На большой переменке к нам подошел Шура Нецветайло и сообщил: — Меня опять вызывали к директору и там говорили, что из седьмого класса арестовали двух ребят. — Чего же ты треплешься? — спросил Юра. — Ведь вы дали честное слово держать язык за зубами. — Брось ты!.. — рассердился Нецветайло. — Я про одно, а ты про другое. — Нет, и я про это же. — Юрка, ты настоящий товарищ… Ну, понимаешь, не могу я говорить. Слово дал! Понимаешь? Шура очень переживал и злился. Я вспомнил, как он первый пришел ко мне на помощь, и решил, что будет просто нечестно отталкивать товарища. Мало ли что бывает в жизни, а дружбу нужно беречь. Ведь Шура не девчонка… — А кого же арестовали? — спросил я. Но Нецветайло не сразу повернешь. Он сначала ответил Юре: — Вот на днях все станет ясным… Тогда, конечно… тогда я сам первый скажу… И ты, Олег, не думай… Мы с Алькой просто так… Ну, лучше б он меня ударил, чем сказать такое! Я уже хотел уйти, но до Шуры наконец дошел и мой вопрос, и он объяснил: — Говорят, Гриня какого-то арестовали… Это не тот, что на тебя тогда лез? (Я кивнул.) А фамилию второго я не знаю. — Постой, постой, это, значит, чесныковские дружки! — оживился Грабин. — А он как себя чувствует? Юрка сразу же бросился в класс, пробежал по коридору, заглянул в столовую, но Петренко нигде не нашел и так нам и доложил. «Странно…» — подумал я. Но еще удивительней было то, что Чеснык не пришел и на другие уроки. А ведь последнее время он ни разу не сматывался с занятий и даже начал хорошо учиться. Может быть, и его забрали… Мы обсудили этот вопрос и поняли, что раз и мы связывались с Чесныком, то и нам может не поздоровиться. — Вот же невезение! — почесал затылок Нецветайло. — А тут и собрание это… Весь следующий день мы на каждой переменке обсуждали свои дела. Я умудрился получить двойку по литературе, потому что не учил уроков. Это сразу стало известно Елене Ивановне. На своем уроке она мне сказала: — Ты хоть бы перед собранием позанимался как следует… Наша троица переглянулась и поняла — дело оборачивается плохо. На переменке ко мне подошла почему-то сияющая Аля и таким мягким, подлизывающимся голоском спросила: — У тебя нет чего-нибудь почитать? Я даже глаза вылупил: с каких это пор Лунища стала увлекаться литературой? И тут сразу понял — она нарочно решила подкусить меня за двойку по литературе. Такое зло меня взяло на нее, что и сказать нельзя… А ведь я сначала даже обрадовался, когда она подошла. Я, конечно, ничего ей не ответил и гордо отошел. Алька вздохнула, но тоже промолчала. На следующей перемене мы втроем опять посовещались и договорились ждать решения своей судьбы прямо в школе. — Потому что знаешь родителей… — сказал Юра Грабин. — Если кругом много людей, они ругать не станут. И по дороге из школы не будут. А пока домой дойдут — поостынут. Достанется уже не так. Чтобы не попадаться на глаза родителям, мы послонялись по школьному двору и как-то незаметно подошли к ярко освещенной слесарной мастерской. — Давай зайдем в сени, — предложил Юрка. Мы постояли в сенях, повздыхали, а потом нас потянуло в мастерскую. В передней, маленькой комнатке, мы наткнулись на Петра Семеновича. — А-а, артель «Напрасный труд»! — насмешливо протянул он. Из-за раскрытых инструментальных шкафов послышался сдержанный смех. Мы молчали, смущенно переступая с ноги на ногу. Петр Семенович улыбнулся: — Новый заказ получили? — Петр Семенович! — воскликнул Юра. — А разве вы не помогли бы товарищу, если бы