– Ещё она давала статьи, распечатки с компьютера. Отец Джен кивнул. – Понятно. Выходит, ты ознакомился с пропагандой с обеих сторон, – кивнул отец Джен. – Обе далеки от истины. – Как это? – спросил Люк. – Правительство пытается убедить народ в том, что ему выгодно, передёргивая факты. Оппозиция делает то же самое, подгоняя статистику под свои теории. Короче, ничего ты не знаешь. – Джен говорила, что компьютерным распечаткам можно верить, – обиженно сказал Люк. Произнося её имя, он вздрогнул. И теперь её нет. Её нет. Просто не верится. Отец Джен только нетерпеливо отмахнулся. – Она верила в то, о чём мечтала. Но боюсь… – Он запнулся, будто сейчас сорвётся и разрыдается. Но только сглотнул ком в горле и продолжил: – Боюсь, я её поощрял. Сообщал необъективную информацию. Хотел поддержать надежду, что однажды закон о народонаселении отменят. Не знал, что она… она… Люк испугался, что не перенесёт очередного срыва, и быстро его перебил: – Так что я должен знать? В чём правда? – Правда? – пробормотал отец Джен, цепляясь за слово, будто утопающий за соломинку. И быстро пришёл в себя. – На самом деле никто не знает. Слишком долго все лгали. Тоталитарным правительствам правда не нужна. Люк мало что понял из сказанного, но дал отцу Джен выговориться. – Ты слыхал про голод? Люк кивнул. – До него наша страна верила в свободу, демократию и всеобщее равенство. Потом наступили голодные времена. Правительство свергли, в городах начались массовые беспорядки из-за нехватки продовольствия, погибло много народа. Когда к власти пришёл генерал Шервуд, он пообещал закон, порядок и продовольствие для всех. Тогда людям больше ничего не требовалось. И они это получили. Люк прищурился, стараясь понять. Речь взрослого человека звучала ясно и просто. Но она отличалась от привычной речи взрослых в его семье: родители обсуждали урожай зерновых, счета и вероятность майских заморозков. Это он понимал. А свергнутое правительство и массовые беспорядки в городах были выше его понимания. – Богатые получили больше, – ляпнул он и покраснел, смутившись от собственной грубости. Отец Джен засмеялся. – Верно подмечено. Это, конечно, несправедливо, и гордиться тут нечем, но… Правительственные чиновники сознательно наделили некоторых особыми привилегиями… Наверное, Джен познакомила тебя с так называемой нездоровой пищей? Люк кивнул. – Вот тебе наглядный пример. Официально она запрещена, но ещё никого не арестовали за доставку богатым разных «деликатесов». И это чрезвычайно удобно, зная, что все могущественные правительственные чиновники далеко не бедные. Даже цинизм в его голосе так напоминал Джен, что Люк чуть вновь не поддался горю. Но взял себя в руки и сосредоточился на том, что говорит отец Джен. – Правительство считает, что держать остальных в бедности выгодно, поскольку на грани выживания люди работают с максимальной отдачей, – продолжил он. – И власти стараются, чтобы большинство благонадёжных граждан действительно выжили. Послушай разговоры родителей о других фермерах. Наверняка узнаешь, что больше никто не разоряется. Однако никто и не зарабатывает столько, чтобы жить в достатке. Люк вспомнил о том, как родители постоянно думали о деньгах. Выходит, они зря беспокоились? Ими просто манипулировали? Он было рассердился, но постарался не показывать, потому что у него возникли ещё вопросы. – Но даже богатым приходится соблюдать закон о народонаселении. В этом… – Он сглотнул. – В этом есть необходимость? Людей слишком много? Правда? – Вряд ли дело в этом, – ответил отец Джен. – Если бы продукты распределяли по справедливости… люди не паниковали бы… будь у нас нормальное правительство, признай оно, что без помощи всего народа ему не обойтись… Глядишь, и не пришлось бы ущемлять ничьих прав, чтобы выбраться из кризиса. И сейчас… Если бы некоторые семьи решили иметь троих, четверых детей, а другие жить без детей – какие проблемы? Но закон о народонаселении стал гордостью генерала Шервуда, его величайшим достижением. Вот почему даже богатые не пользуются привилегиями. Генерал подчёркивает это обстоятельство: «Смотрите, какая у меня власть над людьми». – Значит, всё несправедливо, – сделал вывод Люк, стараясь ухватить смысл. – Наверное, да, – согласился отец Джен. Люк с облегчением подумал, что на самом деле ничего плохого в том, что он существует, нет. Пусть даже нелегально. Как ни странно, впервые после того, как прочитал книги, изданные правительством, он осознал, что эти два понятия никак между собой не связаны. Может, поэтому он так боялся идти на митинг. Если бы он по-настоящему верил, как Джен, то, наверное, пошёл бы. И его бы тоже убили, как и её? Об этом было страшно подумать, и он пришёл в замешательство. Отец Джен посмотрел на часы. – Нужно возвращаться на работу. Мне нельзя надолго отлучаться. Если хочешь, к завтрашнему вечеру достану тебе фальшивое удостоверение. А пока советую… Он оборвал себя на полуслове, и Люк не удивился. Словно звук из его самых страшных кошмаров, раздался стук в дверь и затем команда: – Откройте! Полиция! 