Элисон достала из кармана платья драгоценный мешочек. – Держи. Это подарок королевы. Положи в кармашек рубашки. – Что там? – Кровь. – Чья? – Понятия не имею, – сказала Элисон, хотя, по правде говоря, у нее имелись смутные подозрения. – Не важно, чья это кровь; важно, что она должна пролиться на твою простыню. – Девушка показала Марии кончик шелковой нити у горловины мешочка. – Просто потяни, и нитка развяжется. – По крови все решат, что я лишилась девственности. Отлично. – Никто не должен заметить мешочек. Спрячешь его внутри себя. Ни в коем случай не вынимай. Мария скривилась от отвращения, но это была всего-навсего мимолетная слабость; в следующий миг ее лицо вновь приобрело решительное выражение. – Хорошо. Элисон хотелось плакать. В дверь постучали, женский голос произнес: – Принц Франциск ожидает королеву Марию. – Еще одно, – проговорила Элисон вполголоса. – Если Франциск не справится, ты никому не должна рассказывать – ни матери, ни духовнику, ни даже мне. Будешь улыбаться, смущаться и отвечать, что, мол, Франциск исполнил долг новобрачного и показал себя молодцом. Поняла? Мария снова кивнула. – Ты права, – промолвила она задумчиво. – Единственный способ надежно сохранить тайну – вечное молчание. Элисон обняла подругу и попросила: – Ты только не бойся. Франциск сделает все, что ты ему скажешь. Он от тебя без ума. Мария выпрямилась. – Идем. В сопровождении фрейлин королева Шотландии медленно спустилась по лестнице на уровень королевских покоев. Ей пришлось миновать по пути просторную сторожевую, где размещались швейцарские наемники, затем переднюю, где на нее во все глаза уставились толпившиеся там придворные. Наконец она вошла в королевскую спальню. Посреди помещения стояла кровать под натянутым на четырех опорах пологом. Саму постель застелили белыми простынями, а тяжелые и плотные портьеры и занавеси с кружевами, которые обычно задергивали, теперь свернули и привязали к опорам. Франциск стоял у кровати, облаченный в расшитую золотом и камнями накидку поверх батистовой ночной сорочки; колпак был для него велик, наползал на лоб, и оттого принц выглядел сущим мальчишкой. Еще в спальне насчитывалось десятка полтора мужчин и несколько женщин; кто стоял, кто сидел. Дядья Марии, герцог Франсуа и кардинал Шарль, тоже присутствовали. Также среди зрителей были король с королевой, родовитые сановники и церковные прелаты. Элисон никак не думала, что соберется столько народу. До появления новобрачной все негромко переговаривались, но стоило Марии войти, как голоса стихли. Мария замерла. – Занавеси задернут? – тихо спросила она. Элисон покачала головой. – Только кружевные, – ответила она. – Вас должны видеть. Мария сглотнула, потом сделала шаг вперед, взяла Франциска за руку и ободряюще улыбнулась. Принц, казалось, был сам не свой от страха. Новобрачная скинула туфли и позволила накидке соскользнуть с плеч на пол. Стоявшая на виду у пышно разодетых вельмож в одной белой рубашке из тонкого полотна, она показалась Элисон жертвой, которую привели на заклание. Франциск, похоже, не в силах был даже пошевелиться. Мария помогла супругу снять накидку и повела его к кровати. Они возлегли на высокие перины и укрылись простыней. Элисон поспешила задернуть кружевные занавеси. Разумеется, это обеспечивало лишь подобие уединения. Головы новобрачных были видны отчетливо, а очертания тел под простыней просматривались ясно. Элисон затаила дыхание. Мария прижалась к Франциску, принялась шептать тому какие-то слова, которых никто не мог расслышать, – наверное, объясняла, что именно он должен сделать или хотя бы притвориться, что делает. Потом они поцеловались. Простыня зашевелилась, однако разглядеть, что происходит, не удавалось. Элисон всем сердцем сопереживала Марии. Ей вдруг представилось, как она сама впервые отдается мужчине на глазах двух десятков людей. Такое и вообразить-то невозможно! Однако Мария всегда была смелой. Элисон не могла различить лиц новобрачных, но нисколько не сомневалась, что сейчас ее подруга успокаивает Франциска и уговаривает того не обращать внимания на людей вокруг. Вот Мария перекатилась на спину, и Франциск неуклюже взгромоздился на нее. Элисон почудилось, что стало невыносимо жарко и душно. Получится? Нет? Если нет, сможет ли Мария сделать то, о чем они договорились? Возможно ли вообще одурачить зрителей, людей зрелых и опытных? В спальне было тихо, слышался только голосок Марии: она продолжала что-то говорить Франциску, но слов было не разобрать. С равным успехом она могла его утешать – или давать подробные наставления. Два тела на кровати задвигались. По положению руки Марии можно было заключить, что она направляет Франциска внутрь себя – или делает вид, что направляет. Затем Мария издала короткий, исполненный боли возглас. Элисон