Маг вдруг сделался необычно для себя серьёзным. — Вот именно, слуги. А тебе, насколько я понимаю, нужен учитель, наставник, мастер, которого ты будешь уважать и слушаться. — Я и буду, — вспыхнула Юнис, — я же не собираюсь заставлять Эсгера меня учить против его воли. И я уверена, что он охотно на это согласится, ведь у нас дома ему будет гораздо лучше, чем в этой дурацкой крепости. Аден так и норовит его понапрасну обидеть, а я, наоборот, сделаю всё, чтобы ему у нас было хорошо. — Ты так говоришь, будто решила завести домашнего питомца. Поселишь его на коврике в своей спальне, поставишь мисочку с едой, станешь расчёсывать, купать и водить на прогулку? А между тем речь идёт о разумном человеке, у которого есть собственные чувства, мысли и желания. И этот человек ясно дал понять, что не хочет иметь с тобой никаких дел. Думаешь, если посулить ему тёплую постельку и вкусный корм, он изменит своё решение? — Он так решил только потому, что считает меня капризной девочкой, для которой занятия фехтованием — всего лишь мимолётная причуда. Но я собираюсь доказать, что он ошибается. — Хотел бы я знать, как именно ты намерена это сделать?! — Пока не знаю. Может быть, я должна выиграть какой-нибудь турнир. — Это всё детские игры. Мы говорим о человеке, для которого война — это профессия. Он всю жизнь провёл в сражениях, выжил в самой страшной войне за последнюю сотню лет, годами играл в прятки со смертью и не понаслышке знает, как убивать людей, он прекрасно понимает, что на самом деле значит быть воином. И как ты докажешь ему серьёзность своих намерений — заколешь на дуэли очередного незадачливого ухажёра своей матушки? Юнис с недоумением выслушала тираду друга. — Откровенно говоря, я несколько удивлена твоими заявлениями, — заметила она. — Помнишь, как ты надо мной смеялся, когда я называла Эсгера одним из лучших бойцов среди тех, кого я знаю? А теперь ты как будто и сам готов приписать ему какие-то неслыханные подвиги. Откуда ты всё это взял, скажи на милость? Ансель, казалось, смутился от собственной горячности, но на попятную не пошёл. — Вчера, за нашей вечерней беседой с офицерами, я навёл кое-какие справки насчёт твоего Эсгера, — пояснил он, — раз уж ты не желала общаться с Аденом, пришлось мне отдуваться. И, знаешь, всё, о чём я говорил — истинная правда. Этот клеймёный, несмотря на нынешнюю его должность — настоящий боевой ветеран, участник множества битв и герой Большой войны. Юнис задумалась над его словами. — Я нисколько не сомневаюсь в талантах Эсгера, — заявила она наконец, — но кое-что в твоих сведениях кажется мне немного странным. Например, за все эти заслуги он должен был бы получить хотя бы парочку наград. Насколько мне известно, клеймёным сейчас не вручают орденов и медалей, но, по крайней мере, им положены в качестве поощрения нашивки, которые, между прочим, обязательны к ношению. Так вот, у Эсгера их не было ни одной, что просто немыслимо для того, кто прошёл Большую войну. — Неплохое наблюдение, — похвалил Ансель, — ты определённо делаешь успехи. Ладно, раз уж ты столь хорошо разбираешься в наградах, я так и быть развею твои сомнения и расскажу тебе всё, что мне вчера удалось узнать про твоего предполагаемого учителя. — А что ж ты раньше молчал, — обиделась Юнис, — коль скоро тебе столько всего нового стало известно? — Да потому, что мне до смерти надоело обсуждать этого клеймёного, — бросил Ансель, — вот и хотел сделать перерыв хотя бы на денёк. А тут опять ты со своими бредовыми идеями — пристала, как банный лист. — Да, и теперь я от тебя не отстану, так и знай, пока не расскажешь всё как на духу, — подначила его девушка. Кто знает, может среди сведений мага отыщется ключик к тому, как именно ей лучше уговаривать Эсгера переменить своё решение. — Ладно-ладно, — замахал руками Ансель. — Итак, если хочешь знать, я вчера весь вечер провёл с родичем твоей матушки вовсе не затем, чтобы принести ему свои извинения и выслушать его жалобы, без которых, ясное дело, не обошлось. На самом деле мне было до крайности любопытно расспросить Адена, да и прочих офицеров тоже, о том, что за птица этот твой Эсгер. И впрямь ведь странное у него здесь положение, принимая во внимание его таланты. Итак, я явился к коменданту, вручил ему подарок, рассыпался в извинениях, а затем принялся жаловаться на то, как мне портят жизнь