Буран налетел внезапно. Раз – и все вокруг потонуло в серой мгле, а внедорожник качнуло из стороны в сторону, словно он был утлым суденышком посреди бушующего океана. – Охренеть! – прорычал Чернов, вцепившись в руль. – Это что такое? – С заднего сиденья послышался удивленный голос Гальяно. Пока еще удивленный, а не встревоженный. – Пурга. Наверное. – Вести машину было тяжело. Да что там тяжело! Невозможно! Это все равно что идти в темноте на ощупь. – Откуда пурга?! Мы ж с метеостанции! У них же там приборы и все дела! Не предупредили, что ли? – Знали бы, предупредили. – Чернов остановил автомобиль, потянулся к рации, из которой уже раздавался искаженный помехами голос Эрхана. – Пурга! – сообщил он очевидное. – Никаких актировок! Никаких предупреждений! – не унимался Гальяно. – Откуда она вообще взялась?! – Что будем делать? – В сложившейся ситуации слушаться нужно бывалого, а бывалый среди них – Эрхан. Он вон в сугробе несколько суток просидел в обнимку с энергетиком. – Ждать. – Голос Эрхана почти утонул в помехах. – Из машин не выходить! Слышите меня?! А никто и не собирался выходить из машин. Нет дурных! Но хотелось бы конкретики. Сколько им сидеть вот так в неведении? Хорошо, если несколько часов. А если несколько дней? Сколько у них горючего? Чернов прикинул в уме. Если с тем, что в запасных канистрах, должно хватить часов на тридцать пять. А потом все. Потом придется жечь костры. Если вообще удастся что-то разжечь в этой вечной мерзлоте, на этом ветру. Костры они будут жечь из покрышек. Этого должно хватить еще часов на десять, а потом уже точно все. Каюк. Может, и удастся по примеру Эрхана закопаться в сугроб и так переждать пургу, но Чернов сильно сомневался в действенности такого решения. Оставалось надеяться, что скоро все закончится. Он обернулся, глянул на бледного, равнодушного ко всему Веселова, спросил: – Димон, ты как? Тот поежился, словно с неохотой открыл глаза, сказал едва слышно: – Что-то холодно. Плохо дело. Хрен знает, что там у него за царапина, кем оставлена и когда. Если начнется заражение, одной проблемой у них сразу станет больше. – Гальяно, там у вас аптечка! – Чернов уже просчитывал варианты и пути выхода из сложившейся ситуации. Хотя бы на эту проблему он мог повлиять. – Достань градусник, измерь ему температуру. Гальяно потрогал лоб Веслова, мотнул головой: – Он не горячий. Вадим, он холодный как лед. – Градусник, – терпеливо повторил Чернов. – И глянь на рану. Он уже прикидывал, как половчее перебраться на заднее сиденье, чтобы сделать все самому, когда Гальяно с удивлением сказал: – Затянулось. – Что затянулось? – Все. Рана затянулась. – Гальяно включил в салоне свет. – Сам посмотри! Чернов посмотрел. Раны больше не было, на ее месте красовался рубец. Белесый, словно бы годичной давности. Интересное кино… Веселов тоже был… белесый с просинью. Нормальный человек должен выглядеть несколько иначе. – Доставай градусник! – велел он Гальяно, а потом спросил: – Димон, что у тебя болит? – Ничего. – Тот с удивлением разглядывал свою грудь. – Ничего не болит, только очень холодно. – Он поморщился, когда Гальяно сунул ему под мышку градусник, затаился. – Тридцать три и четыре, – сообщил Гальяно через пару минут. – Перемеряй. – Все-таки придется лезть на заднее сиденье. Откуда к чертям собачьим тридцать три и четыре?! – Тридцать три и два. – А вот теперь в голосе Гальяно послышалась настоящая тревога. – Это не очень хорошо, да? Это хреново! И непонятна причина такой гипотермии. На Веселове термобелье, вся одежда сухая, в салоне не жарко, конечно, но уж точно не холодно. Откуда?! – Может, сломался? – Гальяно сунул градусник себе под мышку, дождался сигнала, вытащил: – Тридцать шесть и пять. Не сломался. Не сломался. А вот Веселов, похоже, сломался. – Ты как? – спросил Чернов голосом деловым и спокойным. – Нормально. Вот только нормально ли? Кожные покровы бледные, носогубный треугольник синий. Плохо дело… – Гальяно, налей ему чаю. И укрой чем-нибудь сверху. – Тепла бы в салон добавить, но хрен знает, сколько им придется тут просидеть. Пока так… – И давай-ка поменяемся с тобой местами. Пока