Откуда же взялся Синий Лис? Трудный вопрос. На него они уже даже и не пытались ответить. Мосс сказала, что Синий Лис – не продукт Компании и не был рожден в ней; хотя, быть может, Компания так крепко позабыла о нем, что и следа не осталось. Чэнь полагал, что лиса вывели в нелегальной лаборатории. Ну или же он был плодом спонтанной мутации. И то, и другое – равновелико маловероятно. Мосс верила, что частица Синего Лиса присутствовала в каждом из тех лисят поменьше – какими бы тропами те не шли. Мосс верила, что Синий Лис знал их еще до первой встречи с ним. Грейсон, погружая Лиса в поле своего особого зрения, всегда выявляла лишь следующую информацию: – лис — Как-то раз это настолько разозлило ее, что она решила на Лиса надавить. – Я пришел оттуда же, откуда и ты, Грейсон, – сказал он ей тогда. – Я родом оттуда, свыше. Небеса. Звезды. Грейсон на миг захлестнуло узнавание, а потом она поняла – Лис шутит. Лис таким вот образом хочет сказать, что видит ее насквозь. – А ты откуда знаешь? – все же спросила она недовольно. – От тебя разит космосом, – ответил Лис. – Ты смердишь затхлым воздухом, горючим, обратными отсчетами до ложных нулей, а также местами, что находятся за пределами Земли. Но Грейсон подумала, что Лис лжет, и что есть еще какая-то причина, в силу которой ему так много известно. – Все эти теории могут иметь смысл, а могут и не иметь, – сказал Чэнь. – Лис может быть инопланетянином, или особо коварным искусственным разумом, коему судьбой-самоделкой предписано вечное возвращение. Ведь в эру переменчивых путей открыться мог любой подвид дверей. Хотя Грейсон, единственный настоящий астронавт в троице, твердила, что никогда во всей Вселенной человечеству не встречались инопланетяне. И что люди никогда не овладевали искусством создания искусственного интеллекта. Грейсон каждый раз чувствовала себя неловко – чутье подсказывало ей, что она откуда-то знает Синего Лиса. Чувство узнавания кололо, но память никогда не возвращалась. Не доверяя эмоциям, стоящим за узнаванием, Грейсон старалась не подпускать Лиса к себе слишком близко. Скорее всего, правду о Лисе они никогда не узнают. Но это в порядке вещей, ведь большинство никогда не знало и половины правды – и тем довольствовалось. – Поймай меня, если сможешь, – порой говорил Синий Лис Мосс с озорной отстраненностью. – Поймайте, вы все, если только получится. Но у троицы никогда не получалось. v. мощью первого взгляда дано убивать Из всей троицы один лишь Чэнь работал когда-либо на Компанию. Иные ее версии остались на карте их перемещений далеко позади. Поэтому первый взгляд на здание Компании всегда больно бил по нему. Он всегда расклеивался от ее вида, и Мосс приходилось собирать его заново – потому как он растворялся где-то в небе чуть ли не по собственной воле, оставляя Грейсон и Мосс на произвол судьбы. Стремясь успеть до того, как бассейн-отстойник возьмет над ними верх, вся троица дружно наваливалась на двери главного входа в здание Компании. Его они брали осадой. Нападали издалека – через посредников. Склоняли ее прихвостней к саботажу. Возглавляли восстания биотехов. Они все перепробовали. Их калечили и видоизменяли, травили и побеждали – раз за разом, но всякий раз Мосс возрождала их заново. Все ее версии. Только благодаря ей они могли перегруппироваться. Приходилось ждать. Следовать обходными путями. Возвращаться позднее. Уже после того, как урон был нанесен. Непоправимый. Не подлежащий починке. И все же – они умудрялись чиниться. И – всякий раз: что дальше? Что теперь? Всякий раз препоны виделись все более непреодолимыми. – А можно найти такое райское будущее, где мы все живем дружно и мирно? – спрашивал Чэнь. Так он, конечно, шутил. Чэнь понимал – если где-то и есть временные линии с миром и дружбой, ни его, ни Мосс, ни Грейсон там нет. А вообще, таких линий не существовало хотя бы потому, что Компания, точно клещ, впилась во все сущие времена. В том-то и крылась проблема. Можно забиться в укромный уголок и дожить свой век, но даже он будет опален Компанией и тем, что произошло в Городе. Все равно рано или поздно тебя найдут – не сегодня, так завтра. Найдут и напомнят о том, что против судьбы не попрешь. Было 3, стало 1+1+1, и потом – ноль, ничто. – В следующий раз все так и будет, – убеждала Грейсон Чэня. Мосс никогда не отвечала. Она думала о том, что перепало ей от Грейсон, а Грейсон она любила – сильно-сильно. О том, что без Грейсон она не знала бы, как сопротивляться. Мосс была ближе всех – к Чарли Иксу и, соответственно, к темной птице. О том, что Грейсон была как первородный грех для нее, и о том, что Мосс была собой в гораздо большей степени теперь в сравнении с тем, что было прежде. И еще она думала о том, что уж в следующий-то раз они обязаны преуспеть. О