Как была продлена жизнь (и смерть) Прежде чем стать первым исследователем причин смертности в Лондоне XVII века, Джон Граунт, родившийся в 1620 году, успел прожить множество жизней, в том числе галантерейщика, солдата и члена городского совета[38]. Лондон, в котором он появился на свет, не особенно отличался от того, каким мы видим его сегодня: он был перенаселен, полон мигрантов и вечно стоял в пробках. Те же экономические причины, которые делали необходимым изучение демографической статистики живых людей, лежали и в основе стремления понять процесс умирания. Когда Господь повелел Моисею провести перепись всех взрослых израильтян мужского пола (Книга Чисел 1: 1–3), это было нужно для сбора пожертвований на постройку скинии — переносного жилища Бога, которое евреи взяли с собой при исходе из Египта. Кроме того, перепись требовалась для оценки численности вооруженных отрядов, которые евреи могли бы выставить, если бы битва стала неизбежной. Похожим образом, когда генеральный викарий Генриха VIII Томас Кромвель ввел приходские книги записи рождений и смертей, он сделал это для информирования торговцев, которым было очень важно знать, росло ли число потенциальных покупателей в том или ином регионе, или же они массово умирали от чумы. Лишь в 1661 году, спустя более 120 лет после введения приходских книг, Джон Граунт систематически проанализировал эти общедоступные записи и опубликовал собранные им результаты[39]. В своей книге «Наблюдения, сделанные над бюллетенями смертности» (Observations on the Bills of Mortality) он собрал данные приходских книг об умерших за несколько десятилетий. Граунт, будучи не более чем «практичным интуитивистом» и почти не обладая математическими познаниями, составил первую современную базу данных о смертности, охватывавшую разные слои населения. Его называли отцом и Колумбом статистики; он оказался первым и единственным стихийным статистиком, который стал членом Лондонского королевского общества[40]. Описание состояния смерти в Лондоне XVII века, одновременно и наглядное, и загадочное, было составлено Граунтом в тот период, когда научный метод только вступал в свои права. Причины смертей, указанные в «Наблюдениях», охватывают весь диапазон от ужасных и отвратительных до трагикомических. Людей съедали волки и черви, их жизни внезапно прерывались в страхе и горе. Некоторых «находили мертвыми на улицах», в то время как другие «умирали от голода», «были застрелены» и «падали в обморок в бане». В наше время некоторые болезни, упомянутые Граунтом, представляют собой не более чем исторический интерес. «Королевской напастью» называли туберкулез лимфатических узлов шеи, часто проявляющийся в виде гноящихся свищей, вылечить которые якобы мог лишь король Англии. Говорят, что число больных «королевской напастью», к которым прикасался Генрих VIII, составляло до 4000 в год. «Смятие головы» происходило, когда кости черепа новорожденных смещались, частично наезжая друг на друга, что часто приводило к судорогам и смерти. Многие из указанных Граунтом причин смерти — нарыв, отек печени, водянка, молочница — были лишь симптомами других неустановленных заболеваний. Некоторые болезни имели в то время другие названия: туберкулез назывался чахоткой, эпилепсия — падучей, сифилис — французской болезнью, психоз — лунатизмом, а инсульт с параличом — апоплексическим ударом[41]. Что же касается иных распространенных причин смерти вроде «прорезывания зубов» или «остановки желудка» — кто знает, чем болели эти несчастные. К счастью от многих заболеваний, среди которых оспа и чума, с тех пор удалось полностью избавиться, а другие (например, цинга, рахит и маразм) были побеждены в развитых странах благодаря улучшившемуся питанию. В своей работе Граунт доказал, что женщины в среднем живут дольше мужчин и что основной риск смерти приходился на ранние годы жизни. Он сделал интересное наблюдение: смертность выравнивалась с достижением взрослого возраста, так что доля двадцатилетних и пятидесятилетних, умиравших в тот или иной год, была одинаковой. Риск смерти, таким образом, не возрастал при старении, из чего можно сделать вывод, что люди не умирали от возрастных болезней. В это же самое время по другую сторону Атлантического океана, в Северной Америке, новоприбывшие европейские колонисты чувствовали себя не лучше[42]. Они падали как подкошенные от недуга, который называли «акклиматизацией». До трети прибывавших в Новый Свет страдали от него в начальный период после переезда, в процессе адаптации к новым условиям. Болезнь могла длиться до года, а многие пациенты продолжали ощущать ее последствия в течение еще многих лет. В настоящее время принято считать, что «акклиматизацией» в действительности могла быть малярия, которая имеет самые разнообразные проявления. Колонисты страдали и множеством других заболеваний, например «истечением крови» (кровавой диареей), которое, вероятно, было одним из проявлений брюшного тифа в результате заражения бактериями из рода Salmonella. В Северной Америке ожидаемая продолжительность жизни европейца XVII века была гораздо ниже, чем у его сверстника, оставшегося дома. Такова была ужасная цена свободы. Впрочем, не слаще приходилось и африканским рабам, которых колонисты привозили с собой. Несмотря на то что XVIII век стал периодом великих перемен, особенно в Северной Америке, создается впечатление, что медицина и понимание причин смерти не продвинулись за эти сто лет ни на шаг. В 1812 году в одном из самых первых номеров The New England Journal of Medicine («Медицинского журнала Новой Англии», хотя в то время он носил название «Медицинский и хирургический журнал Новой Англии», The New England Journal of Medicine and Surgery) была опубликована годовая статистика смертности для города Бостона[43], который только формировался как центр науки и интеллектуальной