Потом оказалось: не простой наш Балагур человек. Через столько войн прошёл, в стольких битвах участвовал, что мне, молокососу, только рот разевать оставалось. Многому я у него научился, а ещё больше на будущее осталось. Надеюсь и до того черёд дойдёт. Задача моя, если попросту сказать, — выполнять поручения главного, да прикрывать его при всякой надобности. А на поверку выходит — чего только мне не приходилось делать. Как говорится, в каждой бочке затычка. На страже стоял, внимание офицеров отвлекал, бумаги важные добывал, с людьми из соседних крепостей связь держал — мы ведь не одни тут такие, за нами и прочие гарнизоны стоят. Но это если о рискованных вещах говорить. А в основном чего попроще делать приходилось, вот, скажем, дадут нам на двоих какую работу выполнить, а Эсгеру и некогда: у него дела поважнее найдутся, тогда, получается, мне одному всё закончить надо, чтобы главного под взыскание не подставить. И такое бывало. Так вот, я говорю, нынешней весной забот невпроворот оказалось, я и смекнул, что Балагур и прочие, кто в нашей организации всё решает, к чему-то важному готовятся. А между тем приключилось у нас одно необычное событие. Узнали мы нежданно-негаданно, что будет у нас в крепости гостья, какая-то там родственница коменданта. Девица не простая, а с причудами. Дескать, любит она шпагой помахать, а мы, значит, с ней чтоб не вздумали поединки устраивать. Всем, конечно, ужас как любопытно было, что это за девица, да зачем господину Мервалю она здесь потребовалась. Слухи всякие ходили, а когда и в самом деле заявилась она, все так и рвались под разными предлогами посмотреть, что за птица. Ну у меня, конечно, времени не больно много оставалось, были дела и поважнее, но тоже улучил момент, чтоб краем глаза поглядеть. По правде говоря, оказалась она совсем не такая, как я её себе представлял. На мой взгляд, и вовсе не похожа на благородную барышню. Я, правда, последних вообще не слишком много в жизни видел, а так, чтобы близко, и вовсе, кажется, ни одной. Но в этой Юнис, как она у нас появилась, навскидку девицу из благородного семейства ни за что бы не признал. Ну это и не я один, вон лейтенант Тарбердин тоже не сразу разобрался, даром, что сам из дворян. Долго над ним после того случая в крепости потешались, анекдоты ходили один перчёнее другого. Но это я от дела ушёл. В общем, девица на вид и по обхождению совсем не фифа, а даже наоборот — вроде как свой парень. Говорит вежливо, нос не задирает. Подойти к нашему брату спросить о чём-нибудь в лёгкую может. Ответишь ей — выслушает внимательно, ещё и спасибо скажет. Наверное, оттого что она так запросто себя держала, некоторые из наших в неё, почитай, что втюрились. Ну не всерьёз, конечно, такие мысли из нас ещё в детстве выбивают надёжно, но так, чтобы помечтать немного. Среди моих дружков тоже пара таких охламонов нашлась. Но я-то, конечно, на этот крючок не попался, хотя поглазеть на неё вместе со всеми бегал, когда случай представлялся. Ну а чего такого — любопытно же. А потом раз — и Балагур мне говорит, что ему, дескать, с этой девицей в лесу подальше от чужих глаз встретиться надо. Я поначалу опешил — так и сел. Нет, главный наш и прежде при мне с разными людьми во всяких укромных местах виделся, один раз даже дамочка была. Красавица писаная, взгляда не оторвать. Я её своими глазами видел: говорю же, одна из моих главных задач — Балагура прикрывать, когда у него надобности такого рода. Но что у Эсгера с комендантской родственницей какие-то дела нашлись — это уж совсем странным мне показалось. Но смолчал, виду не подал, а то нос любопытный как говорится и оторвать могут. В общем, встретились они тайком, я на страже остался. Сколько-то времени прошло, смотрю, колдун, что при нашей девице ошивался, прочь скачет, как оглашенный, следом — она сама. А там и Балагур объявился, раненый, из плеча кровь течет. Я, понятное дело, заволновался, что такое у них произошло, вдруг напал кто, а Эсгер мне: «Ничего, мол, страшного, всё получилось, как и должно было, только вот некстати меня шпагой зацепили». Это его девица, оказывается, случайно ткнула, пока они в фехтовании тренировались. Однако ж на другой день, рана моего командира не вовремя открылась, и лейтенант наш принялся ему всякие неловкие вопросы задавать. Тут я ни минуты не задумывался. Надо прикрыть — и всё тут. Мы с Эсгером почитай в один голос историю рассказали, очень даже ладно всё легло. Дескать, виноваты, простите великодушно. Я бы с радостью и всю вину на себя принял, да так не ложилось. Всё ж таки по званию и должности Эсгер меня главнее, стало быть, ему ответ держать в любом раскладе. Ну да ладно, думали, промашка невелика, авось выплывем. Покаемся, повинимся, на худой конец, всыпят нам плетей, а то и вовсе какими работами отделаемся. Я, конечно, на эту девицу заезжую здорово озлился: она — неумеха бестолковая, а моему кумиру из-за неё неприятности. Ну да понимал, что надо было им встретиться и не моего ума