Сдержаться и не ударить его оказалось непросто. – В крайнем случае, – Милош решил, что лучше о фарадальском чуде больше не вспоминать, – найдём святилище где-то тут в лесу, попробуем принести жертву. Мне сегодня старик-мельник рассказал, что местные так задабривают лешего. – Жертву? – перепугался Ежи. – Не трясись, курицу какую прирежем и хватит, – усмехнулся Милош. Друг всё ещё выглядел встревоженным. Старый Барсук неожиданно так громко захрапел, что оба юноши вздрогнули. – Послушай, – Милош наклонился и приглушил голос. – Фарадалы где-то рядом, Дара их видела. – Те самые фарадалы? – переспросил Ежи. – Из Златоборска? Которых ты… – Они спрашивали обо мне. Несмотря на банный жар, Ежи стал белее полотна. – Они пока не знают, где я. Но стоит поспешить. Завтра я ещё раз поговорю с Дарой. Она должна понять… – Я и сам не очень понимаю, зачем тебе в Великий лес, – насупившись, сказал Ежи. – Неужели так сложно рассказать? Милош не ответил. О некоторых вещах никому знать не стоило, особенно если от этого зависели жизни других людей. Стжежимир на него рассчитывал. На улице Милош почувствовал себя неуютно. По ночам его настораживала скрипучая мельница и тихий плеск воды в запруде, а больше всего волновал Великий лес. В темноте его невозможно было разглядеть, но Милош слышал уханье сов и чувствовал на себе взгляды духов. Верно, они ждали, когда чародей придёт к ним или когда сдастся и навсегда покинет Ратиславию. * * * Ночь была наполнена тревогой. Месяц осветил тропу до самой реки, и Дара спустилась к воде, слушая журчание. Девушка ступала тихо, не желая потревожить тихую мелодию Звени. Дара часто слушала её. Порой, когда вокруг становилось совсем темно и тихо, могло показаться, что кто-то пел в воде. Той ночью, сквозь переливчатый шум и скрип старой ивы, она снова услышала песню. Голос звучал с глубины громче, чем когда-либо. Чистый и звонкий. Дара не смогла разобрать ни слова, но почувствовала, как нечто зазывало её к себе на дно. Под чёрной толщей воды сияло чистое пламя, плясало на песчаном дне сотней огоньков и искр. Оно просило подойти всё ближе и ближе. Вдруг рука схватила за лодыжку. Дара взвизгнула, дёрнулась и упала назад, пытаясь вырваться. Взметнулись брызги, и только тогда она поняла, что зашла в реку по пояс. Ногу отпустили. Рядом вынырнул водяной. Во тьме его лицо сделалось совсем серым, и только глаза ярко светились жёлтым. – Уходи. Дара растерялась, оцепенела. Никогда она не видела в водяном нечеловеческой мощи, что горела теперь в его рыбьих глазах. – Прочь, – прорычал дух. Дара сделала несколько неловких шагов назад, спотыкаясь и путаясь в тине. И вдруг от леса огромным золотым змеем пронёсся по речному дну свет, озарил всё вокруг, и Дара почувствовала, как обожгло кожу яркое сияние. – Про-очь! Наконец Дара выбралась на берег, испуганно притянула оголившиеся ноги к груди, сжалась. Промокшая рубаха прилипла к телу. Её бил озноб. Река вспыхнула ярче прежнего, и золотой змей умчался дальше, теряясь в темноте. Свет в реке потух, но голос его по-прежнему звучал в ушах, звал за собой. Дара поднялась на непослушные ноги и побежала к Заречью. Дальше Звеня делала крюк, огибая лес, Дара могла успеть минуть его прежде, чем золотой змей скроется вдали. Стремительно она пронеслась по дороге, перескакивая через кочки, ворвалась в рощу и кинулась по хорошо знакомой тропинке, прорвалась через заросли борщевика, сокращая путь. Скоро она выбралась из рощи и оказалась на берегу реки недалеко от Заречья. Река там уже потемнела, затух огонь, а золотой свет унёсся далеко вперёд. На мгновение Дара испытала разочарование, но тут же позабыла про золотого змея. У воды стоял мужчина. Невысокий, худой. Она сразу узнала его даже в потёмках. Тавруй не увидел Дару, и она притаилась в тени деревьев, чувствуя, как зашептала роща за спиной, приглашая под свой покров. От сумрака отделилась тень, скользнула ближе к Таврую. Сверкнули золотом