– Роуса! Что стряслось? В чем дело? И тут она окончательно погружается в пучину кошмара. Откуда здесь Йоун и Пьетюр? Весь мир сжимается, и Роуса замирает, как напуганная лошадь: каждый мускул напряжен до предела, и она в любой миг готова пуститься наутек. Йоун и Пьетюр вырывают ее из рук чужака. Начинается драка, кулаки с глухим хрястом врезаются во что-то мягкое. Пьетюр, взвыв, хватается за свое плечо. Йоун чертыхается и зажигает лучину. Чужака рывком поднимают на ноги, и в дрожащем оранжевом свете Роуса наконец видит его лицо. Это невозможно, и тем не менее это он. Паудль. Даже в полутьме она замечает, как он криво ухмыляется, вытирая кровь с разбитых губ. – Славный прием ты мне оказала, Роуса. – Поморщившись, он потирает бок. – У приятеля твоего мужа удар что надо. Я еще неделю дышать нормально не смогу. Пьетюр, согнувшись пополам, держится за плечо и стонет. Роуса оборачивается к Паудлю, который растирает ушибленную челюсть и подносит рукав к губам, чтобы остановить кровь. – Зачем ты здесь? – Она хочет обнять его, но боится, что он исчезнет и в ее дрожащих руках останется пустота. – Как ты…? – Ты его знаешь? – стальным голосом перебивает Йоун. – Да, Паудль был… Он… – Роуса трет глаза. – Мы выросли вместе, – неловко заканчивает она. – Мы были как брат и сестра, верно, Роуса? – Он обнимает ее за плечи, и все ее существо пронзает трепет, наполняя ее жизнью. Она молча кивает. Брат и сестра. Пьетюр выпрямляется, хоть лицо его по-прежнему искажено болью, и вывихнутая рука безвольно повисает вдоль тела. Здоровой рукой он подносит мерцающий огонек к лицу Паудля. – Ты! Я тебя видел неделю назад. В Скаульхольте. Ты интересовался Роусой. И расспрашивал меня. – Расспрашивал тебя? – грозно переспрашивает Йоун. Пьетюр переступает с ноги на ногу. – Только о хуторе. Да и он ведь совсем мальчишка. – Этот мальчишка последовал за тобой сюда, – цедит Йоун. – Этот мальчишка больше недели шел пешком или добирался на купеческих подводах – и все из-за того, что ты ему рассказал. – Ничего я ему не рассказывал! – срывающимся голосом возражает Пьетюр. Его вывихнутая рука дрожит. – Что-то ты ему, несомненно, рассказал, – шипит Йоун сквозь зубы и поворачивается к Паудлю. – Грядет суровая зима, и у меня нет времени принимать гостей, уж извини. Назавтра ты отправишься обратно в Скаульхольт. Быть может, в ту сторону как раз поедет какой-нибудь торговец. Лицо Паудля омрачается, и Роуса не в силах удержаться: – Я позабочусь о нем, Йоун. Он не станет отвлекать тебя от дел. Я буду… Слова Йоуна бьют наотмашь: – Ты будешь молчать! Роуса отшатывается. Паудль резко набирает в грудь воздуха. Она чувствует, как он напрягается. Нет, не надо, прошу! Она бросает на него отчаянный взгляд, и он, встретившись с ней глазами, скупо кивает. – Я только хотел сказать, – уже мягче продолжает Йоун, – что у тебя и без того дел полно. Ты совсем умаешься, elskan. – Ласковое слово звучит как угроза. Роуса хочет возразить, но тут с напускной беззаботностью встревает Паудль: – Я вам хлопот не доставлю. Я умею латать крыши, но в Скаульхольте работы мало. Вот я и решил попытать счастья здесь, научиться рыбачить и торговать. Роуса прекрасно видит, что это ложь, но лицо Паудля так и сияет невинной улыбкой. Еще в Скаульхольте он умел убеждать женщин, что вовсе не грабил их курятники, даром что рукава у него так и раздувались от спрятанных в них яиц. Йоун хмурится. – Я очень быстро учусь, – торопливо добавляет Паудль. – Мне любая работа по плечу. – У меня уже есть помощник. – Но тебе нужно стольких людей кормить, особенно теперь, когда ты посылаешь провизию еще и в Скаульхольт. А у нас с едой всегда туго. Мои соседи Снорри и Маргрьет на двоих уплетают столько хлеба, что хватило бы пятерым. Отъедаются к зиме, а я голодаю. – И он похлопывает себя по плоскому животу. Зачем же ты лжешь? На мгновение у Роусы мелькает надежда, что Паудль проделал весь этот путь, чтобы спасти ее. Тут она недоуменно сводит брови: даже если это и впрямь так, увезти ее от мужа он все равно не сможет. Такое бывает только в сагах. Она наивна в своих мечтах, как дитя. – Значит, ты явился просить еды? – спрашивает Йоун. – Я отсылаю в Скаульхольт достаточно. – Я не попрошайка. Я хочу выучиться новому ремеслу. А ты многого добился, и сноровки тебе не занимать – лучше тебя я никого не знаю. Роуса прячет улыбку. Пьетюр одаривает гостя сердитым взглядом: – Поучись какому-нибудь другому ремеслу у себя в Скаульхольте. Но Паудль улыбается как ни в чем не бывало. – О твоих умениях я тоже наслышан, Пьетюр. Позвольте же мне остаться. Со мной вы запасете вдвое больше съестного на зиму. Вы и думать забудете, что я тут. Места я займу меньше, чем тень, – но зато это будет тень, которая ловит рыбу. Йоун и Пьетюр оба невольно улыбаются, и Роуса выдыхает. Пожалуйста. Пожалуйста. Однако Йоун со вздохом почесывает бороду. – Я не могу… Дрожа, Роуса делает шаг вперед и дотрагивается до его руки. Он замирает. – Он проделал долгий путь, Йоун. Он переводит взгляд на ее ладонь. Она сильнее сжимает его локоть. – Мы не можем отослать его обратно. – Придется. Роуса вцепляется в его рукав. – Неужто ты выгонишь на мороз моего кровного родича? А если снег… – Она смаргивает слезы. Йоун прикрывает глаза и трет пальцами виски. – Я… – Йоун! – предостерегающе вмешивается Пьетюр. Роуса переводит дух и прижимается к Йоуну всем телом. Сердце его так бьется, что мускулы подрагивают, будто от сдерживаемой ярости. – Прошу тебя, Йоун. Это ведь такая малость! Вздохнув, Йоун поворачивается к Паудлю. – Так и быть, мне может пригодиться твоя помощь. У Пьетюра болит рука. – Это пустяки. – Можешь остаться на два дня. Спать будешь в хлеву с лошадьми. – Йоун! – вскидывается Роуса. – Он должен жить в доме. – Не испытывай мое терпение, Роуса. – Йоун! – рявкает Пьетюр. Губы его сжаты в тонкую линию. Он по-прежнему качает одной рукой вторую, словно баюкает больного. Йоун послушно отходит с ним в сторону. Темноту наполняет сердитый шелест их приглушенных голосов. До Роусы долетают только отдельные слова: вывих, глупо, безумие. Паудль всматривается в нее. – Здорова ли ты, Роуса? Что-то ты исхудала. – А ты весь грязный.