он попал в беду? — М-м… Помог бы, конечно. — Ну вот. И мы тоже просто помогли товарищу. Мы, конечно, виноваты. Но ведь мы же не для себя делали. — Как это — не для себя? — удивился Петр Семенович. — Очень просто, — ответил Юрка и коротко рассказал, как было дело. Инструктор слегка смутился и погладил лысину. — Ну, а сейчас зачем пришли? — Да просто так. Нравится нам тут! — смело и даже вызывающе ответил Грабин. — Гм-м… «Нравится»! Толкаться или работать? — Работать! — На себя? Или, может быть, товарища нужно выручить? — Знаете что, Петр Семенович, — обиделся Нецветайло, — раз вы так говорите, мы можем уйти… Пошли, ребята! Петр Семенович рассердился: — Смотри, какие обидчивые! Когда они натворили дел, я не обижался, а тут им слова не скажи! Ну и идите тогда, раз не умеете отвечать за свои поступки! — Мы-то умеем… — начал было Шура, но Грабин перебил его: — Подожди!.. Петр Семенович, зачем вспоминать старое? Вы лучше проверьте нас. Давайте какую хотите работу, и мы сделаем… Верно, ребята? Мы с Шуркой кивнули головой. — Вот… Просто нам нравится слесарное дело — мы и приходим. Вы думаете, если бы оно не нравилось нам, мы бы делали пластинки? Петр Семенович внимательно и слегка недоумевающе осматривал нас, потом махнул рукой и весело улыбнулся: — Ну ладно, хлопцы, проверю, какие вы помощники! Мне вот нужно инструментальные марки сделать. Такая работа подходит? — Пожалуйста! — весело ответил Юрка и стал раздеваться. За ним начали стягивать свои пальто и мы. Инструктор принес молотки, связку алюминиевых кружочков и клейма с цифрами. — Будете набивать номера — от сорока до ста. Сейчас я вам покажу, как это делается. — Он двинулся было в большую комнату мастерской, но потом остановился и сказал мне: — А ты, Громов, иди-ка помогай разбирать и чистить инструмент. Вон там, за шкафами. Конечно, мне не очень понравилось это предложение, но, раз Юра за всех уже высказался, делать нечего. Я пошел за шкафы. Там на корточках сидела Аля Петрова и улыбалась. Я остановился и уже начал было поворачиваться, чтобы уйти, но Луна вдруг сразу стала серьезной и строго сказала: — Громов, ты будешь разбирать и чистить драчевые напильники, а я личные. Вот щетка. Она сунула мне в руки металлическую щетку для чистки напильников и спросила: — Ты умеешь ею пользоваться? — И, не дожидаясь ответа, показала, как это делается, а потом насмешливо добавила: — Ты только не трусь — это легко. Я, конечно, ничего ей не ответил, вырвал у нее щетку и взял из кучи сваленных на пол напильников первый попавшийся. Он оказался личным, и я сунул его Луне. Она улыбнулась и поощрительно заметила: — Правильно определил. Я опять промолчал. Так мы и сидели над грудой напильников, чистили их и укладывали в отведенные для них места. Луна начала вздыхать, и стоило мне посмотреть на нее, как оказывалось, что она тоже смотрит на меня. Нужно было что-то сказать, но что и как — я не знал. Да и не хотелось начинать первому. В тот момент, когда я уже собрался спросить у нее, почему она так нечестно поступила, за окном послышались шаги, сдержанный говор, и почти сейчас же в мастерскую вошел директор школы Дмитрий Алексеевич. За ним, гуськом, слегка смущенные, — наши родители. Я сейчас же юркнул за шкаф: не хотелось, чтобы меня увидела мать. Луна, наоборот, вышла и стала смотреть на взрослых. — Вот это первая комната нашей слесарной мастерской, — обратился Дмитрий Алексеевич к нашим родителям. — Петр Семенович, принимай гостей.