жизни, выходя из долгого периода застоя. Как писал Ральф Уолдо Эмерсон, «между 1790-м и 1820-м годом в штате Массачусетс не знали ни книг, ни речей, ни разговоров, ни мыслей»[44]. Бостон, где тогда жило всего около 33 250 человек, был небольшим городом с большим будущим. Читая список причин смерти жителей Бостона в 1812 году, я обнаружил многие из так полюбившихся мне заболеваний XVII века. Туманные диагнозы вроде гниения, немощи, невоздержанности и судорог указывались как причины смерти значительного числа людей. Среди 942 летальных исходов самый страшный ущерб нанесла чахотка (221), за которой следовали «детский понос», то есть детская дизентерия (57), и мертворождение (49). Люди продолжали умирать от молнии, в родах, выпив холодной воды, от сумасшествия, червей, омертвления и таинственного «белого отека». Менее 3 % бостонцев скончались от «старости», и лишь 0,5 % умерли от рака — вероятно из-за того, что люди не успевали достичь достаточно преклонного для опухолей возраста. При рождении ожидаемая продолжительность жизни составляла 28 лет для мужчин и 25 для женщин. Даже если человек достигал пятилетнего возраста, его ожидаемая продолжительность жизни все равно равнялась 42 годам, увеличиваясь всего до 45 при условии, что он доживал до третьего десятка. Смерть оставалась чем-то внезапным и окруженным множеством суеверий. Но если перенестись еще на столетие вперед, начинает создаваться впечатление, что заря Просвещения, наконец, занялась и в медицине. Исчезли неясные синдромы и симптомы прежних отчетов. Согласно опубликованным в январском выпуске The New England Journal of Medicine (который тогда назывался «Бостонский медицинский и хирургический журнал», The Boston Medical and Surgical Journal) данным за 1912 год, уровень смертности в США за сто лет снизился почти вдвое и достиг примерно 14 на 1000 человек[45]. Теперь люди умирали от заболеваний, а не от симптомов — то есть от пневмонии, а не кашля, от тифа, а не кровавого поноса, от туберкулеза, а не королевской напасти или чахотки. Самые распространенные современные диагнозы вроде рака и cердечно-сосудистых заболеваний уже начинают встречаться, но пока достаточно редки. В посвященной этой теме статье, озаглавленной «Прошлое, настоящее и будущее», прежние данные о невоздержанности и прорезывании зубов рассматриваются с иронией: в частности, автор отмечает, что всего три поколения назад медицина «еще не вышла из пеленок». За этим, однако, следует смелое и тревожное, на наш взгляд, заявление: Возможно, в 1993 году, когда все предотвратимые заболевания уже останутся в прошлом, когда будут раскрыты причины и способы лечения рака, а евгеника заменит собой эволюцию в отборе неприспособленных к жизни человеческих особей, наши потомки взглянут на эти страницы с еще большим чувством собственного превосходства. Читая отчеты о смертности XVII и XVIII веков, я ощущаю скорее смирение, чем хоть сколько-нибудь заметное превосходство. В любой момент времени нам всегда проще обернуться назад и отметить, как были неправы наши предшественники. Мы гораздо хуже умеем предвидеть будущее и, следовательно, осознавать ошибки своего времени. В середине XIX столетия смерть была так же непонятна, как и тысячу лет назад. Однако с этого момента все начало резко меняться с появлением микробной теории инфекционных заболеваний, учения о гигиене, методов анестезии и вакцинации. В сочетании со значительным улучшением бытовых условий и питания долгожданное превращение медицины в науку в корне изменило качество жизни человека, и с тех пор она не оглядываясь движется вперед. Хотя в начале XX века инфекционные болезни были самой острой косой старухи Смерти, к нашему времени это лезвие заметно притупилось — не только благодаря достижениям в сфере методов лечения вроде открытия антибиотиков и вакцин, но и за счет понимания взаимосвязи между гигиеной, санитарией и возбудителями болезней. Успехи в борьбе с инфекционными заболеваниями особенно сильно сказались на здоровье детей, что привело к значительному снижению детской смертности. Эти достижения стали главной причиной увеличения продолжительности жизни на протяжении последних ста лет. Несмотря на то что туберкулез, дизентерия, корь и пневмония продолжают уносить жизни в развивающихся странах, на эти болезни приходится все меньше смертей в странах с более высокими доходами[46]. Пневмония, занимающая одиннадцатое место в списке основных причин смерти, является наиболее смертоносной инфекцией в США. Также следует упомянуть и причину под номером 23 — СПИД, второе по смертоносности инфекционное заболевание, снижение числа жертв которого составило с 1990 года 64 %. Непрерывно идущий прогресс в методах его лечения с большой вероятностью приведет и к дальнейшему снижению этого показателя. Вместо инфекций, насилия и других конкретных обстоятельств, которые крадут у человека жизнь буквально из-под носа, большинство американцев умирают из-за хронических болезней, не убивающих молниеносно, но истощающих тело и разум в течение долгого времени вплоть до неизбежного конца. Восемь из десяти основных причин преждевременной смерти в США — это болезни сердца, инсульт, рак легких и толстой кишки, хроническая обструктивная болезнь легких (ХОБЛ), сахарный диабет, цирроз печени и болезнь Альцгеймера. К огромному сожалению, большинство из них лишь набирают обороты: только за период с 1990 года заболеваемость диабетом выросла на 60 %, а болезнью Альцгеймера — на чудовищные 392 %. В 2005 году половина взрослых американцев имела по крайней мере одно хроническое заболевание[47], а четверть из этих хронических пациентов — еще и хотя бы одно ограничение в повседневной деятельности, обусловленное таким заболеванием[48]. Каждый третий американец, родившийся в 2000 году, рано или поздно заболеет сахарным диабетом[49]. Поэтому, несмотря на большие успехи в увеличении продолжительности жизни по всему миру, среднее количество лет, в течение которых люди живут с инвалидностью из-за хронических заболеваний, на самом деле растет. В чем же причина этого бесконечного затыкания дыр, когда мы побеждаем одни болезни только для того, чтобы начать борьбу с новыми?