– Ага! – с улыбкой отозвался Медвежонок и прибавил: – Можешь ли ты сказать правду? – Как не мочь, ваша милость! – Вход в гавань Гуантанамо затруднителен? – Нисколько, ваша милость, стоит лишь держаться самой середины прохода. – Город велик? – Это деревня, ваша милость. – Очень хорошо. Есть там военные? – Отряд в пятьдесят человек при земляном редуте. – Черт возьми! – Но, – поспешил договорить лоцман, – сооружение редута еще не докончено и пушки не прибыли из Сантьяго, хотя их ждут с часа на час! – Тем лучше! Это во многом упрощает дело. Как ты полагаешь, замечено наше приближение? – Наверняка нет, ваша милость. Я заметил вас около часу назад, когда все жители спали непробудным сном. – Так слушай же: ты знаешь, кто мы, не правда ли? Берегись, если ты меня обманешь, я вздерну тебя на верхушке мачты, которая сейчас над твоей головой. Если же ты окажешь мне хорошую услугу, то получишь за это десять унций золота. Я никогда не изменяю своему слову. Что ты выбираешь? – Десять унций, ваше превосходительство, – с живостью вскричал лоцман, глаза которого заблестели жадным огнем. – Договорились. Принимай управление судном и веди нас в гавань. Лоцман поклонился и приступил к исполнению приказа. Испанец примирился со своей невольной ошибкой: обещанная щедрая награда в десять унций золота превратила его, по крайней мере на время, в приверженца Береговых братьев. Он с необычайным искусством провел судно по узкому проходу в гавань, и вскоре фрегат был на расстоянии половины пушечного выстрела от деревни, все еще погруженной в глубочайшее безмолвие. Страшное пробуждение предстояло ее жителям. Командир фрегата велел бросить якорь и убрать паруса, потом передал командование Пьеру Леграну и съехал на берег, захватив с собой лоцмана. Три лодки с сотней флибустьеров следовали за командиром. Пристани лодки достигли в несколько ударов весел. Когда все высадились, Медвежонок, из опасения быть захваченными врасплох, приказал гребцам отплыть и держаться неподалеку от берега. – Кто главный в деревне? – спросил он лоцмана. – Алькальд[11], ваша милость. – Где он живет? – Вот в этом большом доме. Большой дом на самом деле был хижиной, немного менее жалкой, чем остальные. – Вот и прекрасно, – продолжал Медвежонок. – Алькальд этот храбр? – Не могу сказать, ваша милость. Знаю только, что это злой скряга, которого все ненавидят. Но он племянник губернатора Сантьяго и потому делает, что ему вздумается. – Вот тебе на! – вскричал Медвежонок, смеясь. – Уж не призван ли я здесь разыграть роль Провидения? Смешно было бы! – О! Ваша милость, – вскричал лоцман умоляющим тоном, – весь наш край был бы очень счастлив избавиться от такого изверга! Нет такого ужасного деяния, которого он не совершал бы ежедневно! – Неужели? Ну, так я пойду поздороваться с этим достойным алькальдом. А ты ступай за мной и ничего не бойся. Дом алькальда стоял в нескольких шагах от берега. Медвежонок велел окружить его, потом выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил в дверной замок, который тут же разлетелся вдребезги. Но дверь не отворилась: она была крепко заложена изнутри. – По-видимому, мы имеем дело с человеком осторожным, – сказал командир, вновь заряжая пистолет. – Хватите-ка пару раз топором! В то же мгновение настежь распахнулось окно, и в нем показалось бледное от испуга лицо человека в ночном облачении, вооруженного длинным мушкетом. – А! Мерзавцы! – пронзительно крикнул он. – Убить меня хотите! Постойте, я вас! – Заткнуть рот этому крикуну, – холодно сказал Медвежонок. Выстрел из ружья вышиб мушкет из рук алькальда, осколки попадали наземь. Алькальд нырнул вглубь комнаты. Выстрелы и удары топора разбудили жителей. Повсюду в домиках робко приотворялись двери и показались бледные, заспанные лица. Однако выйти не осмеливался никто. Дверь наконец подалась под частыми ударами сильного матроса. – Приведите-ка сюда этого негодяя, – приказал Медвежонок двум флибустьерам, – а вы, – обратился он к остальным, – постройтесь и смотрите в оба. Алькальд появился в рубашке и подштанниках. Он дрожал всем телом, скорее от страха, чем от холода, хотя ветер был довольно чувствителен – ночи весьма холодны в тех местах. Два матроса, которые вели алькальда, не скупились на удары прикладами, подгоняя несчастного. – Вы алькальд? – резко спросил Медвежонок. – Алькальд, – едва слышно ответил человек хриплым голосом. – Связать ему руки, а пальцы перевить серными фитилями. При первом моем знаке поджечь фитили. Приказание было исполнено с быстротой и ловкостью, свидетельствовавшими о долголетнем опыте. Алькальд понял, в чем дело, ужас его не знал меры. – Теперь отвечайте – и не вздумайте обманывать, а то поплатитесь, – с двусмысленной улыбкой произнес Медвежонок, указывая мужчине на его пальцы. – Спрашивайте, – тотчас согласился алькальд. – Ваша деревня в моей власти, вы и все жители – мои пленники. Но у вас есть возможность откупиться. – Увы! Мы так бедны! – Быть может. Но у вас есть склады съестных припасов. Где они? – Клянусь спасением души, все склады пусты. – Где они? – Там, – указал алькальд на два больших дощатых сарая. – Осмотреть, – коротко приказал Медвежонок. Человек двадцать флибустьеров бросились к сараям и через четверть часа вернулись с отчетом, что они пусты. – Других нет? – спросил Медвежонок у алькальда. – Нет, – пробормотал пленник. – Точно нет? – Клянусь спасением души… – Хорошо, хорошо, – перебил капитан, – это мы знаем. Берегись же. – Клянусь вам, что нет, – осмелился повторить алькальд, начиная успокаиваться. Однако вдруг отступил на шаг. – Это что за дьявол! – вскричал он, увидав лоцмана, который до сих пор скрывался в толпе Береговых братьев. – Этот человек обманывает вас, ваша милость, – с живостью вскричал лоцман, – и обманывает заведомо. – То есть? – Склады пусты, это правда, но только потому, что он захватил, несмотря на протесты законных владельцев, все товары, имевшиеся в магазинах, и велел перенести их на свой собственный склад, чтобы продать в свою пользу. – Это правда? – спросил Медвежонок, обращаясь к толпе, стоявшей поодаль. Когда жители удостоверились, что флибустьеры не имеют злого умысла собственно против них, они понемногу осмелились выйти из своих домов. Скопление народа увеличивалось с каждой минутой. – Правда, ваша милость, – ответили они в один голос.