— А сделали вы свое завещание, господин викарий? И приготовились, как должно? — Приготовился к чему? Неужели вы хотите намекнуть на какую-нибудь новую опасность? — Ну, вы, конечно, не трусите! — продолжал доктор. — А потому позвольте мне дать вам добрый совет: не надевайте на себя ничего, кроме фланели, когда мы сядем в шлюпки! Духовным особам особенно вредна простуда… Поверьте моему опыту! — И веселый, румяный доктор побежал дальше, веселя всех одним своим вечно неунывающим и добродушным видом. Весь пароход, особенно экипаж, боготворил «Фредли», то есть доктора Фридриха Купера, и каждый из этих людей охотно рискнул бы за него жизнью. Но викарий считал его пустым и легкомысленным человеком и не питал к нему ни уважения, ни симпатии. — Я не могу одобрять подобного легкомыслия в такой серьезный момент, — неодобрительно заметил викарий. — Доктор Купер должен бы подумать, сколько нас теперь мучится и страдает! — Вы говорите о себе, не так ли? — спросил Мюрри. — Я говорю о многих! Ведь для меня очевидно, что положение наше серьезно! А между тем для многих из нас всякая задержка крайне мучительна! Возьмем, например, мисс Голдинг, которая должна была обвенчаться тотчас по приезде. Для нее всякое промедление должно оказаться весьма тяжким! — О да! — воскликнул саркастически Вест. — Вам непременно следует поговорить с капитаном! Какое в самом деле громадное несчастье, если брак мисс Голдинг будет отложен на некоторое время! Ее будущему супругу придется, пожалуй, целую неделю платить или, вернее, в долг завтракать в ресторане! Что, собственно, более в обычае у людей его круга? Кажется, последнее, если не ошибаюсь? Это в самом деле ужасно! Я бы на вашем месте предложил немедленно спустить водолазов, чтобы отыскать пошедший ко дну винт, тем более что здесь до дна не более мили, я полагаю… Кстати, они могут выловить нам для забавы молоденькую русалку… Что вы на это скажете? — Но викария уже не было: он поспешил наверх, в надежде найти там кого-нибудь, перед кем он мог бы излить свое горе и опасения. И не столько за себя, сколько за прелестную Джесси Голдинг скорбело его сердце; ему казалось, что весь мир перевернется, если девушка не очутится как можно скорее в объятиях своего нареченного, ожидающего в туманном Альбионе. Джесси в своей каюте и не подозревала такой отеческой тревоги и заботы о себе. Она дурно провела ночь, но отнюдь не вследствие опасений, вызванных катастрофой; она так безусловно полагалась на искусство инженеров, что мысль о настоящем серьезном несчастье с этим громадным, величественным пароходом даже не приходила ей в голову. Нет, ее томил и мучил образ Мюрри Веста, он преследовал ее наяву и во сне, в минуты дремы и уединения. Даже здесь, в этой каюте, она будто чувствовала на себе его выразительные глаза. Она почему-то была убеждена, что не пустой случай столкнул ее с ним здесь, на пароходе. Он знал ее брата Лионеля, знал, какой смертью Лионель умер. Ни одной минуты она не верила и не могла верить, что брат ее умер от руки этого человека, но его скрытность задевала ее за живое, его повелительный тон и манера возмущали гордость своевольного, избалованного ребенка, перед которым все преклонялись. Ее собственное бессилие перед ним бесило ее, и она решила, как только они прибудут в Ливерпуль, совершенно избавиться от его влияния. При этом она вспомнила, что когда она будет замужем, то у нее будет много дел и занятий, и это, а также новизна положения помогут ей перестать думать о нем. С этой мыслью она поднялась, села на постель и окликнула свою тетю Эву. — Скажи, пожалуйста, тетя, не пора ли вставать? Посмотри на свои часы; мои не желают открыть мне эту тайну! Ах, Господи! Зачем это пароход так качает, право, я сейчас буду одеваться… — Господь с тобой, дитя, что ты вздумала делать? Ложись сейчас! Ведь еще нет шести часов! — Я терпеть не могу, чтобы, когда я проснусь, не время было завтракать! — капризным, шутливым тоном заявила Джесси. — Когда я буду хозяйкой в Монктоне, у меня всю ночь будет время завтрака, чтобы, когда я ни проснусь, завтрак был готов для меня. Ах, тетя, знаешь, чего бы я хотела? Я хотела бы быть красивой золотой рыбкой в светлом хрустальном бассейне… Да, это было бы так прекрасно! — Ах, Боже! Какая ужасная буря… Как это ты можешь ходить по каюте, Джесси? Я уверена, что что-нибудь случилось! Надо будет послать за капитаном! — Фу, как это несносно, эта качка… Право, если Жеральд любит море, я с ним непременно разведусь!.. Вдруг страшный толчок заставил все предметы в каюте подпрыгнуть кверху и затем покатиться по полу. — Боже правый! Неужели пароход идет ко дну? — воскликнула тетушка Эва. — Быть может, они спускают якорь! — Что