Степан из Золотой воды Сегодня перед уроком к нам в класс пришла физичка Вера Иннокентьевна. Мы ее любим и потому сразу ее оцепили со всех сторон, так что ей даже трудно стало руками двигать. Все-таки она подняла руку и сказала: — Ребята, сегодня к вам придет новичок. Я нарочно пришла сказать вам, чтобы вы были с ним повнимательней, так как… Но что это за «так как», Вера Иннокентьевна не досказала, потому что открылась дверь и в класс вошел тот самый новичок, о котором она говорила. Тогда мы еще не знали про него и нам даже обидно стало, зачем Вера Иннокентьевна выступала насчет такого нестоящего пацана. Он нам даже вовсе не понравился: какой-то серьезный, ни на кого не смотрит и ходит тихо-тихо, как старичок. Имя и фамилия — Степан Гулин. Спросили мы его, откуда он явился, а Степан этот отвечает: — Из Золотой Воды. И голос у него тонкий, как у девочки. Ну, наши ребята как захохочут! — Что ж ты, — говорят, — за рыба из Золотой Воды?! А Сенька Громов — специалист по географии — сразу заявил: — Такого географического названия на карте не существует. Конечно, все ребята стали смеяться и дразнить новенького Рыбой. Только он никому не отвечал и на истории и на арифметике сидел спокойно, хотя со всех парт к нему летели разные карикатуры и рисунки хвостатых рыб. А потом прозвонили на большую перемену, и все мы побежали во двор смотреть, как Тоська Алейников показывает футболистам свой знаменитый удар левой ногой. Надо вам сказать, что Тоська считается у нас плохим парнем. Это многие наши ребята признают, но все-таки ему подражают. Ходит Тоська в тельняшке, интересуется больше всего кино и футболом и каждому тычет в нос свои бицепсы. И как кто послабей, того Тоська обязательно задирает. Конечно, Тоське сейчас же доложили, что у нас новенький и что его уже прозвали Рыбой. Степан Гулин в это время тоже вышел во двор и уселся на скамейку у ворот. Вот Тоська подходит к нему, смотрит и говорит: — Послушай, это тебя Рыбой прозвали? — Кажется, меня, — отвечает Гулин. — Ну, ладно, Рыба, идем в футбол играть, посмотрю я, куда тебя определить. Но тут Степан Гулин ничего не ответил, поднялся со скамейки и пошел тихо-тихо к школе. — Постой, куда ты? — кричит ему Тоська. — Куда пополз? — Я не могу играть в футбол, — сказал тогда Степан Гулин. Не знаю из-за чего, Тоська вдруг обозлился: может быть, ему показалось, что новенький его не уважает или очень гордый. И вот он подбежал к Степану, замахал кулаками и стал кричать на весь двор: — Что же ты можешь? Что же ты можешь, головастик несчастный? А сам все норовит оттеснить новичка к забору, туда, где стоит Бекова будка. И нашим ребятам подает знаки. Конечно, ребята сразу поняли и сбежались со всех сторон — смотреть, что будет. Видите ли, Бек — это собака одного гвардейца, который живет у нас на школьном дворе. Это такая огромная немецкая овчарка, и характер у нее, как у той знаменитой баскервильской собаки, которую убил мировой сыщик Шерлок Холмс. Про Бека рассказывали, что он загрыз до смерти трех шпионов. Не знаю, как насчет шпионов, а ребят Бек окончательно не выносит, потому что ребята дразнят его и суют ему в будку палки. Из-за Бека у гвардейца неприятности, и наш директор просил его посадить собаку на толстую цепь и сделать вокруг будки высокую загородку. Конечно, нам запрещено даже близко подходить к этой загородке. Да разве наших ребят удержишь? Они сейчас же придумали испытывать храбрость человека на Беке. Если ты не трус, так зайдешь за загородку, и если окончательно молодец, так даже подойдешь к Беку почти на длину цепи. Ох, и рычит же Бек — прямо дрожь берет! Шерсть дыбом, глаза горят — настоящий волк! И вот к этому-то зверю Тоська толкал новичка, и, конечно, ребятам прямо-таки не терпелось узнать, как себя покажет Рыба в загородке. Степан Гулин ничего не знал о Беке. Он только тогда понял, куда его завели, когда из будки с ревом выскочил огромный бурый пес. Бек в этот день был какой-то особенно злой: клыки наружу, уши прижаты, а это уж верный признак, что не попадайся. И вот он начал рваться и реветь, он натягивал изо всей силы цепь, из-под лап у него летел песок, так он хотел дотянуться до Степана. Даже самым храбрым ребятам стало жутко. А Степан, понимаете, такой маленький, серьезный, стоит себе и смотрит, как Бек выходит из себя. Некоторые наши не выдержали, стали кричать: «Довольно! Хватит!» — совсем как в цирке при опасном номере. И вдруг, понимаете, у