[50] Безусловно, некоторые заболевания распространяются из-за неправильного питания и вредных привычек вроде курения и употребления наркотиков. Некоторые другие, скажем депрессия и прочие расстройства психики, гипертония и повышенный уровень холестерина, чаще устанавливаются благодаря новым диагностическим критериям. Болезни вроде СПИДа представляют собой действительно новые явления. Однако большинство новых хронических заболеваний скорее являются отражением не неудач медицины в борьбе со смертью, а ее достижений, поскольку мы теперь живем достаточно долго, чтобы успеть ими заболеть. Рассмотрение этого феномена стоит начать со смерти Уоррена Гардинга в президентском люксе 888 сан-францисской гостиницы Palace Hotel 2 августа 1923 года, всего два года спустя после его вступления в должность президента Соединенных Штатов Америки[51]. Многие считают Гардинга худшим президентом за всю историю страны — хотя у него есть конкуренты. Такую репутацию он заработал благодаря сочетанию вопиющей коррупции, интрижек с любовницами и хронического алкоголизма. Политическая карьера Гардинга началась, как ни странно, когда он сел в кресло чистильщика обуви рядом с неким Гарри Догерти. Догерти, будучи главой Республиканской партии в штате Огайо, проникся убеждением, что Гардинг выглядел как президент[52], и не только организовал его кампанию по избранию в сенат, но и опекал Гардинга вплоть до переезда того в Белый дом. История этих двух мужчин, недавно описанная в сериале канала HBO «Подпольная империя» (Boardwalk Empire), закончилась полным крахом. Карьера Догерти в качестве генерального прокурора США была испорчена скандалами, кульминацией которых стало обвинение во взяточничестве и попытке незаконно присвоить миллионы долларов из федерального бюджета. Гардингу суд истории тоже вынес суровый приговор[53]. Кроме всего прочего, Гардинг стал американским президентом с самым слабым здоровьем[54]. В течение многих лет до своей смерти он страдал от явных признаков болезни сердца — болей в груди, одышки и отечности в ногах. Тем не менее он продолжал курить, выпивать и переедать. Хотя при нем работала целая бригада врачей, наибольшим его доверием пользовался гомеопат Чарльз Сойер, который был убежден, что симптомы, приведшие в итоге к преждевременной кончине Гардинга, объясняются отравлением крабовым мясом[55]. По воспоминаниям Рэя Лаймана Уилбура, в то время президента Стэнфордского университета и врача, принимавшего участие в лечении Гардинга в последние годы его жизни и присутствовавшего при его кончине, «внезапная дрожь прошла по телу президента и, даже не застонав, он мгновенно умер»[56]. Несмотря на то что официальной причиной смерти был указан апоплексический удар, вероятнее всего, она была вызвана остановкой сердца вследствие инфаркта миокарда или аритмии. После того как вдова президента по совету Сойера отказалась от вскрытия, сложились идеальные условия для возникновения теории заговора, которая в данном случае сводилась к тому, что Гардинг был отравлен женой из-за его измен. Однако правда состоит в том, что случаи, подобные смерти Гардинга, даже несмотря на то, что ему была доступна самая современная на тот момент медицинская помощь, сейчас практически не встречаются. Новые лекарства и методы поддержания жизни, а также широкие реформы в области общественного здоровья привели к тому, что смертность из-за болезней сердца резко падает, хотя они и остаются пока наиболее распространенной причиной смерти как в США, так и во всем мире[57]. Сегодня президент США при первом же намеке на боль в грудной клетке пройдет стресс-тест и томографию сердца, после чего с учетом показателей его жизненно важных функций и результатов лабораторных анализов будут приняты соответствующие меры. Сейчас оптимальным считается систолическое артериальное давление ниже 120 миллиметров ртутного столба, тогда как у Гардинга оно обычно составляло около 180, что недопустимо по любым стандартам. Но даже если бы все предпринятые меры не смогли предотвратить инфаркт, в наши дни, при условии незамедлительного оказания помощи, катетеризация сердца и хирургическое вмешательство почти всегда спасают в подобных случаях жизнь, так что современный Гардинг жил бы дальше с диагнозом «сердечная недостаточность», который теперь является наиболее распространенной причиной госпитализации пожилых людей в США. Эволюция медицины и вызванные ею изменения в природе заболевания отражены в истории болезни другого политика, пережившего не один, а пять инфарктов миокарда. Дик Чейни — обладатель, вероятно, одной из наиболее толстых медицинских карт в США и во многих отношениях иллюстрирует собой то, как достижения медицины радикально изменили и жизнь, и смерть[58]. При наличии случаев раннего развития сердечных заболеваний в семейном анамнезе он выкуривал по несколько пачек сигарет в день на протяжении более чем двух десятилетий, пока в возрасте 37 лет у него не произошел первый инфаркт. Он бросил курить, но врачи уже почти ничего не могли изменить. Его второй сердечный приступ случился в 1984 году, а после третьего, в 1988-м, хирурги провели операцию аортокоронарного шунтирования, в ходе которой пересадили четыре вены из других частей его тела для обеспечения альтернативного притока крови к сердцу, поскольку его собственные сосуды были потрепаны болезнью и заблокированы. Четвертый инфаркт произошел в 2000 году, когда ему сделали стентирование сосудов сердца — процедуру, при которой через небольшое отверстие в сосудах запястья или бедра врачи ввели в сердце