ты, дитя, Господь с тобой, спускать якорь в Атлантическом океане. Что за глупости!.. — Все на свете глупости, тетя, а прежде всего замужество! — Надо будет благодарить Провидение, если тебе удастся вообще выйти замуж! — наставительно заметила тетка. — Это замужество совершенно вскружило тебе голову! — Не замужество, тетя, а эта качка! Она молча продолжала одеваться. Одевшись небрежно, на скорую руку, она осторожно пробралась на палубу, где матросы уже натягивали спасательные канаты, которые должны были стать столь необходимыми, когда буря усилится, чего следовало ожидать, судя по всему. Еще капитан не отдал приказания всем пассажирам оставаться внизу, но с минуты на минуту об этом должно было быть объявлено. И Джесси на собственном опыте убедилась в необходимости такого распоряжения, так как, едва успела она выйти из-под прикрытия главной лестницы кают-компании, как ее ветром чуть не снесло в море, и если бы две сильные руки не успели вовремя обхватить ее, она, несомненно, была бы смыта. С минуту обуявший ее страх лишил ее и силы, и желания вырваться из этих тесных объятий. — Благодарю вас! — сказала она, оглянувшись и узнав Веста. Тот выпустил руки, но продолжал удерживать ее за предплечье. — Смотрите, берегитесь, вы чуть было не скатились в каюту высокочтимого викария! А, насколько мне известно, викарий не вполне готов принять вас. Мерзкая погода, не правда ли? А надо ожидать и еще хуже! Джесси взглянула на него из-под опущенных век, и невольная улыбка засветилась в ее глазах. — Видно, это судьба! — Что судьба? Чтобы вы скатились в каюту викария? — Нет, не это… Да вы отлично знаете, что… Пустите меня, пожалуйста!.. — Сделайте одолжение! — сказал Мюрри и тотчас же отпустил ее руку. В этот самый момент ветер сдул капюшон с головы девушки, и ее светлые, точно лен, кудри разметались по лбу и вискам. Она была прелестна, как прелестнейшая из грезовских головок. Могучие валы один за другим грозной стеной устремлялись, словно вражеская рать, на пароход, будто он сзывал их на погибель свою, и беспощадный ураган гнал их с ужасающей быстротой, гудел и завывал вокруг парохода и снова кинул трепещущую девушку в объятия, готовые принять ее. — Да вы, как я вижу, упорно решились разбудить высокочтимого викария! — заметил Мюрри Вест. — Ох, пустите меня, мистер Вест, прошу вас, пустите меня… Проводите меня вниз, пока я еще жива! — жалобно просила Джесси. — С величайшей готовностью! — отозвался Вест. — Но, конечно, как чужой? Она взглянула на него глазами, полными слез, и воскликнула: — Боже мой! Что послало вас в мою жизнь? Что бросило вас на моем пути? Почему каждый раз, когда мне нужна помощь, когда я хочу позвать кого-нибудь, каждый раз являетесь вы? — Случайность! Пустая случайность, не более того! — сказал как-то загадочно Вест. — Ухватитесь за эту веревку, вот так… Теперь вам будет гораздо легче! — добавил он, провожая ее до главной лестницы. Тем временем качка все усиливалась. Джесси, добравшись до лестницы, грузно опустилась на одну из верхних ступеней, и вся ее твердая решимость быть непреклонно холодной, настойчивой и замкнутой по отношению к этому человеку теперь растаяла, как воск. — Боже мой, что же мне теперь делать? — прошептала она как бы про себя. — Как я дойду теперь до моей каюты?.. Меня так и кидает из стороны в сторону! — Всего лучше для вас оставаться, где вы есть… Тут не так душно, как в каюте. Кроме того, в такую погоду не стоит завтракать. Лучше выпейте чаю! — Чаю? Но кто принесет его мне сюда?.. Вот если бы я умела ходить по канату!.. — Да это совершенно не нужно и даже не совсем прилично! А чай я могу принести для вас! Через минуту он принес ей чай, который она выпила с благодарностью. Повсюду и со всех концов парохода требовали чаю и фруктов. Матросы, хватаясь за предохранительные канаты, торопились закрывать железные ставни; голос капитана приказывал задраить все люки. — Неужели дело так плохо? — спросила Джесси. — Как видно, нам предстоит выдержать настоящую бурю? — Весьма вероятно! Состояние погоды не предвещает ничего хорошего. Дует настоящий вест… Есть вероятие, что он гонит нас в сторону Ирландии. Пусть это послужит вам в утешение! — Но я вовсе не желаю в Ирландию! Я хочу в Лондон, где меня ожидает мой жених! — Ах, да, это действительно ужасно! Свадьба без невесты! Впрочем, многие мужчины очень бы желали именно такого брака. А разве лорд Истрей так нетерпелив? — Он уверяет, что не в состоянии прожить еще неделю без меня! — В таком случае можете считать его уже мертвым! Наш пароход совершенно беспомощен, и если даже нас возьмут на буксир, то никакой буксир не в состоянии привести нас в Лондон в двое суток! Вы, во всяком