Глава 22. Мужское слово У нас уже почти все знают свои отметки за первую четверть. Из нашей троицы хуже всех дела у меня: полно троек и по поведению четверка. У Нецветайло тройки, четверки и пятерки; а у Грабина нет даже троечки. Удивительный он парень — как будто легкомысленный, всегда веселый, а учится хорошо. И все учителя говорят, что он может быть отличником. У Али и у Жени тоже нет троек, а вот у Чесныка четыре двойки. Елена Ивановна прямо спросила у него: — Неужели ты, Петренко, хочешь остаться на третий год? Саша промолчал и отвернулся. В классе он ни с кем не дружит и всем чужой. Как я когда-то. Парень он странный: то задиристый, а то трусливый и будто загнанный. Ну что ж, если бы он был настоящим товарищем, я бы, может, и посочувствовал ему, а раз он так поступил со мной — пусть пеняет на себя. В тот самый день, когда Елена Ивановна читала нам отметки, меня вдруг вызвали в канцелярию. Известно, что за хорошим в канцелярию не вызывают, и потому шел я туда маленькими шажками. Вошел. Сидит Дмитрий Алексеевич и смотрит на меня. Я стою и на него смотрю. Он спрашивает: — Ты от кого-нибудь деньги ждешь? — Н-нет… В самом деле, кто мне может прислать деньги? — Так. А гражданина Петрова ты знаешь? Я думал, думал и честно ответил: — Понятия не имею. Тут только я заметил, что в стороне сидит пожилая женщина с кирзовой хозяйственной сумкой, в стареньком платке и в шинели с синими кантиками. Она вздохнула и укоризненно сказала: — Ведь, наверное, взрослый человек деньги посылал, а вот все наперепутал! — Постойте… — остановил ее Дмитрий Алексеевич. — Ты вспомни как следует, Громов. Может быть, у тебя есть какой-нибудь родственник или знакомый Михаил Андреевич Петров? С парохода «Антон Чехов». — Дядя Миша! — крикнул я. — Ну вот видишь! — улыбнулся директор. — Он прислал тебе деньги. Распишись и получи. Он протянул мне перевод, я посмотрел на него и понял, что дядя Миша не забыл своего слова и прислал мне ровно столько, сколько я был должен Чесныку — сорок пять рублей. Пока я расписывался в переводе, а женщина вытаскивала из сумки трехрублевые бумажки и считала их, я ни о чем не думал. Просто радовался и чувствовал себя очень солидным. Первый раз в жизни, как настоящий взрослый человек, я получал деньги. В перевод даже вписали номер моего ученического билета, как будто это был настоящий паспорт. Но когда я пришел в класс и сел за парту, то подумал, что деньги мне теперь не нужны. С Чесныком все кончено. Правда, я был должен ребятам за пластинки, но ведь и с ними можно было расплатиться постепенно. Вначале я решил, что просто возвращу деньги, но сейчас же вспомнил, что не знаю дяди Мишиного адреса. Я вынул врученный почтальоном талончик и увидел, что на нем, кроме обратного адреса, есть еще и письмо. «Здравствуй, Олег! Мужское слово я сдержал — можешь поправить свои дела. Так, чтобы больше о них не вспоминать. Только и ты помни о своем мужском слове — не снимайся с якоря. И не благодари меня. Все, кажется, складывается так, что благодарить придется мне тебя. По этому адресу не пиши — ухожу в последний рейс. Скоро увидимся. Дядя Миша». Значит, если бы даже я и захотел, то все равно не смог бы возвратить эти деньги. На переменке я попробовал расплатиться с ребятами, но они отказались. — Олег, чудак! — сказал Юра. — Да если моя мать узнает, что у меня появились деньги из неизвестных поступлений, она же мне своих больше никогда не даст. — Не узнает! — Ну да! Еще как узнает! Их же все равно тратить нужно. Вот тут-то она пристанет, и все ей расскажешь. И вообще, помогали мы тебе не для заработка. Я задумался. А что, если мать увидит у меня сразу сорок пять рублей? Мне ведь тоже не поздоровится. И мы решили спрятать деньги до тех пор, пока не приедет дядя Миша. Он же пишет: «Скоро увидимся». Я, правда, подумал: «А если он не приедет, то деньги пригодятся мне на дорогу. Ведь все может быть…» Но ребята отказались прятать деньги