Я и теперь прочел это место папе: Из мешка он вынул краски. Всех цветов он вынул краски. И на гладкой на бересте Много сделал тайных знаков, Дивных и фигур и знаков; Все они изображали Наши мысли, наши речи. Я прочел и посмотрел на папу. Но он сидел на постели, закрыв глаза, и я не мог определить, слышал он меня или нет. Тогда я опять стал читать вслух и после весь вечер разговаривал с ним о всякой всячине. Мамы не было дома, а то я, конечно, не разговаривал бы. Она, наверное, не стала бы надо мной смеяться, но все-таки я бы при ней не разговаривал. Это я написал вчера утром. А вечером вернулся из школы домой и слышу — за дверью у нас голоса. Прислушался — говорит мама, а с кем, неизвестно. Я еще подумал, что это, наверное, Анна Николаевна пришла или доктор. И вдруг слышу — мама говорит: — Я с тобой, Петя, хотела посоветоваться. Мне предложили работать в архитектурной группе, которая занимается восстановлением города. Понимаешь? Там идет уже огромное строительство. Весь город будет построен заново. Я так привыкла обо всем с тобой советоваться… Вот, посмотри: это город, каким он будет вскоре… Тут зашуршала бумага. Это мама показывала папе чертеж или рисунок. Я на цыпочках вышел в переднюю и спустился во двор. Походил там с полчасика, потом вернулся домой и в передней постарался потопать погромче. А когда вошел к нам в комнату, мама уже что-то чертила, а папа лежал на кровати и курил. 23 февраля Что сегодня случилось! Что сегодня случилось! Постараюсь рассказать все по порядку. Сегодня утром я, как всегда, убирал комнаты, а папа стоял у печки и грелся. Как раз к печке придвинут мой стол. Я полез в ящик, чтобы достать и вставить в ручку новое перо, и нечаянно вытащил фотографию, ту самую фотографию, на которой папа снят с сержантом Коробковым у своего танка. Я хотел опять поскорей спрятать фотографию, и вдруг слышу — папа что-то говорит. Вижу — он стоит у стола и смотрит, смотрит во все глаза на снимок. И глаза у него живые, понимаете, живые! Я кричу: — Папа, папа! Ты узнал? Это твоя фотография! Это ты! А он красный весь, дышит тяжело, дрожит, только сказать ничего не может. Я снимок не стал прятать, оставил его папе, а сам побежал в институт к маме — сказать ей, что папа выздоравливает. Она, как услыхала про это, так сейчас же вместе со мной — домой. И ей папа стал говорить свое и головой на снимок показывать. Она его обняла, а сама как заплачет! — Вот теперь, — говорит, — у меня есть надеж да, что наш папа Петя совсем оживет. Конечно, я на радостях сбегал к Зингерам. Соня прямо заплясала, когда услышала, и тоже сказала, что теперь папа обязательно выздоровеет. 28 февраля Сегодня последний день февраля, и погода совсем как весной: тает, снег под ногами расползается. Мы с папой вышли гулять, только ему на улице не понравилось, он начал плечом дергать и мигать часто-часто. С того дня, как он узнал свою фотографию, у него пошло все лучше и лучше. Теперь глазами он уже может многое объяснять. Утром, когда я его бужу, он мне глазами показывает, если ему еще спать хочется. Потом, за столом, на хлеб, на воду, на суп тоже глазами указывает. Мама от радости себя не помнит, даже петь начала. Вчера вечером вдруг запела мою любимую песню: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя; то как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя…» Там есть одно место, где старушка сидит у своего веретена и слушает, как воет ветер. Когда я был маленький, мне становилось до того жаль старушку, что я в этом месте обязательно начинал плакать. Теперь я, конечно, уже не плакал, но все-таки мне было очень хорошо. Мама сняла со стены свою гитару (всю войну к ней не притрагивалась) и начала тихонько подыгрывать, а сама мне говорит: — Наблюдай за папой. Помнишь, как он, бывало, любил, когда я играла на гитаре? Может быть, вид гитары напомнит ему прежнее… Папа во все глаза смотрел, как мамины пальцы бегают по струнам. Потом мне показалось, что он улыбнулся. Мама поднесла ему гитару к самому лицу, и он начал что-то бормотать очень живо и много. — Узнал гитару! Честное слово, узнал! — обрадовалась мама. И потом