капризы и прихоти той избалованной юной особы, которой я вынужден, в силу некоторых обстоятельств, преданно служить и беспрекословно подчиняться. Услышав такую свою характеристику, Юнис негодующе фыркнула. — На этой благодатной почве, — как ни в чём не бывало продолжал Ансель, — мы с твоим кузеном прекрасно спелись, вот прямо душа в душу. Он тоже, видишь ли, немало претерпел от этой же самой девицы. Решили мы пригласить кое-кого из офицеров и немедленно распить мой подарок, из самой столицы привезённый. За мужскую солидарность и прочие глупости. Не буду докучать тебе подробностями того вечера, но мне без всякого труда удалось задать все свои вопросы насчёт твоего учителя, больше того, мне даже его личное дело удалось почитать. — Правда? Это ты здорово придумал, — совершенно искренне восхитилась Юнис. — Наверное, оттуда ты и узнал про его участие в Большой войне и всё прочее? — Ну да, — самодовольно продолжал Ансель, по обыкновению падкий до похвалы. — И там нашлась масса всего любопытного, спасибо чиновникам, что ведают делами клеймёных. В отчетности у них образцовый порядок — в таком захолустье и то хранится полная копия личного дела каждого солдата. Честно говоря, не думаю, чтобы хоть кто-то из здешних офицеров все эти кипы бумаг читал. По крайней мере, в том, что касается твоего Эсгера, его начальнички, похоже, ознакомились разве что с последней страницей. А между тем самые интересные сведения оказались как раз ближе к началу. Ансель сделал многозначительную паузу, как хороший актёр перед важной репликой. — Так что же там было? Не томи! — в нетерпении воскликнула девушка. — Ну, ранние записи пропустим: когда родился, чему учился, это всё нам без надобности. Кстати, если хочешь знать, твой любимчик — уроженец Элатеи. Я-то думал, он из какой-нибудь глухомани, если судить по манере изъясняться. Клеймёный по рождению, не из осуждённых. Девятнадцати лет от роду, с началом Большой войны, наш молодец попал прямиком на фронт, причём, я бы сказал, в самое пекло. — Прямо, как мой отец, — вставила девушка. — Ему как раз исполнилось девятнадцать, когда разразилась та война. Он тогда был всего лишь лейтенантом, а мирный договор подписывал уже полковником. — По всему выходит, твой Эсгер тоже был вояка не промах и, наверняка, сделал бы карьеру не хуже, если бы, конечно, родился наследником владетельного рода. Но поскольку клеймёным об офицерских званиях и тогда мечтать не приходилось, он всего лишь заработал чин сержанта и кучу наградных нашивок, как ты и предполагала. Первым взобрался на стену при штурме какой-то там крепости и прочее в таком духе. — Я же говорила, что он отличный боец, а ты мне ещё не верил! — воскликнула Юнис. — Беру свои слова назад, — с лёгкостью согласился маг и продолжал. — Судя по некоторым признакам, наш герой был на особом счету у командира своего полка и пользовался его немалым расположением. После окончания войны он получил блестящую характеристику и завидное место — должность как раз-таки инструктора по фехтованию в самой столице. Причём, насколько я понял, он не только обучал таких же клеймёных солдат, но и преподавал ученикам из числа свободных горожан. Держу пари, это можно считать прекрасной карьерой для того, кто родился в Застенке. — И как же так вышло, что при всех его заслугах Эсгер оказался в этой забытой всеми богами крепости? — удивилась девушка. — Погоди, до этого нам ещё весьма далеко. Итак, наш герой войны до поры до времени благоденствовал в столице, пока спустя несколько лет не оказался замешан в каком-то заговоре. Уж не знаю, что этого Эсгера не устраивало в собственном положении, может просто мирная жизнь показалось скучной, после всех приключений, но в результате он вместе с несколькими своими сообщниками был осуждён как бунтовщик, лишён всех званий и наград и приговорён к наказанию «жилой» четвёртой степени. — Так вот откуда те следы у него на спине, — догадалась Юнис. Ансель кивнул. — Благополучно пережив это, отнюдь не лёгкое, наказание, наш опальный герой был сослан прочь из столицы, в одно на редкость неприятное место. — Если это ты про Орлиное Гнездо, то, по-моему, там всё не так уж и плохо, — вступилась за вотчину своего кузена Юнис. — Нет, что ты, Кангар, определённо не райские кущи, но по меркам клеймёных солдат, надо полагать, вполне обычный, ничем не выдающийся, гарнизон. Речь