всех прямо дыхание остановилось: Степан оглянулся и тихонечко пошел на Бека. Идет и что-то говорит, только пес так рычит, что нам не слышно. Видно только, что Бек весь дрожит: никто, кроме хозяина, так близко к нему не подходил. И вот, как камень из рогатки, метнулся Бек, прыгнул и впился зубами в ногу Степана. Тут мы опомнились, кинулись с Тоськой к загородке, кричим, хотим отогнать Бека, освободить Степана — и вдруг видим, делается что-то непонятное. Бек разжал зубы, отскочил от Степана и, поджав хвост, визжа, бросился в будку. Забился там и сидит. А Степан Гулин поворотился и, не торопясь, совсем спокойно пошел из загородки. Тоська Алейников к нему: — Стой, покажи ногу! Наверное, до кости прокусил? Давай скорей к доктору! А у самого голос прыгает. Но Степан поднял голову и в первый раз засмеялся: — Ничего он не прокусил. Где ему! Ведь нога-то у меня деревянная! И он поднял штанину и показал нам деревянную ногу в ботинке. И сказал еще: — Это меня, когда я маленький был, фашист под Москвой топором… Как тихо стало вдруг во дворе! Будто все ушли. И никто не удивился, когда Тоська Алейников подошел к Степану и сказал: — Ты, брат, знаешь, ты не обижайся на меня… Я извиняюсь и все такое. Я ведь не знал… Тоська был очень красный, да и всем нам было здорово скверно: стыдно так. И все ужасно обрадовались, когда Степан сказал, что он вовсе не обижается. Стали лезть к нему, руку жать, говорить, что он молодчинище и вовсе никакая не Рыба. И тогда Степан во второй раз засмеялся и сказал: — А Золотой Воды на карте действительно нет. Это санаторий на Алтае, где меня лечили. _____ Владим Владимыч Первым человеком, который сказал мне, десятилетней девчонке, «вы», был Маяковский, или, как мы его называли, Владим Владимыч. И это я запомнила на всю жизнь — уж очень была удивлена и польщена: такой большой, суровый с виду громогласный приятель папы — и вдруг говорит мне «вы»! Потом я много раз слышала, как Владим Владимыч всем детям говорит «вы» и как уважительно относится даже к самым маленьким ребятам. Шли мы однажды по московскому переулку. Стоит в переулке нечто вроде огромной железной бочки — котел, в котором варили асфальт для улиц. В этих асфальтовых котлах находили приют и тепло в осеннюю стужу беспризорные ребята. Маяковский постучал палкой по котлу. Пошел по переулку гул. — Есть кто дома? — спросил Владим Владимыч. — Кто стучит? Кого вам? — отозвались из котла, и наружу высунулась голова в бараньей шапке, из которой вываливалась вата. Лицо у владельца шапки было такое чумазое, что разобрать, сколько ему лет, черный он или белый, было невозможно. — Гм… вижу, что ванна у вас все еще ремонтируется, — сказал невозмутимо Маяковский, — а ведь вы мне обещали в прошлый раз, уважаемый Сеня, что переедете в более комфортабельное помещение. Я же с вами договорился. «Уважаемый Сеня» — зашмыгал носом. — Да в том доме больно строгие начальники, дяденька Маяковский, — сказал он, жалобно и хитро косясь на Владим Владимыча. — Ни плюнуть, ни покурить… Мы с Панькой деру дали. Нет ли папиросочки? — Он окончательно вылез и стоял перед нами босой, в длинной, до пят, рваной куртке какого-то ржавого цвета. — Ну, вот что, товарищ Сеня, — сказал Маяковский очень серьезно, — давайте оснуем с вами и товарищем Панькой товарищество на вере. — Чего такое? — насторожился Сенька. — Когда у людей не было денег, капитала, так сказать, вот как у нас с вами, Сеня, но они доверяли друг другу и хотели работать вместе, они организовывали товарищество на вере, терпеливо объяснял Маяковский. — Я вот и хочу вступить с вами в такое товарищество. Идет? — Ух, черт длинный, что выдумал! — восторженно закричал Сенька. — Давай, давай, жми дальше! Сейчас и Панька придет. Маяковский неторопливо поставил ногу на каменную тумбу у тротуара, устроился поудобнее, вынул из кармана пиджака блокнот, механический карандаш и начал что-то писать. — А что это ты пишешь? — подозрительно уставился на него Сенька. — Пишу договор нашего товарищества, — отвечал Маяковский. — Вот тут сказано: «Мы, Владимир Маяковский — с одной стороны, и товарищи Семен и Павел — с другой, основали сегодня, такого-то числа, товарищество на вере и обязуемся честным словом друг другу доверять и выполнять все наши обязательства». Вот. Теперь надо подписаться. Маяковский поставил под договором свою разгонистую подпись и протянул листок беспризорнику: — Подпишись за себя и за товарища Паньку.