случае, опоздаете, по крайней мере, на десять суток! Я сочувствую вам от души! — Неправда, вы вовсе не сочувствуете этому горю, вы даже рады! Почему вы не хотите быть чистосердечным? — В такого рода делах, как свадьба, никто не бывает вполне чистосердечен! — сказал Вест. — Ни священник, венчающий вас и призывающий благословение на ваш союз, ни жених, уверяющий, что невеста — единственная женщина, которую он когда-либо любил, ни невеста, обещающая быть покорной и послушной… Словом, никто. Почему же мне одному быть исключением? Когда я бываю на свадьбах как мужчина, то всегда мысленно задаю себе вопрос, кого любит невеста, и обыкновенно бываю почти уверен, что она любит кого-нибудь, но только не жениха, с которым стоит у аналоя… А в данном случае я, конечно, нимало не сомневался в решении этого вопроса! — Вы положительно грубы, мистер Вест! — Самый грубый человек, какого вы когда-либо встречали! Ведь это уже решено и подписано! Говорить правду вообще считается грубостью, я это знаю. Не желаете ли еще чаю или, быть может, вы предпочитаете, чтобы я предоставил вас вашим мыслям?.. — Чаю я больше не хочу, а вы можете идти, если желаете, но прежде скажите мне, действительно ли наш пароход находится в опасности? Я бы желала это знать прежде, чем вы уйдете! — Значит, вы доверяете до некоторой степени моему суждению? — Да, почему же нет? Я считаю вас умным человеком, хотя иногда и невыносимым! — Ну, это еще сносная аттестация в устах женщины. Итак, вот вам мое мнение. Такая громадная посудина, как наш пароход, может долго продержаться, даже и в Атлантическом океане, но мы беспомощны, винт не действует, а паруса наши могут быть не больше носового платка! Но, в сущности, я не думаю, чтобы в настоящее время нам грозила серьезная опасность. Буря, конечно, неприятна, но пароходы эти — настоящие плавучие острова, которым сама по себе не страшна никакая буря. Взяв у Джесси из рук чашку, мистер Вест приподнял свою шляпу и откланялся. — Всего доброго! — сказал он и спустился в свою каюту, даже не оглянувшись. Здесь он застал своего друга Лэдло сидящим на койке и прихлебывающим из большого стакана крепкую смесь коньяка и воды. Хотя в каюте ни шум волн, ни рев ветра, ни даже самая качка не были так чувствительны, как в каютах верхней рубки, но Лэдло, нервы которого были вообще сильно расшатаны, стал расспрашивать Мюрри тоном перетрусившей женщины: — Что там такое творится? Ведь это же, наконец, становится невыносимо! Отчего они ничего не предпринимают? — Право, дорогой мой, тебе следует надеть юбку! Судя по всему, она тебе гораздо более к лицу, чем мужская одежда, Хуберт, а между тем в былое время, до встречи с Лионелем Голдингом, я считал тебя мужчиной. Лэдло оттолкнул в сторону свой стакан и капризным, раздражительным жестом завернулся в одеяло. — Я не люблю, Мюрри, когда ты издеваешься надо мной, — проговорил он. — Ты отлично знаешь, что я теперь чувствую себя не так хорошо, как раньше. И к чему ты постоянно упоминаешь о Голдинге? Если ты намерен покинуть меня на произвол судьбы, то сделай одолжение, не стесняйся, я как-нибудь управлюсь!.. Мюрри присел на край его койки и, взяв его горячую руку в свою, ласково стал выговаривать ему: — Ты прекрасно знаешь, Хуберт, что говоришь глупости. И если я стою за тебя, то потому, что уверен: ты не всецело виновен. В Англии ты начнешь жизнь сначала, начнешь совершенно новую жизнь, а пока забудем о Лионеле… — Забыть о нем, когда его сестра целый день вертится тут вокруг и около! Она заставит тебя забыть свое обещание, Мюрри. А ведь они застрелили бы меня, как собаку, если бы только знали. Намерен ты продолжать это знакомство и по прибытии в Ливерпуль? — По прибытии, если только мы туда прибудем, она сейчас ускачет в церковь и через неделю будет справлять медовый месяц. Но я прошу тебя совершенно не принимать ее в расчет, и если из-за нее что-либо выйдет, то я принимаю все это на себя! Неужели ты в самом деле думаешь, что я не сумею управиться с такой девочкой? — Не то! Я знаю, ты всегда делал с женщинами все, что только хотел, но на этот раз мне казалось, что тут есть что-то особенное! Впрочем, я могу ошибиться. Но скажи, неужели наше положение на этом пароходе так безнадежно, что ты говоришь: «Если только мы прибудем туда»? Что значит эта фраза? — Ты не ребенок и сам можешь понять, что в такую погоду без руля и с парусами не больше носового платка, на расстоянии тысячи миль от земли, положение парохода незавидное… — Представь себе, мне снилось, будто пароход пошел ко дну и мы не могли вырваться из нашей каюты потому, что дверь была заперта, вода хлынула бешеным водоворотом в иллюминатор и все кругом погрузилось в страшный мрак!