идёт о местности под названием Смрады — имя тут, мне кажется, говорит само за себя. Насколько я понял, это какие-то жуткие непроходимые болота, а где они находятся, я без карты не смог сообразить. Там твой Эсгер и прозябал до тех пор, пока не началась очередная довольно крупная заварушка, известная как Битва за перевалы. — Я знаю о такой, — кивнула Юнис, — она уже на моей памяти была. Отец планировал некоторые из операций той кампании и после часто мне про них рассказывал. — Видимо, тогда стране снова понадобились опытные ветераны и Эсгер получил-таки назначение в боевую часть. Поначалу он вроде бы неплохо воевал, хотя и звёзд с неба уже не хватал, как в молодости. Но потом с ним приключилось нечто странное, чему у меня, по правде говоря, нет разумных объяснений. В ходе одного из сражений бывший герой Большой войны попал под трибунал за трусость, неисполнение приказа и саботаж. — Не может быть! — горячо воскликнула Юнис. — Это просто немыслимо, чтобы Эсгер показал себя трусом. — Вот-вот, не то, чтобы я испытывал особую симпатию к этому клеймёному, но мне тоже кажется маловероятным именно такой его проступок. Как-то это не вяжется с подвигами времён Большой войны. Не исключено, конечно, что годы, проведённые на болотах, сделали бесшабашного вояку совсем другим человеком, но я скорее поставлю на то, что с этим новым обвинением что-то нечисто. — Наверняка, — поддержала его мысль девушка. — Я уверена, что это была очередная ужасная несправедливость. — Как знать, может, он перебежал дорогу кому-то из начальства, или просто попал под горячую руку, когда потребовался козёл отпущения. Как бы то ни было, нашего друга снова примерно наказали, и в довершение всего в его личном деле появилась запись о негодности к боевой службе. Отныне его рекомендовано использовать в подсобных работах и там, где не предполагается сражаться с противником лицом к лицу. В этом качестве он и оказался, в конце концов, в Орлином Гнезде. — Теперь, когда ты всё это мне рассказал, я чувствую, что определённо обязана выкупить контракт Эсгера. Я абсолютно уверена, что он ни в чём не виноват, а с ним просто отвратительно поступили, — твёрдо заявила Юнис и принялась рассуждать дальше. — Как только мы вернёмся домой, я попрошу матушку узнать, как делаются такие вещи и сколько стоит контракт. Надеюсь, мы сможем себе его позволить. Если цена будет слишком высока, может быть, мне придётся продать что-нибудь из драгоценностей. Жаль, конечно, что я до совершеннолетия не могу распоряжаться деньгами, которые оставил мне отец, они в таком случае пришлись бы очень кстати. — Эй, погоди. Не слишком ли далеко ты загадываешь? — перебил её Ансель. — Я бы на твоём месте вообще не надеялся, что тебе позволят приобрести этот контракт. — Почему? — удивилась Юнис. — Я всё объясню матушке и, думаю, она согласится. Да будет тебе известно, у нас в семье с давних пор принято помогать ветеранам, попавшим в беду. Я не раз видела, как батюшка лично оказывал поддержку какому-нибудь из своих старых солдат в сложном положении. — Ну в твою способность уговорить графиню на любую авантюру я верю, уж по крайней мере после того, как она, вопреки здравому смыслу, дала согласие на твой визит в Орлиное Гнездо, — заверил девушку Ансель. — Я боюсь, возражения возникнут со стороны чиновников, заведующих такими контрактами. — С чего бы? — недоумевала Юнис. — Я думаю, всё, что их интересует, — это деньги. — Вовсе нет, они также немало заботятся о репутации своего ведомства, ведь среди их клиентов в основном люди с положением. На случай, если ты пропустила первую часть моего рассказа мимо ушей, напомню, что твой Эсгер — известный бунтовщик и заговорщик. Не знаю, что уж он там с друзьями злоумышлял, но на месте ответственного чиновника я бы на всякий случай держал такого человека как можно дальше от персональных контрактов в богатых домах. — А я думаю, они дадут нам то, что мы пожелаем, — возразила девушка. — Полагаю, мы не обязаны объяснять этим клеркам, почему хотим нанять определённого человека. — Как минимум, такой выбор кому угодно покажется очень странным, наверняка пойдут всякие пересуды, появятся разные нелепые домыслы. — Ну и пусть. Я не сомневаюсь, что матушка сможет устроить всё это дело наилучшим образом. — Думаешь, её саму подобная история в послужном списке твоего предполагаемого