МЕЖДУ ТЕМ Между тем, мы собрали всех заинтересованных родственников, сообщили им о трансформировании юннатской станции в семейную мини-ферму. Я ответила на множество вопросов и как могла постаралась всех успокоить. Двадцать третьего мы съездили и переоформили все документы. Павел Евгеньич несколько расстроился, но я снова показала ему газету. — Ну, и что вы киснете? Это ж новый курс! Народу надо внушить бодрость и оптимизм. У нас уже и подробные инструкции для каждого вида деятельности в редакцию сданы! «Семейное подворье: круглый год» называется. Они, между прочим, вам звонить будут по поводу иллюстраций. А что касается «Шаманки», вы и дальше сможете продолжать свои репортажи с мест — теперь в новом качестве, как о семейной ферме. — А ведь верно! — журналист приободрился и побежал что-то очередное фотографировать. 25. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА «УЖ РОЩА ОТРЯХАЕТ», ПОРА БЫ… В «Сибирском подворье» полным ходом шла подготовка к новому учебному году. Всякие осенние праздники вовсю адаптировались под культмассовые мероприятия, в которых, помимо песен-плясок, специальных осенних хороводов и рукодельных мастер-классов, довольно много места уделялось народным играм. Матушка моя, которую с прошлого года активно привлекали к организации народно-спортивных мероприятий (сперва на треть ставки, потом на половинку, а потом и на три четверти), с энтузиазмом влилась в процесс и снова готовила что-то бодро-развесёлое. Каждый раз, прибегая на репетиции, она забегала к нам, пила чай, сияя глазами рассказывала, что она ещё улётного придумала, и всё предлагала мне занимательные роли в их феерических празднествах. От ролей я отказывалась. Ну, а как? Соглашусь — а потом — бах! — и нет меня. Подставлю ведь их. Мама никак не могла понять — почему? Дулась и сердилась. А я обещала подумать и, возможно, поучаствовать на второстепенных ролях, а потом уходила реветь. Снова меня начало накрывать, прямо не-по детски. Третьего сентября прошла психиатрическая врачебная комиссия, выписавшая мне, наконец, справку о вменяемости и о врачебной ошибке. Как по мне, так немного поздновато, все нервы мне этот месяц истрепал. Мама с комиссии побежала на работу, а меня Женя повёз до дома — транспортом «Подворья» я сейчас старалась не пользоваться, у них и так своих разъездов хватало. У калитки мы остановились: — Олька, ты как? — Да нормально, Жень. — Я тогда заходить не буду, к матери ещё обещал забежать помочь перед сменой. — А-а. Ну, тогда пока. Спасибо! Он укатил, а я пошла по дорожке к дому, помахивая своей новой бумагой. Бабушка сидела в большой комнате и разговаривала с завхозом. Один из строителей ожидал своей очереди на диване, чинно положив кепку на колено. Да, мы выбили бабе Рае право вести дела в нашем шаманском доме — тупо потому что все площади в «Подворье» были нарасхват. Поставили в углу у окна письменный стол, пару стульев и диванчик для жаждущих срочно что-то решить. Портреты Ленина-Сталина-Андропова повесили, пару плакатов культурно-просветительского содержания, вполне представительно получилось. Я не стала при чужих людях глаза мозолить, ушла к себе в комнату. Всё, дело сделано, Сергеич обещал максимально быстро найти подходящее мероприятие, на которое мы могли бы с Вовой выехать, так сказать, с финальным отчётом. На столе лежали квитки на меня и Вову за серию последних брошюр, про которую я Пал Евгеньичу рассказывала. Завтра надо с матушкой до почты сгонять, да поделить потом эти гонорары: маме с Женей, папе, Вовкиным дедам и Олегу Петровичу с Марией Степановной. Наш с Вовкой, так сказать, прощальный подарок. Учитывая общий солидный объём, сумма получилась совсем неплохая, практически по четыре тысячи в каждый конвертик. Товарищ редактор поднимал вопрос о том, что если всё будут хорошо разбирать, оформить наши огороднические опусы под одну толстую обложку и издать уже книжкой. Тут, я полагаю, уже Вовина маманя примчится в делёжке участвовать, но с этим уж ничего не поделаешь. А пока: завтра мы едем, получаем бабосы и делим на четыре части. И будет совсем уже всё. Я снова расклеилась, села на кровать и начала хлюпать носом… и тут вошла бабушка: — Что⁈ Не дали справку⁈ — Да дали, вон, — я кивнула на стол. Баба Рая быстренько просмотрела, что там написано, и всплеснула руками: — Так и что ты расстраиваешься? — она подсела ко мне, обняла и принялась гладить по голове: — Ну, не плачь, глаза некрасивые будут… Я обняла её, прижалась изо всех сил, и вдруг, неожиданно для самой себя, начала шептать ей на ухо: — Баба, я так тебя люблю, ты даже не представляешь как! Родная моя… Дорогая моя… Ты только потом не плачь. Буду в гробу лежать — знай, это не я. Только молчи, никому не говори… Нам опасно здесь, понимаешь? Нас увезут, спрячут, чтоб никто не нашёл. А всё остальное разыграют, как с той больницей, понимаешь? — И насколько это? — испуганно зашептала бабушка. — Насовсем, баба. Навсегда. Иначе нельзя. Украдут кого-нибудь, чтобы секреты разведать, будут мучить — Федьку, Ирку. Или Наташку Вовкину, — теперь я ревела совершенно неостановимо. — А письма хоть будешь писать? Я помотала головой. — Нет. Никаких писем. Я… как будто в самом деле умру. Мы оба. Я и Вова. Бабушка смотрела на меня долгим странным взглядом. Потом поправила платок, покачала головой. — И с кем же вы будете жить? — Да не знаю. Назначат, наверное, кого-нибудь. Она возмущённо хмыкнула: — Чужого человека? — Да пофиг мне, если честно. — Я с тобой. Я вытащила из кармана платок, высморкалась и тяжко вздохнула: — Чё придумала-то? Ты им тут нужна. Как же они без тебя будут? — Да как-нибудь уж. Их вон сколько много, справятся, поди. А вы — двое маленьких. Пусть уж и мне устроят… похороны. Я растерянно хлопала на неё глазами: — И как мы теперь… это всё скажем? — Да уж скажем. Он завтра-то поди примчится, Сергеич-то, — я смотрела на неё, разинув рот. — Чё, думашь, я не вижу, как он глядит-то? Евгеньич-то, он другой, тот всё рыщет да глазеет — лишь бы какую статейку ещё накропать. А Сергеич: зырк-зырк, всё себе на уме. Он и есть. Я уж с ним поговорю по-свойски. ПЛАНЫ МЕНЯЮТСЯ — ДВА… Сергей Сергеич бабушкино заявление воспринял с титаническим спокойствием, сказал только, что придётся эту тему отдельно согласовывать. И согласовал. И всё, наверное, прошло бы по утверждённому плану, если бы не отдельное обстоятельство. Но давайте по порядку. Пятого сентября нам пришёл обещанный срочный вызов на региональную выставку достижений сельского хозяйства, в город Омск. Бабушка, которой как раз полагался отпуск, во всеуслышанье заявила, что хочет съездить в город своей молодости, да заодно и за нами приглядит. Это в высшей степени устроило всех, и мы начали собираться. Сергей Сергеич, на правах нашего уже неотвязного куратора, ненавязчиво (простите за тавтологию) присматривал за нашими сборами. Он в этот раз привёз последние инструкции, отчего-то вогнавшие меня в лютую тоску, и импортный шуруповёрт — как договаривались, гляди ты! В этот раз он приехал очень деловой, с несколькими аж папками. На двери конспиративно разместили табличку «ЗАКРЫТО» и разложились с бумажками. — Первым делом вопрос документов. Бабушка предъявила заготовленный паспорт и наши с Вовой Свидетельства о рождениях. — А ваше, Раиса Хасановна, пенсионное? Трудовая? — Всё остальное хочу оставить, детям на память. И депутатские, и на награды… — Это хорошо, — Сергеич спрятал в свой портфель наши корочки и достал новые: — Теперь вы Раиса Хасановна Хасанова, Оля Шубина и Володя Петров. Мы кивнули. — Раиса Хасановна, с вас начнём. Ваш день рождения — тринадцатое августа, как мы с вами договаривались. — День рождения покойного деда, — пояснила я Вове. — Да, чтоб не сильно путаться, — бабушка взяла свой паспорт и принялась с интересом его разглядывать. — Год рождения тысяча девятьсот семнадцатый, вы у нас теперь ровесница революции. Не запутаетесь? — Постараюсь. — Сейчас вам семьдесят лет. Вы также заслуженный учитель, более тридцати лет отработали в специальном закрытом интернате для трудных подростков. Вот ваше пенсионное удостоверение. Бабушка взяла небольшую бордовую книжечку, развернула: — Ох, ты! Сто двадцать рублей? — Более крупная сумма, как и особые награды, сочтены излишне привлекающими внимание. Если у вас возникнет нехватка денежных средств, сообщите мне об этом.