Чейни специальный катетер, с помощью которого установили два металлических стента, державших артерии сердца открытыми. Примерно в это время сердце Чейни, перенесшее бесчисленные удары, стало слишком слабо, чтобы обслуживать организм. Сердечная недостаточность, неизбежный финал всех больных сердец, вызывается неспособностью сердца прокачивать кровь, не давая ей застаиваться в легких, брюшной полости и ногах. Перебои в доставке крови к жизненно важным органам приводят к головокружениям, потере ясности сознания, низкому давлению, охлаждению конечностей и почечной недостаточности. Неспособность сердца препятствовать застаиванию крови становится причиной накопления жидкости в легких (что выражается в одышке), в брюшной полости (что вызывает асцит), а также в руках и ногах (что приводит к отекам). Смерть в результате сердечной недостаточности наступает по двум причинам: из-за злокачественной аритмии, при которой внезапно происходит остановка сердца, или из-за недостаточности нагнетательной функции сердца, при которой сердце резко слабеет, в результате чего симптомы сердечной недостаточности обостряются. Для того чтобы предотвратить смерть Чейни по первой причине, в его грудные ткани вживили «кардиовертер-дефибриллятор» — устройство, которое с помощью электростимуляции способно прервать злокачественную аритмию. Как и следовало ожидать, в 2009 году, когда он выезжал на машине из гаража, у него началась фибрилляция желудочков сердца. При любых других обстоятельствах Чейни бы скончался, но не тут-то было, поскольку дефибриллятор сильным электрическим зарядом вывел его сердце из этого состояния, хотя Чейни и протаранил машиной дверь гаража. Но даже после того как ему удалось избежать смерти из-за аритмии, нагнетательная функция его сердца все слабела. В его левый желудочек поставили аппарат вспомогательного кровообращения, своего рода механическую турбину, которая помогает сердцу качать кровь. В отличие от нормального сердца, которое делает это путем ритмичных сокращений, турбина работает непрерывно. Поэтому все то время, пока, благодаря этому устройству, Чейни ждал пересадки сердца, у него даже не было пульса. После примерно двух лет ожидания трансплантата, в марте 2012 года, он получил совершенно новое сердце в одной из больниц Виргинии[59]. Использование почти всех достижений в области лечения сердечно-сосудистых заболеваний означало для Чейни месяцы пребывания в отделении интенсивной терапии, несколько недель из которых он провел на аппарате искусственной вентиляции легких, за чем последовали бесчисленные месяцы реабилитации. В отличие от Уоррена Гардинга, чья смерть была быстрой и, предположительно, безболезненной, Чейни, как и многие нынешние американцы, боролся с хроническими заболеваниями на протяжении многих лет. Сердечная недостаточность, которая столетие назад вообще не встречалась в статистике смертности, в настоящий момент упоминается в каждом девятом свидетельстве о смерти в США и является причиной нескольких миллионов госпитализаций в год, опережая в этом смысле любое другое заболевание[60]. Для больных раком — вероятно, наиболее известным недугом нашего времени — тоже немало изменилось благодаря серьезным достижениям в области как профилактики, так и лечения этого заболевания. Несмотря на весь этот прогресс, рак, от которого в 1812 году умерли лишь 0,5 % жителей Бостона, в настоящее время является второй по значимости причиной смерти в Соединенных Штатах[61]. Тем не менее повышение качества диагностики и лечения рака способствует тому, что врачи все чаще обнаруживают его на ранней стадии и добиваются полного выздоровления своих пациентов. Около 11 миллионов американцев живут сейчас после постановки диагноза «рак», и это число постоянно растет. Появление методов лечения врожденных пороков сердца, которые являются наиболее распространенной врожденной аномалией развития и некогда воспринимались практически как смертельный приговор, привело к тому, что среди американцев, живущих с этим заболеванием (около миллиона человек), взрослых теперь больше, чем детей[62]. Рост хронических заболеваний навсегда изменил для нас уход из жизни. Смерть в большинстве случаев — уже не внезапный пожар, а долгое тление. Врачи, пытающиеся осмыслить эти перемены, даже назвали время немощи до наступления смерти «предсмертным периодом»[63]. В статье, опубликованной в журнале The Lancet в 1971 году, авторы весьма неделикатно писали: Судя по всему, многие из тех, кто доживает до пожилого возраста, вступают в «предсмертный период», который продолжается дольше, чем сохраняется энергия их тел и ясность сознания. Сто лет, последовавшие за открытиями Дарвина, породили новое биологическое явление — выживание наименее приспособленных. Еще до того, как Гюстав Эйфель построил свою знаменитую башню, а Александр Белл изобрел телефон, и даже еще до того, как мы узнали, каким образом клетки начинают свою жизнь, во французском городе Арль 21 февраля 1875 года родилась Жанна Луиза Кальман[64]. Ей было всего 13 лет, когда она продала набор цветных карандашей Ван Гогу, и 21 год, когда вышла замуж за своего троюродного брата. Будучи домохозяйкой, она жила вполне комфортной жизнью. С течением времени начала терять своих близких. Ей было 59, когда ее единственная дочь Ивонн умерла от пневмонии; 67, когда умер ее муж; 88, когда в автомобильной аварии погиб ее единственный внук. Не прекращая курить, есть шоколад, обильно поливать еду оливковым маслом и ездить на велосипеде, Кальман становилась все старше и старше, пока в 1988 году не была признана старейшим жителем планеты. Она удерживала это звание на протяжении еще 9 лет и 7 месяцев, успев стать первым человеком, достигшим своего 115-летия, а затем и 120-летия. Уйдя из жизни 4 августа 1997 года в возрасте 122 лет и 164 дней, она была — и до сих пор остается — старейшим из