у себя. — Знаешь, как родители следят? Мать начнет убираться — может найти. — Ну, а если в книжку? — предложил я. — У меня отец все мои книжки читает, — сказал Юра Грабин. — Особенно приключенческие. Положение было трудное, но выход нашел Шура: — Знаете что? Нужно отдать деньги Альке. Она их сбережет. Она девчонка правильная. Даже если у нее мать и найдет, так ей ничего не будет: она же староста. Скажет, что на сохранение отдали. Так мы и решили. Я честно рассказал Луне, как мне достались эти деньги, и она сразу же согласилась спрятать их. Мы завернули их вместе с корешком перевода в бумажку, и Аля забрала пакетик. Если бы я знал, что из этого получится, я бы никому ничего не говорил об этих деньгах. Но разве все узнаешь заранее? И мы опять, как всегда, вчетвером, пошли домой, не подозревая, что надвигаются грозные события. Глава 23. Грозные события Они произошли на последнем перед праздником уроке труда. Почти все ребята делали второе задание — опиливали болты и гайки к ним, а Шура Нецветайло уже начал нарезать гайку метчиками, а болт — клупиком с раздвижными плашками. Я как раз подошел к нему посмотреть, как это делается. Тут же стоял Петр Семенович, ребята, а с ними и Женя Марков. Инструктор спросил.: — Марков, а когда же ты сдашь свою первую работу? Неужели еще не кончил? — Нет, зачем же, Петр Семенович! — с достоинством ответил Женя и протянул ему пару блестящих пластинок. — Вот они! Ну, понятно, всем интересно было посмотреть, что смастерил Женька, потому что он почти все время либо бродил по мастерской, либо стоял возле тисков, ничего не делая. Когда я посмотрел на его работу, то просто остолбенел. Это были явно мои пластинки — те самые, первые, с блестящими волнистыми полосками от сверла. Я недоумевающе покосился на Женьку, но он даже глазом не моргнул. Ребята тоже удивились, не понимая, как мои пластинки попали к Маркову. Мы переглянулись. — Петренко! Иди посмотри, какие замечательные пластинки у Маркова! — крикнул Юра Грабин и в упор, с издевкой взглянул на Женю. Но Женя опять даже глазом не моргнул. Или у него выдержка такая, или здесь была тайна. Зато Чеснык, едва взглянув на пластинки, побелел как полотно. Даже конопатки на его остреньком носу покоричневели. — Правда, хорошо? — опять спросил Юра, и, как всегда, когда он задает каверзные вопросы, глаза у него были до того правдивые, что Шура Нецветайло как-то странно подался вперед, вобрал свою большую лобастую голову в широкие плечи и сердито покраснел. Чеснык посмотрел на него и пролепетал: — Ребята, это не я… Петр Семенович молчал и внимательно нас разглядывал. Но мы, поняв, что Чеснык продавал пластинки вот таким белоручкам, которые хотели зарабатывать хорошие отметки чужим трудом, были так возмущены, что уже не обращали на него никакого внимания. Мы с отвращением и злостью смотрели то на Чесныка, то на Маркова, а Грабин, как хороший следователь, вел допрос. — Возможно, — сказал он Чесныку. — Но тогда кто? — Я не знаю… ребята… — Хорошо. Тогда этот мистер скажет нам, — кивнул Юра на Маркова, — где он приобрел эти великолепные пластинки, за которые один наш товарищ уже получил пятерку. — Я не понимаю тебя, Грабин, — пожал плечами Женя. — Ну что ж тут непонятного? Где ты купил эти пластинки и сколько заплатил за них? — Я? Я их не покупал! — твердо ответил Женька Марков, но глаза все-таки отвел. — Постойте, ребята… — нерешительно вмешался Петр Семенович. — А почему вы думаете, что он их купил? Может быть, он их сам сделал? Ведь они действительно сработаны… неважно. — Петр Семенович, — ответил Юра, — а ведь вы за них уже ставили пятерку! — Не может быть! За эту работу? Я? Кому? — вдруг взорвался инструктор. — Громову. И — вы! — твердо сказал Юра. Петр Семенович обалдело посмотрел на меня и на невозмутимого Юрку. Потом погладил свое блестящее темя, и оно сразу заблестело еще сильнее, потому что рука у мастера была в масле, которым смазывались метчики.