками разберемся – будут тогда знать, как на Кощея Бессмертного наговаривать! Но и гости его предали. Еще недавно они восхваляли его мудрость и силу, а теперь почувствовали его слабость и перебежали на другую сторону – как крысы с тонущего корабля. – Это тебе урок, – назидательно сказала Сидоровна. – Не умеешь ты друзей выбирать. Эти-то прилипалы, – кивнула она в сторону гостей, – всегда будут на стороне того, кто выигрывает. А ты сегодня проиграл. Кощей еще больше разозлился, принялся ругать и бывших друзей своих, и врагов. Но на него уже никто не обращал внимания. Все поняли, что Сидоровна права – потерял Кощей свою силу. Потерял потому, что маленькая слабая девочка сумела сделать то, что не удалось тысячам храбрых воинов. Потому, что колдовство отступило перед добротой. Шень Сюа первая расцеловала Галю. – Ты такая умница, Галечка! Если бы не ты, мы никогда бы его не победили! Алла, визжа от восторга, танцевала в центре зала какой-то удивительный танец, названия у которого не было – совсем недавно, когда она еще думала, что Кощей победил, ей вдруг очень захотелось поскорее вернуться домой – потому что даже самые отважные рыцари когда-нибудь устают от приключений и подвигов, – и она была рада, что теперь может это сделать. Андрей Баринов, покраснев, тоже чмокнул Галю в щеку, а потом пожал ей руку и сказал: – Я горжусь, что мы с тобой друзья. Генке захотелось сделать то же самое, но ни за что на свете он не решился бы поцеловать ее при всех, а потому вынужден был виновато опустить голову и признать свою неправоту: – Ты извини, Галя, что я на тебя накричал. Я же не знал, что всё так получится. – Да разве я сама знала? – улыбнулась Галя. – Я на тебя ничуть не сержусь. Ты тоже был прав. Что же еще ты мог сказать, когда я стала отдавать иглу Кощею? Но Генка вину с себя не снимал (он и не знал раньше, что умеет признавать свои ошибки): – Нет, я – настоящая свинья. Их окружили Кощеевы гости и на все лады стали расхваливать их смелость, ум и доброту, ничуть не смущаясь тем, что еще недавно так же дружно желали им неудачи, и это было так смешно и нелепо, что ребята смотрели друг на друга и улыбались. – Не слушайте вы их, – сердито махнула рукой Сидоровна. – Вам в Патракеевку нужно возвращаться – Василиса с Емелей, должно быть, вас уже заждались. Щеки стоявшей рядом с Шень Сюа Несмеяны покрылись румянцем. – Идемте прочь отсюда, – тихо сказала она. – Прочь из этой темницы! Только прежде и других пленников освободить нужно. Кто знает, сколько их еще в Кощеевом подземелье томится? – Уже сделано, царевна, – громко доложил от дверей начальник дворцовой стражи. – Все двери в темнице открыты, а пленники на свободу выпущены. А вы уж не сердитесь на нас за то, что мы прежде Кощею служили – боялись мы его очень. – Я сейчас за ковром-самолетом в сарай сбегаю, – предложила Шень Сюа, – на нём в Патракеевку и полетим. И вы, бабушка, конечно, с нами. Но Сидоровна покачала головой: – Что мне в Патракеевке делать? Меня туда никто не звал. Сколько лет на свете живу, а однажды только в деревне была – когда Данилушка погиб, – да и то меня оттуда выгнали. – Потому что не знали тогда люди, какая вы на самом деле. А теперь мы им расскажем, с чьей помощью мы Кощея одолели, и тогда они вас с хлебом-солью в Патракеевке встречать будут. А Галя Сидоровну за руку взяла: – Я с тобой, бабушка, в ступе полечу – чтобы ты не вздумала назад повернуть. Сидоровна от счастья даже всплакнула. – А я-то? Я-то теперь как? – раздался вдруг голос Кощея. «А про него-то мы и забыли!» – подумал Генка. Кощей стоял на том месте, где еще недавно высился его роскошный трон, а теперь не было уже ничего, что напоминало бы о его былом могуществе и власти – только валялась на полу зеленая бархатная подушечка с иголками. – Я-то теперь как? – растерянно повторил Кощей, и во взгляде его промелькнуло отчаяние. Его бывшие друзья тут же наперебой начали предлагать: – Казнить его! – В темницу посадить! – В