том, что провал больше не будет частью их будущего – и они перестанут быть армией, сделавшись просто троицей. Компания оставалась все время практически незыблема по части внешнего вида – являясь либо огромным белым яйцом, либо титанической серой пирамидой, либо чем-то наподобие разрушенного собора – сплошь шпили. Пруды-отстойники для отвергнутых биотехов всегда окружали ее с одной стороны – не то чистилища, не то настоящие преисподние, полные гибнущей жизни; за ними – ряды незримых преград, расставленных по всей простершейся вперед пустоши. Порой – какие-то существа, что по всем законам логики не должны были летать, проносились по воздуху – сине-зеленые молекулярные структуры, мерцающие, меняющие форму, извечно бдительные. Нынешняя версия Компании все еще напоминала яйцо, но теперь строение пронизали стальные штифты, придав ему вид гигантской яйцерезки, – со стальным яйцом внутри. Что это за новшество? Загадка, с главными вопросами нисколько не связанная. Нынешняя версия Компании застроила прудами-отстойниками всю пустошь, но живее та, понятное дело, не стала. – Как мы ее проглядели? – спросила Грейсон, пока они разглядывали здание. – Мы не проглядывали. Она всегда была там. – Можно ли склонить ее к добру? – спросила Грейсон. – Нет. Ее можно лишь сжечь дотла. – Может, можно переубедить?.. – Только если внутри отыщется способное переубедиться людское сердце. – Только если внутри мы сможем отыскать что-то кроме людского сердца. – Что придет ей на смену, если мы добьемся успеха? – Что-то, что всяко будет лучше. Но ведь если Компании не станет, им больше не с чем будет биться. И они вновь усомнятся в собственных «я». Но теперь у них не было другого выбора, кроме как идти до конца. В этой версии пение птиц пронизывало Город, но это было всего-навсего эхо нанитов, призванных создать иллюзию жизни птиц своими призрачными напевами. – Тебе что, будет потом не хватать чего-то? – спросила Грейсон, зная ответ. Да. Мне будет не хватать вас. vi. смысла нет никакого за весь мир нам трястись Прошлое Грейсон осталось где-то далеко-далеко – оно слало ей сигналы безо всякой надежды на то, что они когда-либо достигнут адресата и получат ответ. Все было просто – три корабля рвались вперед, два пали от столкновения с куском космического камня, астероидом. Экипаж Грейсон погиб – от всех тех причин, по которым космос может убить: нехватка ресурсов, ошибки в выборе курса, болезни и травмы, дальность космических расстояний, вспышки на солнце, междоусобная вражда. Грейсон достигла самой дальней точки – зашла так далеко, как только могла, по крайней мере. Стоя в своем скафандре, она смотрела на скалу, на камень у себя под ногами. Погладила контуры рукой в толстой перчатке. Она не была уверена, что перед ней – окаменелость какого-то инопланетянина (вот же – намек на шлем, на его лицо…), или просто так совпало, просто в этих контурах она захотела увидеть лицо – и только. Наверняка уж и не узнаешь. Иррациональное чувство подсказывало ей, что если она продолжит долгий свой путь вперед, то в будущем тоже станет такой вот окаменелостью. Она устала, и ее тошнило от отсутствия травы и деревьев, и даже горизонта не было – впереди либо тьма, либо искусственный свет. Ничтожная дихотомия. Как улика – ни на что не годится. Она знала, что человечество одиноко. Что даже море не способно породить высокоразвитые формы жизни при отсутствии точно отмеренных условий. Что ей в конце концов наплевать на микроскопические образы жизни. Бактерии, жрущие бактерии, не вызывали в ней никакого благоговения – и, пожалуй, стоило перестать брать пробы следов воды. Она попыталась нащупать дрожь или тепло в камне под перчаткой, но ткань была слишком плотной, и все, что улавливалось – ее собственный пульс. Пора возвращаться. Только для того, чтобы потом потратить столетие на поиски пути домой, через все эти странные червоточины во Вселенной. Если подумать, это бесполезная миссия. В это время она стала думать о себе как о призраке, затерянном среди звезд и звездной материи, преследующем себя, преследующем мертвое пространство, преследуемом своими многочисленными «я». Остался позади и мертвый экипаж, похороненный рядом с окаменелостью, которая вполне могла существовать лишь в ее голове. Заслуживает ли она того, чтобы жить – после гибели ее экипажа? У нее не было ответа, и она без всякой на то причины решила, что атомы, из которых она сделана, еще не готовы рассеяться, чтобы образовать кого-то или что-то еще. Таким образом, Грейсон блуждала в одиночестве в своих мыслях, временами рискуя, временами – пребывая в плену у таких космических ландшафтов, полных настороженного (холодного) удивления, что она не могла найти и слов, и поэтому слова на время отпадали как вариант… потому что были бесполезны.