учителя ничуть не смутит? — Слушай, ну что ты вечно каркаешь?! — разозлилась Юнис. — Я уверена, что у меня всё получится, а твой скепсис мне, если честно, порядком надоел. Вот вернёмся в столицу, я поговорю с матушкой, и всё образуется, так и знай. Интересно, где бы я сейчас была, если бы всякий раз отказывалась от своих планов только потому, что ты посчитал их неидеальными? Выпалив всё это, девушка во второй раз за день пришпорила лошадь и поскакала вперёд, наконец, позволив Анселю предаваться раздумьям в одиночестве и относительном спокойствии. К вечеру, когда кавалькада остановилась на ночлег в придорожной гостинице, бедняжка Меллиса почувствовала себя значительно хуже, чем утром. Девушку трясло в лихорадке, щёки её горели от сильного жара. Юнис почти всю ночь просидела у постели больной и только под утро уступила свой пост сердобольной жене хозяина. Стало очевидно, что продолжать долгий путь в столицу камеристке не под силу. После недолгого совещания было решено проехать ещё немного — до ближайшего города, где можно было обратиться за помощью к врачу. Этот вариант выглядел надёжнее, чем, оставаясь в гостинице, посылать гонца на поиски доктора. В Ивору, захолустный, ничем не примечательный городок, слишком близко подобравшийся к негостеприимным предгорьям, путники прибыли только к обеду: кучер ехал медленно и осторожно, опасаясь на ухабах растрясти больную. По счастью, в этом убогом месте всё-таки нашёлся настоящий дипломированный врач, за которым немедленно послали. Прибывший доктор прописал пациентке энное количество снадобий и микстур и обнадёжил её встревоженных спутников заявлением, что недуг хорошо поддаётся лечению и прогноз вполне благоприятный. Правда всё это эскулап обещал только при условии строжайшего соблюдения постельного режима, а уж о путешествиях при таком состоянии больной не могло быть и речи. Получалось, что они застряли в Иворе на неопределённый срок, как минимум на несколько дней, а скорее всего и дольше. Юнис разнервничалась. Она ни в коем случае не собиралась рисковать здоровьем бедняжки Меллисы, но и попусту тратить погожие весенние деньки в этой унылой глухомани девушке совсем не улыбалось. Но главное — Юнис всё ещё была одержима идеей побыстрее добраться до столицы, чтобы поговорить с приёмной матерью и как можно раньше начать наводить справки насчёт контракта Эсгера. Одни только мысли о возможном промедлении в этом деле вызывали у девушки прямо-таки отчаяние. К тому же и Ансель горел желанием скорее вернуться к своим обожаемым книгам и прочим вещам, без которых немыслимы были его грядущие исследования. Посему, обсудив дальнейшие планы с магом, Юнис на следующее утро объявила слугам о своём решении. Кучер с помощником и экипажем остаются в Иворе дожидаться выздоровления Меллисы, мужчины будут следить, чтобы камеристка ни в чём не знала нужды, а как только доктор даст своё согласие, все трое вернутся в Элатею. Юнис оставит им сумму денег достаточную для проживания, оплаты врачебных услуг и прочих непредвиденных трат, буде таковые потребуются. Сама же девушка в сопровождении Анселя намеревалась немедленно ехать в столицу верхом, при необходимости меняя лошадей на почтовых станциях. Она ненадолго задержалась лишь для того, чтобы написать и отправить письмо Тарбердину в Орлиное Гнездо, в надежде, что молодой лейтенант найдёт способ приехать к своей возлюбленной и так или иначе скрасить для неё тяжёлые дни недуга. Итак, распрощавшись со своими спутниками, Юнис и Ансель вдвоём поспешили в столицу, где обоих ожидали важные дела. Сердце девушки полнилось нетерпением при мысли о том, как она вскоре непременно заполучит Эсгера в качестве учителя. Могла ли она подумать ещё какой-нибудь год назад, что за вопрос будет так занимать её в конце дебютного сезона? Но ведь за этот короткий срок произошло столько удивительного! Началось всё с того смертельного удара, что оборвал жизнь несчастного вора, покусившегося на бумаги графа Честона. А что если уже тогда в ней проснулся унаследованный от матери талант? Как бы то ни было, сейчас она твёрдо уверена в том, что действительно обладает Даром. И с каким удовольствием она расскажет о своих способностях Тасталай, когда они встретятся в июне в Олайбаре! Грядущая поездка в имение герцога Динкеллада заставляла Юнис предаваться самым сладким мечтаниям. Ах, что за