дело, для чего именно. Но как суд начался, так жареным всерьёз запахло. Девица-то язык распустила вместо того, чтобы за зубами его держать. Уж не знаю, какая ей шлея под хвост попала, но сдала она нас с потрохами. Ну и комендант, понятное дело, осерчал, что Эсгер его приказа ослушался, да и велел нас «жилой» наказать. Мне прежде под «жилу» не доводилось попадать. За себя я об одном волновался: как бы перед товарищами моими не опозориться, слабость свою не проявить. Твёрдо решил, что криков от меня не дождутся, да как тут загодя уверенным быть. Другое дело — Балагур, ему ведь третью степень положили, это уже серьёзно. Главный мой и сам встревожился: он-то не понаслышке знает, что это такое, когда у тебя на спине невидимый палач свои поганые узоры рисует. Всё гадал, как в его-то годы наказание выдержит, да сколько, если что, в лазарете проведёт. Тут я лишний раз и уверился, что важное дело готовится, раз Эсгеру так не с руки нынче заболеть. Потом, как вывели нас на плац, приключилась эта история с колдуном нашей девицы, комендант «жилу» обронил, и стало понятно, что отсрочка нам вышла не меньше, чем до завтра. Тут меня Балагур огорошил, дескать, позарез надо опять эту Юнис повидать, на сей раз прямо у неё в покоях. Я хоть и опешил, но, как водится, на страже встал, чтобы никто его за этим делом не заметил. Не знаю, что там у них такое опять приключилось, но вернулся Эсгер чернее тучи. Весь вечер мрачный ходил, с головой в свои мысли погружённый. Наутро, как девица та уехала — нас двоих снова к коменданту. Дескать, не думали же вы, что сухими из воды выйдете. Мы, конечно, не думали. Одно хорошо, жилу применять комендант раздумал, видать напоминала ему, как вчера оконфузился, да и вообще поостыл немного. Велел нас обоих кнутом у столба пороть на виду у всего личного состава. Мне и вовсе больше для проформы наказание назначил, а вот Эсгеру полсотни велел отвесить, это вам не шутки. На сей раз меня первого к столбу вывели. Рагс, унтер наш, главный по телесным наказаниям, здоровенный детина, сам за кнут взялся. Вроде и не так много мне положили, дюжину ударов всего, а показалось, что битый час у столба провёл. Ха, каламбур получился, хоть и не больно-то весёлый. Отстоял я своё вроде достойно, перед товарищами стыдиться не пришлось. Своим ходом от столба ушёл, мог бы и сразу в лазарет податься, но дал себе зарок, что на плацу останусь. Сказать по чести, не думал я, что так тяжко будет смотреть, как моему кумиру кнутом спину полосуют. Глядел я на ухмылки унтеров, на довольные рожи тех солдат, кто из свободных, на офицерские брезгливые физиономии — и тошно делалось. Они нашего брата за людей не считают, многим и в радость, когда кому из нас достаётся. Видать, от этого своя доля слаще кажется. Поднималось во мне такое желание: вот бы взять и одним махом все эти улыбочки прямо в поганые хари затолкать. Хочется — да нельзя пока. Ну да ладно, дайте срок, придёт и наше время. Тогда уж мы поквитаемся с кем надо, будьте покойны, в долгу не останемся. В общем, отделали главного нашего крепко. Я, как сам оклемался немного, сразу к нему в лазарет, хотел узнать, не будет ли каких приказов. Улучил момент, чтобы никто нам не помешал, захожу тихонько. Гляжу, главный мой лежит, а спина у него вся в мясо изодрана — постарались палачи. Я рядом сел и робею, не знаю, как разговор завести. Внутри всё полыхает у меня, а наружу слова никак не выходят. Я у него и спросил, как, мол, здоровье его. — Ничего, бывало и хуже, — Эсгер мне в ответ. — Спина, правда, вся будто огнём горит, а всё одно, легче стало. Я смекнул, что «легче» — это он не про спину свою многострадальную, это на душе у него так. А о чём это он — не могу догадаться. Может, думаю, дело в том, что теперь уж позади всё, перетерпел, дескать. Или в чём-то другом. Хотел было спросить, да не решился, застеснялся, как часто со мной при главном нашем случается. Тут я ещё промашку дал: не знал, что сказать, вот и начал на все лады костерить эту родственницу комендантову. Ведь как ни крути, она во всех наших бедах виновата. А Балагур возьми, да и прикрикни на меня, чтобы заткнулся и слов таких про эту Юнис больше говорить не смел. Я малость опешил. С ним такое не часто случается, он человек незлобивый, так и норовит всякую обиду в шутку обратить, а тут вдруг осерчал. Ну, думаю, напортачил я где-то, где сам не понял. Сижу ни жив ни мертв, слова не скажу. Гадаю, кто же она такая — эта чудная девица, — для чего к нам приезжала и почему Эсгеру в душу так запала. А тот уже в руки себя взял и как ни в чём не бывало мне принялся растолковывать, что и как я теперь сделать должен. Поручений надавал воз и маленькую тележку. Я, конечно, того и ждал, но всё равно обрадовался, как маленький, что ещё на что-то сгожусь. Эсгеру ведь теперь несколько дней отлёживаться, а дело наше — оно промедлений не терпит. Хвала богам, наконец, завертелось всё, закрутилось! Как пить дать, лето, что нас впереди ждёт, надолго запомнится!