Высокий, широкоплечий, со строгим и в то же время добродушным лицом, он не казался ни страшным, ни сердитым. Его сильный голос сразу перекрыл кузнечный шум, и все, как по команде, прекратили работу. Юра Грабин подвинулся поближе к директору, быстро, едва заметно взглянул на ребят и невинно переспросил: — У нас случилось? Мальчишки нерешительно и настороженно загалдели: — У нас ничего не случилось! — Может, в другой группе? Девчонки затараторили и запищали: — Просто плохо, что так мало наковален! Делать нечего. — Девочкам и здесь ничего не дают… — Ой, как тут интересно!.. Но Шушина сразу раскусила наши уловки: — Ну, довольно притворяться… Громов, покажись-ка. Я вышел из-за наковальни и подошел к завучу. Ноги под коленками вздрагивали — должно быть, от слабости. Шушина придирчиво осмотрела мои уже перепачканные углем брюки, гимнастерку, лицо, а когда увидела лоб, то сразу отвернулась и мельком, снизу вверх, взглянула на директора. Дмитрий Алексеевич отвел взгляд, и лицо у него стало строгим, а меж мохнатых бровей залегли две глубокие складки. Завуч торжествующе спросила: — Что это у тебя на лбу? — Шишка… наверное, — ответил я и потрогал все еще мокрый от жвачки лоб. — Я вижу, что шишка. Но как и где ты ее получил? Вот в чем вопрос. — Я… — Мне очень не хотелось врать, но рядом очутилась Алька, строго посмотрела на меня, и я покорно ответил: — Играл в футбол… на переменке… ну и вот… упал… Иван Харитонович шумно вздохнул. Все молчали. Дмитрий Алексеевич покосился из-под мохнатых, сдвинутых у переносья бровей на инструктора и тихонько кашлянул. Завуч сказала: — Что-то я не помню… — в ее голосе прибавилось ехидства, — чтобы вы на переменке играли в футбол. Ох уж эта завуч! Недаром она на каждой переменке торчит у окна учительской. Вероятно, все поняли, что мы попались. Но спасение пришло оттуда, откуда его никто не ожидал. — Да ведь видно же, что он действительно носом землю пахал, — сказал директор и пожал широкими плечами. — Даже лоб у этого героя до сих пор зеленый. Завуч внимательней посмотрела на мою шишку, и впервые на ее лице мелькнуло сомнение. Тут наши девчонки как с цепи сорвались. Они вдруг стали жаловаться на мальчишек: — Ведь они же как сумасшедшие гоняют! — Его из ворот прямо на руках вынесли! — И вообще наши мальчишки, кроме футбола, ничего не признают! И даже Иван Харитонович перестал вздыхать… Но вмешался Марков: — Мы сегодня в футбол не играли, — строго сказал он. Девчонки с ужасом уставились на старосту. Даже Чеснык отошел в сторону. Один Марков, бледный и решительный, был совершенно спокоен: ведь он говорил правду. Ему нечего было бояться. — Интересно, Марков, — довольно ехидно спросила Луна, — а откуда ты знаешь, что они не играли в футбол? — Я видел. Я староста класса и все время с ребятами. — Как же ты все время с ребятами, если у тебя есть справка, что ты освобожден от труда? — еще более ехидно спросила Алька и наклонилась вперед так, словно собиралась побежать. Но ее круглое, с крохотными веснушками лицо было спокойно, только глаза горели. — Ведь у тебя там что-то растянуто — нога или рука… Значит, ты и в футбол играть не мог. Женька начал краснеть, и весь класс вдруг залился отчаянным, даже неестественным смехом: — Ай да староста! — Симулянт! — Тише, ребята! — прикрикнула Шушина, и мы примолкли. Но из угла, от кузнечного меха, словно вдогонку раздался глухой голос Шуры Нецветайло: — Ему мама с папой… штанишки надевают… до сих пор. Так смеяться, как смеялись ребята в эту минуту, — ну, это представить себе невозможно. У меня даже дрожь в коленках пропала и лоб болел не так сильно. Марков чуть не плакал. Директор кусал губы, сердито хмурился, но в его серых, глубоко сидящих глазах плясали веселые искорки. И от этого всем было особенно хорошо. Наконец директор крикнул: — Тише, ребята! Значит, ничего страшного у вас не произошло? — Нет! — Конечно, нет! Пожалуй, в этот момент никто не врал, потому что я все-таки стоял на ногах и даже почти отковал ручку кочерги. — Так. Один разбил себе лоб в футбольных воротах. Ну, а как второму нос расквасили? — спросила завуч. Все как-то невольно посмотрели сначала на Сашу Петренко, а потом с надеждой и немножечко испуганно на Луну. Она словно ждала и этого вопроса и этих взглядов и немедленно переспросила: — Кому расквасили нос? Это — Петренко? Но он же вообще у нас слабенький… Даже драться один на один не умеет. — Да, — широко открыв свои большие голубые глаза, сказал Юра. — Он очень слабенький. Его всегда третьегодники из седьмого класса защищают. Завуч, видимо, поняла, что ее разыгрывают, но продолжала возмущаться: — Тем более! Мальчик слаб, он даже обороняться не может, а в вашем классе за него некому заступиться. Вот и разбили ему нос. — Это верно, — спокойно и даже как-то печально подтвердил Юрка. — Он слабенький. Оттого и на второй год остался. Побледневший — даже конопатки на носу выступили — Чеснык прошипел сквозь сжатые зубы: — Замолчи, Юрка! — Сашенька, — повернулся к нему Юрка и развел руки, — я же тебя защищаю! Ты ведь сам не мог — побежал старосте жаловаться. Ты же слабенький! — и засмеялся. — И староста у нас тоже слабенький, — поддержала Алька и, уже не выдержав, сквозь смех докончила: — У него ножка растянута. — Аля, не смейся, — все так же серьезно сказал Юрка. — Ему сам папа справку выписал. Но ребята почему-то не смеялись. Они смотрели на директора и на завуча. Дмитрий Алексеевич казался странным — щеки надуты, губы сжаты, и весь красный как рак, а на глазах слезы. Не поймешь: не то смеяться ему хочется, не то он сердится. А Шушина, наоборот, побледнела, сцепила пальцы и выставила вперед локти, словно защищаясь от кого-то. Не разжимая пальцев, она резко, раздельно спросила: — Я хочу знать, кто разбил нос… Как твоя фамилия? — обратилась она к Саше. — Ну, Петренко… — ответил Чеснык и стал ковырять ботинком песчаный пол кузни. — Так вот: кто разбил нос Петренко? Все молчали. У дальней стены сопел не то Нецветайло, не то кузнечный мех. — Я еще раз спрашиваю: кто разбил Петренко нос? Все снова промолчали. И вдруг Чеснык выпрямился, потом отвернулся и через плечо сказал: — А мне никто носа не разбивал. Если нужно, я сам разобью… кое-кому. И получу с кого нужно. — Какой получатель! — презрительно протянула Аля. Чеснык резко повернулся к ней и сжал кулаки. Дмитрий Алексеевич как-то сразу успокоился и перестал краснеть. Он выпрямился во весь свой могучий рост и строго прикрикнул: