Лес серел рассветными сумерками. Я ушёл за земельное товарищество, на дальний край предполагаемого нашего этнографического парка, где мы с Олькой не хотели ничего корчевать, достал из рюкзака кобуру и оружие. Револьвер проверил и сразу заправил в носок под брюки, остальное вместе с остатками неприятельских денег уложил в припасённый плотный полиэтиленовый пакет от сушёного мяса, тщательно завернул, упаковал в американский котелок. Котелок, чувствуя себя Кощеем — в ещё один пакет, чтоб помедленней ржавел, вдруг долго не достану. Потом срезал топором кусок дёрна (вот, наконец, и пригодился топор!), топором же вырыл ямку, закопал свою нычку. Водой и полиэтиленовой бутыли слегка по срезам полил. Подумал. Достал маленький, самый первый купленный рюкзак. Предполагать нужно худшее. Если тут контора глубокого бурения продалась напрочь, хрен они от меня получат, а не информацию. Сложил фотоплёнки с картами, фотоаппарат, презервативы (чтоб не объясняться, для чего это). Осмотрел ещё раз развалы барахла. Пожалуй, ножи и хороший компас тоже на всякий случай пока припрячу, а то возьмут под благовидным предлогом «на осмотр», да и заиграют. Зубную щётку вот в карман сунул. Фактически, в куче остались продукты, шмотки и тактический рюкзак. Нормально. Это сложил в «Ермак». Топорик решил в руках нести. Мало ли кто меня там караулит. К нашей «Шаманке» я подошёл со стороны противопожарной полосы, постоял у калитки для коз. Вроде, в сарае кто-то ходит. Заскулил Роб — почуял меня, должно быть. На него шикнули. Бабушка! Я просочился во двор, состроил страшную рожу бросившемуся навстречу псу. Тот чудесным образом понял, что визжать не надо, заскакал вокруг молча, облизал мне руки. Я потрепал его за ушами, сказал тихо: — Всё, Роб, потом. Фу, — и пошёл в козлятник. Бабушка собиралась начать утреннюю дойку: готовила козам вкусняшки, тёплую воду и прочее, а по лицу её непрерывно текли слёзы. — Баба Рая, что случилось? Она обернулась ко мне и покачнулась: — Ой, Вова! — Тише-тише, присядьте. Что случилось, пока меня не было? Она обняла меня и ткнулась зарёванным лицом в куртку: — Ольгу-то в больницу забрали! Я отстранился: — Как — в больницу? В какую? Бабушка ещё горше заплакала: — В психушку… В груди словно образовался булыжник. — Вы не плачьте, баб Рая. Это не на самом деле. Это специально, чтоб её защитить. — От кого? — она внезапно перестала плакать и испугалась совсем по-другому. — От предателей Родины, — почти механически ответил я. Ну, не скажешь же, в самом деле, что от американцев? С чего бы вдруг такое? — Её там… спрятали. Чтоб никто не мог достать. Мне самому очень хотелось верить в то, что я говорю. Потому что иначе… — А как же… — Всё будет нормально. Я приехал. Я со всем разберусь. Даже не думайте, что Ольга больная. Вот ещё! — А ты-то… — Я сейчас вещи оставлю и поеду, разберусь со всеми вопросами. Девчонки у нас? — Да, спят ещё. — Вот и ладно. Вы никому не говорите, что меня видели. — Хорошо, — испуганно кивнула бабушка. Явно сообразила, что что-то тут нестандартное происходит. Около дома я заглянул в вольер к Робу, сунул маленький рюкзак ему в будку, в самый дальний угол и строго сказал: — Охраняй. Роб, для которого в мире воцарилась полная гармония (хозяин вернулся!), с готовностью улёгся у входа в свои апартаменты и приступил к несению службы. Я вошёл в дом, кинул рюкзак на кровать и достал нашу с Олькой «маленькую» нычку (на срочные внезапные нужды), отсчитал себе пятьсот рублей разными — мало ли что. Переоделся в «простого советского мальчишку», чтоб ничего вообще случайный взгляд не привлекало диссонансом. Из письменного стола достал самодельный кастет, который Ольга иногда использовала в качестве грузика, чтоб бумаги ветром не раздувало, сунул в карман ветровки. Потом подошёл к картине, в которой — я был уверен! — стоял постоянный жучок. — Если вы причинили ей вред, молитесь, суки, чтобы ваша смерть была быстрой. Выкатил из сарая свой веломотор. Вниз по улице съехал тихо, и только выруливая на трассу завёл. Ну что, товарищ майор, я надеюсь, у вас найдётся чем объяснить свои действия. ОПЯТЬ КВАРТИРКА Ольга. Среда, 15 июля. Иркутск. Утро в нашем закутке началось рано. Ко мне, конечно, никто не ломился, но не совсем же я глухая — чуть не в шесть утра захлопали дверями, забегали, засуетились. Так-так, варианта два. Нет, три. Два оптимистических: поймали генерала (который после того, как взяли подставных «кэгэбэшников», явившихся за мной в санаторий, рванул в бега) или Вовка проявился. Ну, и пессимистический: «накрылась медным тазом наша качалка»*. *Это старый мем из старого КВНа, про качков. Поищите по фразе, до сих пор смешно. Я была настроена на оптимизм и потому проснулась и пошла смотреть, что у меня есть из продуктов, что-нибудь вкусненькое мужику с дороги приготовлю. БОЛЬНИЧКА Вовка. День тот же. До больницы я домчал минут за десять. И тут до меня дошло, что время-то раннее, семи ещё нет. И что мне делать? Два часа тут топтаться? С другой стороны, это ж стационар, приёмный покой тут круглосуточный должен быть. Рискнуть? Я пристегнул велик к берёзе у входа и пешком вошёл в калитку, через которую время от времени проходили неторопливые и все как один очень спокойные сотрудники. Никогда я в этой больнице не был. Справки на вождение и оружие в центре получал, на Гагарина. Где тут приёмный покой? Территория сильно заросла зеленью, но, скорее всего, машины скорой помощи должны подъезжать прямо к крыльцу — а значит, идём туда, куда идёт нормальный асфальтовый подъезд. В приёмном скучали двое здоровенных санитаров и женщина в белом халате. Уставились на меня с вялым любопытством. — Чего тебе? — спросил один. — Здравствуйте. Я только что вернулся из поездки и узнал, что сестра попала в больницу. И вот хочу узнать, в каком она отделении, и можно ли её будет повидать. Я рано пришёл, наверно? Волнуюсь. — Будешь тут волноваться, — философски согласилась тётка. — Лет-то ей сколько? — Одиннадцать. Оля Шаманова. — А! — брови у тётки подпрыгнули, а сама она развернулась к одному из мужиков: — Паш, это не та, которая следователя по матушке материла, да ещё ежом? Не её в субботу в санаторий увезли? Ты ж в субботу дежурил? — Я фамилию-то не помню, — пожал Паша широкими как дверной проём плечами. — Чёрненькая такая, песни всё пела. — В санаторий? — тупо переспросил я. — Если она. Придётся тебе до восьми ждать, регистратура откроется, там тебе точно скажут. В голове шумел непечатный хаос. — О! — воскликнул широкий Паша. — Маша с детского идёт! Маш! Подь на минуту! Подошла неопределённого возраста женщина: — Чё ёще? — Маш, мальчишка сестрёнку ищет. — А чё пораньше-то не пришёл? — усмехнулась Маша. — В пять утра? — Да погоди! Мы вспоминаем тут. Шаманова — это ж её в субботу увезли? — А-а! Но, её. Санаторий, — Маша наморщила лоб, — названье-то такое… навроде «Дерсу Узала». — Да это ж кино! — всплеснула руками регистраторша. — Да я говорю — похожее…