когда-либо живших на Земле людей, чей возраст подтвержден документами. Рассказы о мужчинах и женщинах, бросивших вызов смерти, нередки в истории. Видимо, наиболее известным из этих персонажей является дед Ноя Мафусаил, которого в фильме Даррена Аронофски «Ной» недавно сыграл Энтони Хопкинс. Считается, что Мафусаил, чье имя стало синонимом долгожительства, умер в возрасте 969 лет и что после его смерти Бог обрушил на Землю Всемирный потоп[65]. Но за последние десятилетия изменились не только причины и способы ухода из жизни; изменилось также и время смерти, причем, возможно, в наибольшей степени. Последние четыре из приблизительно 8000 поколений людей стали свидетелями увеличения продолжительности жизни в той степени, какая не отмечалась ни для одного другого организма в истории[66]. Мало того что такого темпа изменений, которые в целом начались после 1900 года, не знали живые существа в естественной среде обитания; его ни разу не удалось достичь даже в лабораторных условиях. За последние примерно 125 лет мы настолько далеко ушли в эволюции от наших предков, занимавшихся охотой и собирательством, что для такого древнего человека 32 лет от роду вероятность умереть была равна аналогичной вероятности для 72-летнего жителя современной Японии. По правде говоря, продолжительность жизни наших предков теперь ближе к этому показателю для шимпанзе, чем для нас с вами. Постарайтесь сжиться с этим фактом, а я пока продолжу свой рассказ. Продолжительность жизни оставалась относительно неизменной на протяжении всей истории человечества. В то время как мы, а точнее род Homo, существуем уже около двух миллионов лет, вид Homo sapiens появился в Африке лишь 200 000 лет назад[67]. Прежде чем мы освоили искусства земледелия и разведения домашнего скота, прошло еще 190 000 лет, в течение которых мы жили как охотники и собиратели в составе небольших близкородственных групп и племен. Эти люди, несмотря на уже занявшуюся зарю цивилизации, мало что могли изменить в состоянии своего здоровья. Их жизнь была гораздо более захватывающей и менее предсказуемой, чем наша. Если они выживали в детстве, что удавалось немногим, у них были примерно одинаковые шансы умереть что безусыми подростками, что зрелыми людьми на шестом десятке. Помимо прочего, самым опасным, что могло случиться с человеком, были роды, и поэтому женщины умирали гораздо чаще мужчин[68]. И тем не менее люди иногда доживали до старости[69]: средний возраст иудейских царей с пятого до второго тысячелетия до н. э. составлял пятьдесят с чем-то лет, а греческие поэты и философы V–II веков до н. э. обычно доживали до шестидесяти с чем-то. Однако это было скорее особенностью статистической выборки, чем результатом каких-либо осознанных действий с их стороны[70]. В районе 1800 года средняя продолжительность жизни во всем мире не превышала 30 лет[71]. Это мало чем отличалось от ситуации на момент зарождения сельского хозяйства 10 000 лет назад, когда она составляла 20–25 лет. До начала XIX века эта цифра значительно колебалась от года к году, так что ее график напоминал показания сейсмографа во время землетрясения. Смерть была действительно случайным событием, не только для отдельного человека, но и для всей популяции в целом. Не имело значения даже богатство, поскольку продолжительность жизни никак не зависела от личного дохода, а в богатых странах происходило то же самое, что и в бедных. Приблизительно с этого момента средняя продолжительность жизни начинает неуклонно расти с беспрецедентной скоростью. Каждый год к значению этого показателя прибавлялось около трех месяцев[72]. Этот эффект наблюдался во всех странах, хотя в некоторых, таких как Япония и государства Скандинавии, он был выражен в большей степени. Примерно с 1840 года график продолжительности жизни представляет собой практически прямую линию, что само по себе поразительно. Увеличивалась не только средняя продолжительность жизни, рос и максимальный возраст, до которого доживали люди[73]. Из-за такого темпа изменений возрастной состав человечества, традиционно представляемый в виде пирамиды, где в основании — множество молодых людей, а на вершине — кучка стариков, в ближайшие десятилетия примет форму прямоугольника. Так как же мы смогли добиться подобных результатов? Что ж, самое сильное влияние на рост продолжительности жизни оказало резкое снижение детской смертности. Новые, более гигиеничные практики родов, распространение личной и общественной санитарии, улучшение качества питания, повышение уровня образования матерей и улучшение их здоровья — вот те инициативы в области общественного здоровья, которые помогли снизить детскую смертность. В сочетании с использованием антибиотиков и вакцин все это помогло развитым странам почти полностью избавиться от инфекционных заболеваний, которые до того представляли постоянную угрозу для детей. Вторым важным фактором стало снижение заболеваемости и смертности среди людей среднего возраста, включая серьезное сокращение случаев гибели в результате сердечно-сосудистых заболеваний и насильственных действий. Результаты всего этого оказались настолько впечатляющими, что, если бы мы сейчас полностью исключили все случаи смерти людей, не достигших 50 лет (на долю которых приходится около 12 % всех смертей в США), средняя продолжительность жизни увеличилась бы всего на три с половиной года[74]. Лишь с начала 1970-х мы начали добиваться значительных успехов в снижении риска смерти и болезней для пожилых людей, что после 1969 года привело к трехкратному ускорению роста максимальной продолжительности жизни по сравнению с предыдущими десятилетиями. В последнее время предметом споров между биологами, демографами и биодемографами является то, насколько длительным будет этот экспоненциальный рост продолжительности жизни и, что важнее, существует ли человеческий