менялись местами, Веселов выпил свой чай. Пил большими глотками, словно не чувствовал, какой тот горячий. А он горячий! Чернов уже не единожды обжигался этим чаем из термоса. Оказавшись на заднем сиденье, он первым делом потрогал лоб Веселова – ледяной. Пульс – пятьдесят, дыхание редкое. А температура… а температура уже тридцать один. Приплыли… – Гальяно, включи печку на максимум! – велел он, стаскивая с себя куртку и укутывая ею Веселова. – Все нормально, – попытался улыбнуться тот. – Со мной полный порядок. – Правую руку он не вынимал из кармана, наверное, сжимал этот свой чертов тынзян. Или шаманский. Подумалось, что тынзян бы лучше выбросить. Просто так, от греха подальше. Думать о том, что гипотермия Веселова могла быть связана с этим ошейником, Чернов пока был не готов. Хоть и пришла пора. Рана, которая сама собой появилась и сама собой зарубцевалась… Снижение температуры… Байки про шаманское проклятие… Нет! Пока он будет искать рациональные причины. Пока… Затрещала рация, и сиплый голос Эрхана спросил: – Как дела? – Как сажа бела. – Гальяно пока еще говорил спокойно. Пока… – У Димона температура, как у трупа. – У трупа ниже, – поправил его Чернов. Чисто механически поправил, потому что не любил, когда ситуацию перевирают. – Трупы не разговаривают, – хмыкнул Веселов. Он сидел ровненько, зубами не клацал, больше не белел и не синел. Впрочем, куда уж больше? – Эрхан, как думаешь, сколько продлится эта буря? Мало ли, вдруг нам понадобится больница. А она понадобится. Если температура упадет еще на пару градусов, то чайком и теплыми одежками им не спастись. Если начнется фибрилляция, одному из них точно не спастись… Чернов думал и уже примерялся, как станет укладывать Веселова на заднем сиденье, случись что. Ему нужен нормальный доступ и твердая поверхность. А по факту ни доступа, ни поверхности… А по факту градусник показывает двадцать девять с половиной… Да, у Гальяно есть спутниковый телефон, да, его друг-олигарх могуч и почти всесилен. Наверняка у него имеется вертолет. Вот только сможет ли вертолет подняться в воздух в такую пургу? Глупый вопрос, потому что не сможет. В такую пургу даже передвижение на наземном транспорте сродни самоубийству. Что уж говорить про воздушный. Значит, придется самим. – Эй, Димон… – Он тронул Веселова за плечо. – Все хорошо, – отозвался тот. – Холодно? – Нет, уже почти нормально. Почти нормально. Кого он хочет обмануть? – Может, ему спиртику? – Гальяно отодвинул от уха трещащую рацию. – Нельзя. – Чернов мотнул головой, открыл термос, плеснул остатки чая в чашку, сунул Веселову, велел: – Пей! Тот послушно выпил. Кипяток одним большим глотком. Если они справятся с гипотермией, придется лечить ожоги слизистой. Но это потом, проблемы нужно решать по мере их поступления. – …Я связался с метеостанцией… – протрещала рация голосом Эрхана. – У них все в порядке… на приборах высокое давление. – То есть пурга только у нас? – спросил Гальяно, косясь на Веселова. – Получается… – А Тара? – Чернову вдруг сделалось стыдно, что в хлопотах о Веселове он совсем позабыл про Тару. Одна на снегоходе… – Она справится, – протрещала трубка. – Найдет укрытие. Или сделает. – Если буря локальная, значит, она долго не продлится? – спросил вдруг Веселов. Голос его заплетался, как у пьяного, а глаза в полумраке салона лихорадочно поблескивали. Гальяно повторил его вопрос. Эрхан долго молчал перед тем, как ответить. – Это не обычная буря… – сказал он наконец. – Я не знаю, сколько она продлится. Может быть, ровно столько, чтобы мы все здесь подохли. – Очень оптимистично, – проворчал Чернов и сунул под мышку Веселову градусник. Двадцать девять… Вот тебе, бабка, и Юрьев день! – Эй! – Он потряс Веселова за плечо, но тот не ответил. Глаза его были закрыты, дыхание едва прослушивалось. Чтобы поймать пульс, пришлось поднапрячься. Тридцать пять ударов в минуту. Это если он правильно посчитал. Самое время расчищать пространство для маневров. Эх, дефибриллятор бы сюда… А из рации, заглушая треск, вдруг послышался полный злости и отчаяния голос Эрхана: – Куда?! Держи его! – Что у вас там случилось?! – заорал Гальяно.