лягушку превратить! Даже Генке от таких слов стало тошно. – Нет, – сказала Сидоровна, и все сразу замолчали, – пусть остается во дворце. Тот урок, который ребятишки ему сегодня преподнесли, надолго ему запомнится. Он теперь бессмертие свое потерял, а потому должен будет жить, на людей оглядываясь. А если за старые свои дела примется да начнет зло творить, так мигом какой-нибудь богатырь его на битву вызовет да голову ему снесет. И никакая игла ему тогда не поможет. Ему сейчас ко многому привыкать придется – даже слуги его от него уже отказались. А сам-то он, без колдовства, разве умеет что делать? Ему, наверно, и кашу самому себе не сварить. Ну, ничего, Кощеюшка, у тебя вон сколько сундуков да ларцов с золотом да бриллиантами накоплено – ты себе других слуг найти сможешь. Вот только если, как обещал, добрым не станешь, так друзей ты себе никогда не найдешь. Ну, да зачем я тебе всё это говорю? Ты, наверно, и сам уже всё понял. Сказала и пошла прочь из дворца. А ребята пошли за ней следом. И гости Кощеевы тоже побрели по домам. Правда, не все. Некоторые с Кощеем остались – всё-таки он хоть бессмертным быть и перестал, а богатым остался. Ковер-самолет, который уже не чаял снова встретиться с Шень Сюа, и который устал от духоты и пыли сарая и наконец почувствовал себя на свободе, едва ребята с Несмеяной сели на него, взвился ввысь с такой скоростью, что даже храброму Генке стало страшно. Сидоровна в ступе летела за ними следом, и Степанов боялся, как бы ковер-самолет и ступа соревноваться между собой не вздумали, кто быстрее до Патракеевки долетит. Внизу проплывала земля – голубые озера, синие реки, зеленый лес, золотые луга. И всё вокруг было таким прекрасным, и так радостно было, что они сумели спасти от зла всю эту красоту, что они смотрели друг на друга и улыбались. 21. Емеля Корпорейшен В Патракеевке их встретили как героев – вся деревня сбежалась во двор к Марье Искуснице, когда ковер-самолет и ступа перед ее крыльцом приземлились. Емеля, понятное дело, сразу к Несмеяне бросился – правда, обнять ее не решился (у них тут не забалуешь!) Так и стояли они друг против друга – от волнения слова вымолвить не могли. А Марьюшка, между тем, и Галю, и Аллу, и Шень Сюа, и даже мальчишек расцеловала. И величала их так, что они от смущения раскраснелись даже. – Да что мы такого сделали? – потупил взор даже обычно не очень скромный Генка. – На нашем месте так поступил бы каждый! А сам при этом подумал: «Нет, пожалуй, некоторые бы так не поступили! Разве Денис Таборков решился бы во дворец Кощея нос сунуть? Да ни за что! Он бы, конечно, предложил МЧС вызвать. А про девчонок в их классе и говорить нечего!» Сидоровна стояла в сторонке, никому не навязывалась. А жители деревни поглядывали на нее с опаской. Ясное дело – Баба Яга – от нее чего угодно ожидать можно! Она уже даже потихоньку обратно к своей ступе продвигаться стала, но Галя ее за руку схватила, к Марьюшке и Василисе подвела: – Вот, это – Сидоровна! Без нее нам бы с Кощеем ни за что не справиться! И другие ребята тоже про Сидоровну рассказывать стали. Василиса бабусе в пояс поклонилась: – Спасибо вам, бабушка, что ребятишкам нашим помогли. А нас простите, ежели когда вас ненароком обидели. Сидоровна заплакала, а Марьюшка взяла ее под руку и как дорогую гостью ко крыльцу повела. – Степан! Да что же ты стоишь, как истукан? Люди с дороги, умыться им надо, водицы испить. А ну-ка, Васятка, выноси лавки во двор. А ты, Степан, столы ставь на лужайке – вон у нас гостей сколько, в избе тесно будет. И обернулась к односельчанам. – Не побрезгуйте, люди дорогие, нашим хлебом. Будем чай с пирогами пить да героев наших слушать. Через час на вынесенных во двор столах уже стояли самовары, и народ жадно внимал каждому слову Несмеяны. Сами ребята про себя рассказать постеснялись, но царевна восторженных слов не пожалела – так красочно про их подвиги поведала, что им и самим не верилось, что она про них говорила.