29 Не успел Люк двинуться с места, как отец Джен схватил его и толкнул в гардеробную. – Там, в задней стене, потайная дверь, – прошептал он. – Найдёшь. Люк искал вслепую, пробираясь через что-то, похожее на ворох волос. Он услышал, как отец Джен закричал: – Иду! Иду! Дверь, между прочим, стоит двенадцать тысяч баксов. Сломаете – будете платить! Потом послышался писк компьютера: «Би-би-би-ип!» И бормотание отца Джен: – Чёрт, когда не надо, они тут как тут! Давай, давай, включайся… Стук в дверь становился всё громче, и кто-то заорал грубым голосом: – Джордж! У тебя три секунды! Люк глубже зарылся в гардеробной. Он даже заднюю стенку найти не мог, не говоря уже о потайной двери. И потом послышался треск парадной двери. Через несколько секунд топот раздавался уже из комнаты с компьютером. – Что это значит? – донёсся до Люка возмущённый голос отца Джен. Если бы он не слышал это собственными ушами, то никогда бы не догадался, что всего несколько минут назад отец Джен плакал. Его голос был таким волевым, таким наглым, таким самоуверенным, допускающим, что прав только он, а все несогласные с ним – неправы. Топот прекратился. Сидя в глубине комнатки, Люк услышал чей-то смех. – Застали врасплох без штанов, да, Джордж? – Да, да, очень смешно, – ответил отец Джен без тени улыбки. Потом послышалось, как застегивают молнию. – Вот, значит, до чего дошли? Уже и в туалет не отойти, чтобы дверь не взломала кучка идиотов, которые не знают, куда девать дурацкую энергию. Попомните, вы за эту дверь дорого заплатите. Окажись Люк на месте полицейских, перепугался бы будь здоров. Отступил бы, бормоча: «Простите, простите». Ни за что бы не поверил, что отец Джен прячет третьего ребёнка. С этой надеждой Люк притих и перестал зарываться в каморку. Но в голосе, который ответил отцу Джен, прозвучали едва заметные нотки сомнения. – Брось, Джордж. Ты же знаешь, у нас есть право на обыск. Поступил сигнал, что этот компьютер используют в нелегальных целях. Ровно полчаса назад. – Вы ещё бо́льшие придурки, чем я думал, – ответил отец Джен. – Вы свои служебные записки хоть иногда читаете? Сегодня утром я докладывал в Главное управление, что собираюсь продолжить спецоперацию в нелегальных чат-румах. Видите, я написал: «Где Джен?» и «Привет? Есть кто-нибудь?». Такое может написать какой-нибудь отчаявшийся, запутавшийся третий ребёнок, который пропустил митинг. Или вы чином не вышли, и вам недоступна информация, что я прикинулся предводителем повстанцев по имени Джен? А церемонию, где меня наградили за устранение сорока нелегалов, тоже про-пустили? И как только отец Джен мог говорить о ней недрогнувшим голосом! Если бы Люк не знал Джен… раньше не знал – дёрнувшись, поправил он себя, – и не был в курсе, насколько она доверяла отцу, то подумал бы, что тот её обманул. И всё же у него голова шла кругом от страха, что отец Джен может его выдать. Как можно доверять тому, кто так хладнокровно говорит об «устранении» третьих детей? Люк пробирался через гардеробную к стопке одеял сзади. Наконец он добрался до стены, но она оказалась совершенно гладкой. Отец Джен говорил, что в ней дверь. Здесь должна быть дверь. Голоса снаружи теперь звучали приглушённо. – …посмотреть служебную записку… – Наверное, она на твоем столе в кабинете, среди бумаг, которые ты не читаешь, – отец Джен повысил голос, и Люк его прекрасно слышал. – Ты читать-то умеешь? Полицейский пропустил оскорбление мимо ушей. – Покажи в компьютере. – Хорошо. Люк молился, чтобы отец Джен им что-нибудь показал. Дверь он так и не нашёл, хотя несколько раз пробежался пальцами по стене. Его сердце колотилось так громко, что полицейские наверняка его слышали. Снаружи доносилось только бормотание полицейского и отца Джен.