глаза. Дара редко видела безликих духов, они держались стороной от людей. Тени были бесплотны и безмолвны, черны, как ночь, серы, как мыши, и только глаза-угольки горели там, где у человека должно быть лицо. Но этот дух явно говорил с Тавруем. Колдун слушал и отвечал, а когда разговор закончился, он взмахнул рукой, разрешая уйти, точно своему слуге. Медленно Дара попятилась назад, желая уйти незамеченной. – Зачем ты следовала за поющей богиней? Его голос прозвучал слишком громко для ночной тиши, слишком неожиданно. Дара вздрогнула, в горле собрался комок. – Богиней? – тихо переспросила она, но мужчина расслышал её вопрос. В темноте он казался ещё страшнее, чем при дневном свете. Узкие чёрные глаза, точно щёлки, острые скулы и страшные шрамы, пересекавшие узкое лицо. – Та, что поёт в водах реки, – пояснил он. – Это её голос золотом отражается по ночам, её песня слышится из сердца леса. – Так это всего лишь голос? – Лишь голос, – эхом отозвался мужчина. – Видеть её саму ни мне, ни тебе не удастся, покуда не решишься пройти в Великий лес. Дара вышла из тени деревьев, ступая в свет месяца. – Прежде я не видела золотого змея в реке, – задумчиво сказала она. – То редко можно увидеть своими глазами. – Тавруй не отрывал взгляда от тёмной полоски леса, за которым скрылась река. – Но сегодня пролилась кровь. – Что? Где? – Я слышал, фарадалы ищут чародея. Рдзенца. Видимо, они не знают, как он выглядит. Дара подошла ещё ближе, заглянула в чёрные глаза. – Что случилось? Расскажи мне. – Духи нашептали, что у реки убили рдзенца. Его кровь насытила духов вод, а они разбудили золотую богиню. – Кто этот рдзенец? Зачем фарадалам его убивать? – Видимо, они не обладают тем же видением, что есть у меня, – он дотронулся до своей груди. – И у тебя, – пальцами он коснулся лба Дары, и она отпрянула назад. – Фарадалы искали чародея и чужака и подумали, что нашли. – И что теперь? Они ушли? – У рдзенца с собой не оказалось того, что они искали, – Тавруй смотрел так, будто знал больше Дары. – Это что-то на вашей мельнице, духи так мне сказали. Ужом заскользил страх по коже. Дара почувствовала, как рубаха прилипла к телу и лоб покрылся испариной. – Что мне делать? – А что ты хочешь? – невозмутимо спросил Тавруй. Дара впилась ногтями в ладони. – Я хочу прогнать его. Тавруй улыбался, не размыкая губ. – Так прогони. – Я не могу. – Конечно можешь. Ещё когда тебя привели ко мне ребёнком, я сказал, что нельзя прятать солнце. Ты рождена чародейкой, Дара. В этом твоя сила, твоя красота. Ты не должна бояться этого. – Мне нельзя… Ночь обволокла их, окружила, и Дара не могла найти в темноте ни света, ни сил. Никогда прежде она не чувствовала себя такой беспомощной: ни когда плакала по матери, ни когда Тавруй запер её силу. Пропел соловей в роще, и Дара встрепенулась, точно разбуженная от морока его трелью. – На тебе десятки замков, – колдун коснулся её лба, груди, рук, и Дара больше не сопротивлялась. Он дотронулся до неё везде, где много зим назад нарисовал знаки пахучим маслом, везде, где наложил заклятия. Это Тавруй запер её силу. Когда Даре минуло пятое лето, Старый Барсук отвёл её к единственному колдуну во всей округе. С тех пор золото в её крови потухло и дочка мельника не смогла колдовать. С тех пор каждую ночь ей снилась тьма, клокочущая тысячей голосов, и огонь, сжигающий всё живое и жизнью дышавший. С тех пор Дара не видела чар и сотворить их тоже не могла. – Ты не можешь всю жизнь бояться себя самой. Я сделал, о чём просил твой дед, но ты уже не малое дитя и можешь решить, как тебе жить. Тавруй поднялся по холму от берега на дорогу и оглянулся. Дара сделала шаг, другой и пошла следом. Нельзя, нельзя было следовать за ним. Нельзя было выпускать на волю чары. Но никто, кроме Дары, не был способен теперь защитить её семью. – Я воспользуюсь силой только один раз. Ты научишь меня? – спросила она у Тавруя. Молча колдун кивнул и направился по дороге к деревне.