аналог предела Хейфлика[75]. Некоторые ученые считают, что неуклонный рост продолжительности жизни человека сам по себе является доказательством отсутствия такого верхнего предела. Однако лагерь сторонников его наличия гораздо многочисленней, причем к нему относится и сам Леонард Хейфлик, который не так давно писал: «Поскольку процесс старения является универсальным свойством всех молекул (и большинства атомов), вмешательство в него граничит с покушением на фундаментальные законы физики»[76]. Исследователи начинают склоняться к тому, что процесс увеличения продолжительности жизни вот-вот выйдет на плато. Подсчитано, что даже при полном исключении всех видов сердечно-сосудистых заболеваний, опухолей и диабета средняя продолжительность жизни все равно не превысит 90 лет[77]. Исходя из этого, многие ученые полагают, что полностью избавленные от болезней люди будут жить в среднем по 85 лет[78], а полученная с помощью математического моделирования оценка максимально достижимой продолжительности жизни человека составляет 126 лет[79]. Жанна Кальман преодолела общепризнанный в прошлом предел продолжительности жизни в 120 лет и приблизилась к новому гипотетическому максимуму, который был предложен уже после ее смерти. Тем не менее на свете есть много людей, которые надеются побить и ее рекорд. Столетние старики — это самая быстрорастущая возрастная категория в мире. По оценке ООН, в 2010 году она насчитывала 300 000 человек, а к середине XXI века это число увеличится в десять раз[80]. Любопытно, что происходящий на наших глазах переворот в представлениях о долгожительстве основан исключительно на прогрессе в управлении внешними факторами вроде улучшения среды обитания и успехов в лечении заболеваний. Это похоже на лабораторный эксперимент, в котором мы очищаем питательный раствор, где растет клетка, не внося изменений в саму клетку. Увеличение продолжительности человеческой жизни в два раза (с 40 до 80 лет) за полтора столетия означает, что изменения в геноме играют весьма небольшую роль в продемонстрированной нами на протяжении наших жизней изменчивости[81]. Широкая распространенность случаев достижения пожилого возраста является для нашего вида относительно новым опытом и имеет некоторые интересные эволюционные последствия. На протяжении огромных периодов нашей истории женщины никогда не доживали до возраста постменопаузы. С точки зрения эволюции это можно рассматривать как серьезное нарушение отбора по принципу приспособленности к размножению: что хорошего, спросит биолог-эволюционист, в организме, который не способен размножаться и соответственно не может внести вклад в сохранение вида? Долгое время ученые считали период постменопаузы уникальной особенностью человека. Теперь мы знаем, что это не так[82]. Подобно женщинам, у которых график фертильности представляет собой колоколообразную кривую, охватывающую годы наличия менструальных циклов, косатки, нематоды C. elegans и балийские скворцы также имеют пострепродуктивную фазу жизни[83]. Тем не менее тот факт, что у современных женщин значительная часть их жизни приходится на период, следующий за менопаузой, обусловлен не только резким увеличением продолжительности жизни человека вообще, но и значительным снижением уровня смертности собственно женщин во время родов. Более того, женщины часто живут дольше, чем их партнеры, сохраняющие свои репродуктивные возможности, причем разрыв в ожидаемой продолжительности жизни мужчин и женщин увеличивается параллельно с их старением. В группе супердолгожителей, включающей людей старше 110 лет, на 35 женщин приходится всего один мужчина[84]. Биологи-эволюционисты показали, что те самые женщины в период постменопаузы, которые считались эволюционной аберрацией, являются ключом к долголетию человека и что нашими долгими жизнями мы обязаны своим бабушкам. Освободив молодых матерей от необходимости добывать ресурсы для новорожденных, бабушки в сообществах охотников и собирателей (и даже в более поздних) позволяли своим дочерям заниматься деторождением, помогая при этом растить и воспитывать внуков. Действительно, математические модели показали, что «гипотеза бабушки», сформулированная в 1966 году[85], — это одна из основных причин, по которым продолжительность человеческой жизни дошла от цифр, похожих на показатели других крупных приматов, до современных значений[86]. Дальнейшие исследования также объяснили высокую продолжительность жизни косаток (сравнимую с человеческой) тем, что потомство этих морских млекопитающих воспитывается женскими предками через поколение[87]. Успехи в отсрочке смерти продлили старость как отдельную фазу жизни, что оказало глубокое воздействие и на противоположную часть возрастного спектра — на детство. Разумеется, демографы отмечают снижение числа детей, чьи родители умирают преждевременной смертью[88]. Сиротские приюты не просто были широко распространены в Англии времен Диккенса — они являлись исторической необходимостью из-за высокого уровня смертности на всех этапах жизни. Необычно долгое детство особей человека всегда вызывало интерес у биологов, особенно потому, что период, когда потомство остается полностью зависимым от старших, у нас длится дольше, чем у любого другого похожего вида. Людям требуется 14 или больше лет после отлучения от груди до наступления половой зрелости, тогда как у их наиболее близких в эволюционном отношении родственников, шимпанзе, на это уходит всего восемь лет. Первые теории, сформулированные по этому поводу учеными, гласили, что из-за большого объема нашего мозга и сложности выполняемых людьми задач вроде охоты человеку требовалось больше времени на развитие навыков, необходимых для самостоятельного существования. Тем не менее, когда антропологи проанализировали поведение охотников и собирателей в соответствующих сообществах по всему миру, они