весь вечер была веселая. А сегодня, когда папа не захотел гулять, я взял да и повел его в кино. Я даже ничего не думал, когда мы пошли в кино, просто давно там не был. Увидел на улице снимки, и мне вдруг захотелось посмотреть хоть какую угодно картину. Кинотеатр этот на бульваре, и в нем показывают разные новинки. Сначала показали, как трем нашим летчицам, которые потерпели аварию в лесу, медведи, зайцы и белки помогают найти дорогу и приносят разные лесные подарки: орехи, грибы, ягоды. Папа сидел совсем тихо рядом со мной и смотрел на картину. Лицо у него было скучное и глаза тоже. Потом нам показали физкультурный парад. Это было очень красиво, но папа вертелся на стуле, и я думал, что, может быть, ему что-нибудь неловко или больно, и хотел с ним уйти, хотя сеанс еще не кончился. Но тут как раз начали показывать выставку трофейного оружия. Появились пушки с огромными черными жерлами, танки, танкетки. Вдруг папа как закричит. Весь зал, как один человек, на нас обернулся. А папа кричит, захлебывается, поднялся во весь рост и смотрит на экран, где танки. Тут подошли к нам какие-то люди, стали папу успокаивать, усаживать. Одна женщина говорит: — Это он, голубчик, вспомнил, как он с танками воевал… А я уж и не рад, что вздумал папу в кино вести. Тяну его за рукав, хочу домой вести, а он плечом дергает, не хочет идти. Так и не дал увести себя, пока всю картину не досмотрел. Дома он целый вечер не мог успокоиться, все ходил по комнате и бормотал. — Что это с папой? Отчего он такой беспокойный сегодня? — спросила мама, когда вернулась с работы. Очень мне не хотелось ей рассказывать про кино, но я все-таки признался во всем. Мама на меня ни капельки не рассердилась. Посмотрела только на папу и сказала: — Может быть, ему даже полезно бередить память? И обещала, что поговорит об этом с доктором. 3 марта, вечером Нарочно сажусь за тетрадь, чтоб записать сегодняшний день и вечер. Вот было дело! До сих пор у нас в доме волнение, и я вижу, как папа подымает голову с подушки и смотрит, здесь ли я. Я ему махну рукой, кивну — он опять ложится. Сегодня выходной день, и весь наш класс отправился с Николаем Митрофановичем в музей. Мама сегодня свободна и сказала, чтобы я тоже непременно шел с ребятами, а она поведет папу гулять и будет с ним весь день. Из музея мы вышли в пять часов. Потом я с Винтиком немножко погулял, посмотрел, какие картины идут в кино, и пошел домой. Прихожу — у нас все вверх дном! Папа плачет, головой мотает, бормочет, мама с ним бьется — ничего поделать не может, уговаривает: — Перестань. Не плачь. Он скоро придет. «Он» — это я. Оказывается, папа увидал, что я в школу не собираюсь, понял, что сегодня выходной, и стал ждать, что я его поведу на прогулку и проведу с ним целый день. И вдруг я ушел. Он сначала все стоял у окна, караулил меня, а потом, видно, понял, что не вернусь, и давай плакать и стонать. Не знаю, может быть, он подумал, что я его совсем бросил, навсегда. Целый день он не хотел ни есть, ни пить, капризничал ужасно. Шагал по комнате, выкурил целых семь папирос, и если мама подносила ему еду, он подбородком и плечом ее отталкивал и очень сердился. — У меня прямо руки опускались, — сказала мне после мама. — Я совсем с ним замучилась. Оба они так были заняты этой кутерьмой, что не заметили, как я вошел. И только когда я подошел совсем близко к папе, он вдруг увидел меня. Честное слово, у него сделалось такое лицо, что я никогда не забуду! Он бросился ко мне, положил мне голову на плечо, совсем захлебывался и бормотал, бормотал без конца, и голос у него был такой ласковый, какого я еще не слыхал. Наверное, он просил больше никогда не бросать его. — Не буду, не буду! Не беспокойся, — сказал я и повел его кушать. Мне было очень жалко маму, что она целый день так мучилась, но, сказать по правде, я очень горжусь, что папа так меня полюбил. Наверное, он любит меня даже больше, чем раньше, потому что я стал для него очень нужный. А это так действует, когда ты кому-нибудь необходим. Тогда хочется быть хорошим, и сильным, и смелым, чтоб защищать и поддерживать того, кто на тебя надеется.