не поручилась бы, что это и вправду крик боли, но зрители одобрительно зашептались. Франциск, похоже, опять перепугался и перестал двигаться, однако Мария обняла его и прижала к себе, побуждая продолжать. Они снова задвигались, оба разом. Элисон никогда прежде не доводилось наблюдать ничего такого, поэтому она не могла оценить, насколько правдоподобно все выглядело. Девушка осторожно осмотрелась, вглядываясь в лица мужчин и женщин вокруг. Кто наслаждался зрелищем, кто брезгливо кривился, но недоверия она не заметила. Зрители как будто пребывали в убеждении, что перед ними разворачивается настоящее соитие, никак не пантомима. Элисон понятия не имела, сколько все должно длиться. Она как-то позабыла справиться об этом у других придворных дам. И Мария тоже не спрашивала. Внутреннее чутье подсказывало Элисон, что в первый раз это происходит быстро. Минуту или две спустя Франциск словно забился в судорогах – или Мария так пошевелила собственным телом, чтобы со стороны показалось, что ее супруг содрогается от наслаждения. Потом они оба замерли в неподвижности. Зрители молча наблюдали. Элисон вообще перестала дышать. Получилось? Если нет, вспомнит ли подруга о заветном мешочке? Мария мягко высвободилась из-под Франциска и села в кровати. Какое-то время она шевелилась под простыней, очевидно натягивая через ноги ночную рубашку; Франциск проделал то же самое. – Отодвиньте занавеси! – повелительно произнесла Мария. Придворные дамы поспешили исполнить это распоряжение. Когда занавеси снова привязали к опорам полога, Мария резким движением руки откинула простыню, под которой укрывались новобрачные. На простыне под ними алело пятнышко крови. Вельможи и сановники захлопали в ладоши. Дело сделано, свадьба состоялась, и отныне беспокоиться не о чем. Элисон наконец позволила себе вдохнуть. Она хлопала и веселилась наравне с остальными, но не переставала спрашивать себя, что же произошло на самом деле. Вряд ли ей суждено узнать правду. Глава 7 1 Нед пришел в ярость, когда сэр Реджинальд Фицджеральд отказался подписать бумаги, передававшие Элис Уиллард право на владение старым аббатством Кингсбриджа. Для торгового города, мэром которого был Реджинальд, эта новость стала весьма неприятным потрясением. Большинство горожан заняли сторону Элис – ведь у них самих хватало соглашений, на которые они полагались. А что, если и эти соглашения примутся нарушать? Элис придется обращаться в суд, чтобы заставить сэра Реджинальда выполнить свое обещание. Нед ничуть не сомневался, что суд принудит мэра сдержать данное слово, но задержка поистине бесила. Им с матерью не терпелось приступить к строительству крытого рынка. В ожидании слушаний дни складывались в недели, а семейство Уиллардов тратило время впустую, не зарабатывая денег. Им еще повезло, что Элис получала скромный доход с аренды домов в приходе Святого Марка. – Почему Реджинальд так себя ведет? – раздраженно спросил Нед. – Он же понимает, что проиграет. – Это самообман, – объяснила Элис. – Он неудачно вложился и теперь винит всех вокруг, кроме самого себя. Четыре раза в год особо важные иски рассматривались в четвертном суде, где заседали двое мировых судей, которым помогал клерк. Жалобу Элис должны были заслушать на июньском заседании, причем первой среди прочих исков. В Кингсбридже заседания суда проводились в бывшем жилом доме рядом со зданием гильдейского собрания. Сами заседания проходили в бывшей столовой, а остальные комнаты превратили в личные рабочие помещения судей и клерка. Подвал дома служил временной тюрьмой. Нед явился на суд вместе с матерью. В зале заседаний толпились горожане, оживленно обсуждавшие предстоящие слушания. Среди них был и сэр Реджинальд, которого сопровождал Ролло. Нед порадовался тому, что мэр Фицджеральд не привел Марджери: ему не хотелось, чтобы девушка стала свидетельницей унижения своего отца. Юноша коротко кивнул Ролло. Больше не было нужды вести себя с Фицджеральдами дружелюбно – поданный иск избавил Уиллардов от необходимости притворяться. Конечно, Нед продолжал здороваться с Марджери, когда встречал ту на улице. Девушка всякий раз смущалась и испытывала неловкость, но Нед любил ее и верил, что она любит его, несмотря ни на что. В зале также присутствовали Дэн Кобли и Донал Глостер. Поскольку иск затрагивал печальную участь «Святой Маргариты», семейство Кобли не могло не прийти: они желали знать обо всем, что касалось их прямо или косвенно. Дэна и других протестантов, задержанных в сарае вдовы Поллард, освободили под залог – всех, кроме Филберта, которого обоснованно сочли их вожаком. Его посадили в темницу в подвале суда после допроса, устроенного епископом Джулиусом. Дело протестантов должно было слушаться завтра, причем не на четвертном суде, а на особом церковном.