получили удивительные результаты. Наблюдения за отдаленными племенами — аборигенами расположенных недалеко от Австралии островов Торресова пролива[89] и народностью хадза в Танзании[90] — показали, что дети мало отличались от взрослых по своей способности добывать еду. Существующие различия объяснялись скорее меньшим размером тела и меньшей физической силой детей, нежели наличием навыков, необходимых для выживания. Более того, неясной была даже сама роль практической тренировки, так как дети хадза с меньшим опытом справлялись с задачами так же хорошо, как и более тренированные, что указывает на отсутствие взаимосвязи между продолжительностью детства и высокими навыками выживания. Поэтому в последнее время ученые предпочитают гипотезу, в соответствии с которой длительность периода зависимости ребенка от взрослого определяется продолжительностью жизни. Межвидовые исследования показали, что более долгая жизнь сопряжена с увеличением возраста человека в момент зачатия ребенка. Это означает, что чем старше была мать при зачатии своего первого ребенка, тем дольше, при сравнении разных видов, будет жить ее потомство. Социологи связывают это явление с теорией унаследованного капитала, которая гласит, что навыки и активы, накопленные родителями, способствуют повышению качества жизни их детей. Другая причина того, что период детства и зависимости от взрослых длится у людей гораздо дольше, чем у других видов, является куда менее альтруистичной. Отстранение детей от взрослой жизни и задач уменьшает конкуренцию для пожилых, которые таким образом получают возможность проявить свою эволюционную приспособленность. Возможно, бабушки нянчат внуков, отдаляя тем самым их взросление, в большей мере ради собственной выгоды, нежели ради блага потомства. Пока ученые обсуждают достоинства и недостатки радикального продления жизни, совсем не каждому доступен и тот рост продолжительности жизни, который мы теперь считаем само собой разумеющимся правом любого члена развитого общества. Даже в США по-прежнему существует огромный разброс в ожидаемой продолжительности жизни, связанный с чрезвычайно неравномерным проникновением достижений современной науки и здравоохранения. По сравнению с другими странами, входящими в Организацию экономического сотрудничества и развития, средняя продолжительность жизни американцев достаточно низка, и этот разрыв только увеличивается. Американские женщины в среднем живут меньше, чем жительницы Чили или Словении, при этом в обеих этих странах в расчете на душу населения ниже и расходы на здравоохранение, и ВВП[91]. Интересно, что такая относительно небольшая продолжительность жизни в США не связана с нехваткой ресурсов: хотя мужчины и женщины умирают там раньше, чем их канадские соседи, в одном только Питтсбурге, шестьдесят первом по численности населения городе Америки, имеется больше томографов, чем во всей Канаде[92]. В некоторых округах США ожидаемая продолжительность жизни выше, чем в Японии и Швейцарии, в то время как другие районы Америки по этому показателю сравнимы с такими развивающимися странами, как Алжир и Бангладеш. Более того, Фэрфакс (штат Виргиния) и Мак-Дауэлл (штат Западная Виргиния) — округа с соответственно самой высокой (82 года) и самой низкой (64 года) ожидаемой продолжительностью жизни американских мужчин — разделяет всего лишь около 500 километров. Подобный разрыв можно объяснить социально-экономическими различиями: средний доход населения в округе Фэрфакс составляет 109 383 доллара[93], а в округе Мак-Дауэлл — 22 972[94]. Расовые различия также являются существенным фактором сохранения неравенства в этом вопросе: в 2010 году афроамериканцы жили на 3,8 года меньше, чем белые американцы, и, хотя разница снизилась с показателя в 7,6 лет, отмеченного в 1970 году, она остается недопустимо высокой[95]. Важно, что уровень дохода и расовая принадлежность неразрывно связаны между собой, хотя можно спорить, какой из этих факторов более значим. При этом необходимо отметить, что население округа Мак-Дауэлл куда более белое (89 %), чем в Фэрфаксе, где доля белого населения составляет 53 %. Наиболее поразительным фактом, связанным с этими социально-экономическими контрастами, оказывающими влияние на качество здравоохранения, является то, что все они — порождение современности. Исследование, в рамках которого изучалась продолжительность жизни в разных странах в период с 1800 года, показало, что в XIX веке она мало зависела от того, сколько золотых слитков вами накоплено[96]. Напротив, этот разрыв начал возникать лишь в XX столетии, на протяжении которого он становился все более значительным не только между богатыми и бедными странами, но также и в рамках одних и тех же стран, подобно описанным выше контрастам в США. Таким образом, важной особенностью современной смерти является ее несправедливость. В Броктоне, бедном городке всего в получасе езды от Бостона, многие жители все еще умирают по старинке. Они попадают в больницу без какой-либо истории болезни и результатов прежних анализов, не принимая до того никаких лекарств, — а покидают ее накрытые по брови белой простыней. Современная смерть как жизненный опыт определяется не только достижениями в сфере медицины, но и социально-экономическим прогрессом. Знания о смерти, которые мы получили, глядя в микроскоп, видимо, так же важны, как те, что были собраны при анализе статистики смертности. На мой взгляд, уроки, которые мы можем извлечь из понимания клеточных механизмов, выходят далеко за рамки создания новых методов таргетной терапии или чудесных омолаживающих лекарств. Особенностью клеточной смерти является ее в высшей степени коллективный характер. Клетка никогда не умирает в одиночестве, но всегда в присутствии своих товарищей. Кроме того, клетка редко умирает по собственному желанию. Более мудрая сила, которая