Пьетюр успокаивается. Он убирает руку с ножа, и Роуса выдыхает. Катрин опускается на колени и легонько ощупывает рану Йоуна ловкими пальцами. – Не трогай его, – говорит Пьетюр. – Ему бы это не понравилось. – Умереть понравилось бы ему еще меньше, – ровным голосом отвечает Катрин. – Ты можешь спасти его? – спрашивает Роуса. – Он еще дышит, несмотря на все ваши старания, но рана гниет изнутри. – Она поворачивается к Роусе. – Мне нужен нож и вода. И водорослей побольше. – Пьетюр, – говорит Роуса. – Ты слышал, что сказала Катрин. Пьетюр не двигается с места. Паудль с озабоченным видом мнется у него за спиной. Роуса вздыхает. – Паудль, принеси Катрин все, что ей нужно. Он в нерешительности смотрит на Пьетюра. Роуса приподнимает брови. Паудль кивает, спускается вниз и сразу же возвращается со всем, что потребовала Катрин. Та улыбается ему. – Мы с тобой не знакомы, но наверняка слыхали друг о друге. Здесь это обычное дело. Она осторожно распарывает кривые стежки Роусы и надавливает на рану. Из нее вытекает зловонный желтоватый гной. Роуса вынуждена отвернуться, чтобы ее не стошнило. Катрин морщится. – Воды. Роуса подает ей миску, и Катрин тонкой струйкой смывает выступивший гной. Йоун по-прежнему без сознания. Только по судорожно вздымающейся груди можно понять, что он еще жив. Катрин промывает рану отваром из водорослей. – Выглядит она ужасно и пахнет гадко, но это яд из нее выходит. Йоун выживет, если сумеет его побороть. Она поворачивается к Пьетюру: – Ну а теперь мне пора возвращаться к себе домой, верно? Пьетюр смотрит на собственные башмаки. – Оставайся. Катрин кивает. – Люди становятся куда приятней, когда делают что-нибудь для тебя. Все молчат. – Я переночую в хлеву. Роуса вскидывается было, но Катрин поднимает руку. – Заодно присмотрю за скотиной, а Пьетюру не придется то и дело хвататься за нож. Пьетюр бросает на нее сердитый взгляд, но она только тихонько хихикает. Йоун стонет, и Роуса гладит его по щеке. Вдруг Пьетюр хватает ее запястье и так сильно стискивает, что она дергается от боли. Он медленно разворачивает к себе ее ладонь и видит чернильное пятнышко на пальце. Пристально изучив его, Пьетюр поднимает на нее взгляд. Она выдергивает руку и потирает запястье. На скулах его проступают желваки, но он отворачивается, что-то тихо говорит Паудлю, и они спускаются вниз, чтобы расчистить дорогу в снегу. Оба они заново протаптывают тропинку к хлеву и к кладовке, не слушая попыток Роусы объяснить, что эта затея слишком опасна: из-за метели Катрин может оказаться запертой в хлеву. Пьетюр неумолим: он обещается расчищать тропинку дважды в день, но не позволит Катрин ночевать в доме. Роуса хочет возразить, однако Катрин качает головой. – Он сдержит слово. Он знает, что я могу помочь Йоуну. Пьетюр скупо кивает. Катрин и Роуса снова готовят отвар из водорослей. Они опаляют баранью голову, очищая ее от шерсти, и от едкого дыма щиплет глаза, а потом Катрин показывает Роусе, как выварить голову и, привязав к ней камень для тяжести, погрузить ее на дно бочонка с сывороткой. Так мясо можно будет хранить в течение нескольких месяцев. Пока они замешивают тесто для ржаного хлеба, Катрин рассказывает, что случилось в селении. – Когда пошел снег, мужчины поспешили на выгон, чтобы загнать домой скот. И тут начался moldbylur – хлопья такие густые, что собственной руки не разглядишь. Мужчины так и не возвратились. Их забрал бог снега. – Они все еще в поле? – Роуса всплескивает руками. – Замерзли насмерть, если только не укрылись в какой-нибудь пещере. – Катрин прерывисто вздыхает. – Метель разбушевалась так, что даже Гвюдрун ничего подобного не помнит. Люди уже принялись судачить, что это все, мол, проклятие чье-то, и тут начали обрушиваться крыши. Кто-то успел выбежать. Кто замешкался, тех погребло заживо. Роуса мотает головой. – Немыслимо… – Только что они кричали нам – и вот их уже нет… Мы раскапывали сугробы, звали их. Все без толку. Их было шестеро: четверо ушли в поле, еще двоих завалило. Тел мы так и не нашли. – Они, наверное, так и остались под снегом, – говорит Роуса. Катрин смотрит на нее пронзительным взглядом. – Никаких следов. – Но те, кто пошел за овцами, – нельзя же их бросать. Губы Катрин дрожат. – Отправить за ними других людей, обрекая их на верную смерть? Я ведь потому и пришла. Мы не знаем, что делать. – Счастье твое, что ты не замерзла насмерть. – Мне к морозу не привыкать. Я знаю, что нельзя останавливаться, и умею находить пещеры, где можно укрыться. Я частенько выхожу из дому в метель… – Она осекается и слабо улыбается. – Я думала, Йоун… Он ведь bóndi. Роуса дотрагивается до ее руки. – Ты ждала от него совета? Или хотела помолиться с ним вместе? Нужно было идти к Эйидлю. Или его дом тоже завалило снегом? – Эйидль в добром здравии. Все причитает, что это страшное проклятие и кара Господня. Но я пришла просить у вас съестного. Все наши припасы или остались под снегом, или вовсе пропали. Это нахальство, но… Роуса всплескивает руками. – Разумеется! Мы с радостью поможем. Дадим вам все, что нужно. – Тут она замечает выражение лица Катрин. – Почему ты улыбаешься? – Если ты собралась взять на себя роль bóndi, не забывай требовать платы за свою доброту. Йоун еще пожалеет, что не научил тебя уму-разуму. Роуса краснеет. – Иной раз мне кажется, что он меня еле терпит. – Он всех еле терпит. – Катрин криво усмехается. – И больше всех – самого себя. Роуса выжидает. Катрин зарывается кулаками в тесто и сдувает прядь волос, упавшую на лицо. Щеки ее припудрены мукой, и она выглядит совершенно невинно. – Стоило мне только захотеть, и я могла бы смешать Йоуна с грязью. Задержав дыхание, Роуса ждет продолжения. Катрин передергивает плечами. – Он думает, что это из-за меня Анна повредилась в уме. Роуса недоуменно смотрит на Катрин, и та ухмыляется. – Это я превратила ее в ведьму. Роуса тщательно подбирает слова, прежде чем сказать: – Я слышала, что на нее стали находить… помрачения. – И это, конечно, из-за меня. Йоун любит винить всех вокруг и никак не хочет понять, что сплетни неизбежны, когда ты bóndi. Роуса придавливает пальцами комок теста.