прекрасное лето ждёт её впереди! *** Рахан Время сейчас, сказать по правде, вовсе даже не спокойное. Мне в дела главных наших, ясен пень, не положено свой нос совать, да только я нутром чую: скоро что-то будет. Хоть и любопытно порой, аж до дрожи, но вопросы свои да догадки, которые на ум приходят, при себе держу: не для того я своего нынешнего положения добивался, чтобы теперь какой-нибудь глупостью всё испортить. А дошёл я до всего этого вот как. Вырос я в приюте для детей клеймёных. О родителях своих ничего не знал: может, сиротою во младенчестве остался, а может, — и нарочно забрали меня от мамки, чтобы работать ей не мешал, у нас это обычное дело. А могло и так статься, что и вовсе родился я на воле, у свободной женщины, да не пришёлся кстати — вот и отдали меня в наш приют. Говорят, и такое случается с ненужными детьми — всё лучше, чем в лесную чащу на погибель отнести. В положенном возрасте клеймили меня в солдаты, хоть ни силой, ни статью особо похвастать не могу. Да это и не беда, в нашем деле умение поважнее всего прочего будет, а уж тут я многим фору могу дать. В общем, скажу не соврав, был по службе среди первых. Одна беда: как-то на учениях со стены свалился, да так что ногу сломал. Нога-то быстро срослась, да хромота осталась. Самую малость, конечно, прихрамываю, но всё равно посчитали меня к строевой негодным. Я по-первости жуть как разозлился — как это меня в нестроевые?! Но против начальства разве что скажешь? Написали: негоден — и баста. После того случая и попал я в Орлиное Гнездо, да к лейтенанту Картену — в хозяйственники. Был у нас во взводе дядька один, в летах уже, спокойный такой, вечно байки любил рассказывать и пошутить тоже горазд. По всему — обыкновенный солдат из нестроевых, кто по возрасту уже не ко всякому воинскому делу пригоден. Этому-то дядьке меня в помощники и назначили: он по всякой хозяйственной надобности был дока. Я сперва всё не хотел смириться со своим назначением, такая меня обида взяла. Всё ждал, чтобы случилась какая оказия мне себя показать, да в настоящие солдаты опять выбиться. На старшего своего не больно-то много внимания обращал, хотя он всегда совет толковый мог дать, как что вернее сделать подсказать. Видно, что человек бывалый, тёртый калач, как говорится. Но я уж всячески давал понять, что мне с ним не по пути, дескать, вы, дядя, возитесь со своими вожжами да лопатами, а мне копьё да арбалет больше по душе. Между тем пообвыкся я в Кангаре, с парнями познакомился, кое с кем даже дружбу завёл, и стали до меня понемногу любопытные слухи доходить. Мало-помалу, здесь — намёк, там — словечко, дали мне понять, что есть в крепости люди, которые за общее наше благо радеют. Наше — это, выходит, всех клеймёных, не только тех, что в Орлином Гнезде, а во всем Броктоне. И что этим-то людям всегда помощники нужны — толковые и надёжные. Поначалу, конечно, нелегко было о таком и помыслить, ведь случись что — куда ты от клейма денешься? Попадёшься на чём запрещённом — тут тебе и конец. Как это можно, под носом у начальства что-то замышлять? Да только страсть как хотелось к настоящему делу пригодиться, от такой возможности и страх весь куда-то ушёл. Я за эту оказию и ухватился. Не сразу, конечно, я среди тех людей себя как надо поставил. Пришлось и верность свою доказывать, и что на всё готов ради общего дела, и что язык за зубами держать умею. Но справился достойно и уважения товарищей добился. А когда узнал, кто у нас в крепости главный, меня и вовсе до глубины души проняло. Я как раз последнее испытание прошёл, доказал, что на меня положиться можно, вот и устроили мне что-то вроде посвящения. Тогда я впервые должен был своими глазами увидеть, кто в Орлином Гнезде всем у нас заправляет. Прежде я только прозвище этого человека знал: Балагур. Такое невинное, на первый взгляд, шутливое, я думал, это, чтоб не заподозрил никто. Любопытно было до жути, каков он из себя — наш главный. Ну ясно же, что боец из бойцов и крепок, что твой дуб, иначе как ему нашего брата в узде держать. Это я так про себя думал. А как до дела дошло, и увидел я этого человека, так и остолбенел: это же мой старший — Эсгер — оказался. А люди-то к нему со всем уважением, с почтением даже. Я заробел поначалу, а он мне подмигнул: дескать, всё путем, сынок. Ну я и дал себе зарок, что теперь за него в огонь и в воду.