оценивает состояние всего организма, решает, когда продолжение жизни той или иной клетки скорее причинит вред ей самой, а значит, и ее окружению. К тому же клетки лучше нас, людей, понимают, в чем опасность зажиться на этом свете. Хотя мы с вами мечтаем достичь бессмертия, для клетки это худшая возможная судьба. Пока в мире кипит борьба со смертью и за продление жизни, последствия успехов в этой области до сих пор до конца не ясны. Аспектом современной смерти, о котором у нас имеются наиболее четкие представления, является не то, почему или когда умирают люди, но то, где они умирают. Подавляющее большинство из нас расстаются с жизнью в тех местах, где в палитре господствуют приглушенные тона, основным ароматом кажется запах хлорки, звуковой фон составляют звонки вызова медсестер, а гардероб — больничные сорочки с завязками на спине. Никогда на всем протяжении истории смерть не застигала нас так далеко от дома, как в последние несколько десятилетий. Где теперь обитает смерть Марта рассказала пастору, что прожила прекрасную жизнь. Это была долгая жизнь, в течение которой она знала и бедность, и достаток. У нее было пятеро детей, у которых сейчас свои семьи. Как и многие другие женщины, она пережила своего мужа, но никогда не переставала жить. Ее история болезни была длинной и полной мучений: она пережила рак толстой кишки и инсульт. У нее были почти все хронические заболевания, какие только можно представить: хроническая почечная недостаточность, поражение периферических артерий, диабет, гипертония, ишемическая болезнь сердца и тяжелая сердечная недостаточность. Но она не позволила ничему из этого списка снизить темп ее жизни. По крайней мере до сих пор. Сыпь, которую она заметила несколько месяцев назад, выглядела безобидной. Она началась вокруг шеи и под нижним бельем. Марта обратилась к своему терапевту, который решил, что у нее обычная экзема, и назначил крем со стероидами. После нескольких месяцев использования крема улучшения не наблюдалось: сыпь только усилилась и распространилась на область груди и живота. Зуд, не дававший женщине спать по ночам, не отступал под действием стероидов, которые, как правило, отлично помогают от различного рода высыпаний. В отчаянии, она обратилась к дерматологу, который предположил, что сыпь была реакцией на снижающие холестерин статины{1}, и посоветовал ей немедленно прекратить принимать эти препараты. Но сыпь продолжила распространяться, перейдя уже и на лицо. Марта вновь посетила дерматолога, которого встревожили новые симптомы. Он взял биопсию кожи и, опасаясь, что это инфекция, прописал пациентке недельный курс антибиотиков. Как ни в чем не бывало сыпь распространилась по всему телу, включая руки и бедра. Когда сын зашел к ней домой через неделю после начала приема антибиотиков, он нашел ее лежащей на полу. Она сказала, что сидела в кресле, но упала с него и была настолько слаба, что не смогла подняться. Сын вызвал бригаду скорой помощи, которая отвезла Марту к ее терапевту. Верно оценив ситуацию, он сделал ей электрокардиограмму, показавшую обширный инфаркт миокарда. В приемном покое диагноз был подтвержден. Ее направили в отделение кардиологии. Пока мы обсуждали, что лучше предпринять в связи с ее инфарктом — назначить лекарства или сразу направить на катетеризацию сердца, дерматологи выяснили причину этой ужасной сыпи. Их диагноз, мягко говоря, потряс всю нашу команду: у Марты была редкая форма рака крови. Лечение было начато немедленно, однако в больнице Марту поджидали все новые трудности. Однажды ночью, после того как я уехал домой, дежурного интерна вызвали проверить ее состояние. Марта была самой разговорчивой пациенткой на этаже, но внезапно будто онемела. Интерн назначил томографию мозга, которая показала, что пациентка перенесла обширный инсульт. Когда утром я узнал о происшедшем, принимая работу у ночной смены, я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Марту направили в нейрохирургическое отделение интенсивной терапии, однако через несколько дней она вернулась обратно в отделение кардиологии с частично восстановившимися функциями, но уже лишившись своей жизненной энергии. Общение с ее семьей всегда было в радость. В первый раз пятеро детей со своими супругами, все в ярко-желтых медицинских халатах, пришли в больницу познакомиться с врачами и обсудить план действий. Главный для нас вопрос заключался в том, насколько интенсивным должно быть ее лечение. Стоит ли нам делать все, что в человеческих силах, включая катетеризацию сердца, или же лучше сосредоточиться на смягчении симптомов? Во время каждой нашей встречи Марта спрашивала: «Доктор, когда меня отпустят домой?» Конечно, я не оракул. У меня имелись свои догадки о том, какая из артерий ее сердца была заблокирована, что способствовало накоплению жидкости в ее легких и что делало ее настолько слабой, что она даже не могла подняться. Я был готов к откровенному обсуждению всех ее недугов, но мне не хватало смелости сказать ей, что в тот момент, когда она попала в машину скорой помощи, она отправилась в поездку в один конец без особых шансов вернуться обратно. На протяжении почти всей истории человечества писатели, поэты и философы находили параллели между жизнью и смертью, между рождением и умиранием. Сопоставление жизни и смерти не просто источник поэтических образов — оно имеет под собой вполне реальную основу. Если люди прошлого рожали своих детей в пещерах, там же они и умирали. С тех пор как мы начали строить дома, нам кажется естественным, что они предназначены не только для того, чтобы изо дня в день обеспечивать нам крышу над головой; они также служат местом, где мы можем начать и закончить жизнь. До начала XX века все роды были домашними. В Древней Греции семья, где родился мальчик, вешала на входную дверь оливковый венок; о рождении девочки сообщал клок шерсти.