Вот с помощью льда и снега и пришлось делать. Задумка Эрхана была гениальна, но тяжелоосуществима. Задумка Эрхана могла бы называться «клин клином». Пришлось долбить лунки и лопатами набрасывать на наледь смешанный с водой снег. Вода замерзала быстро, и минут через десять образовывался слой льда толщиной в четыре-пять сантиметров. Если бы преодолеть им предстояло всего несколько десятков метров, то проблем бы не возникло никаких, но счет шел не на десятки, а на сотни. Если не больше… Работали в две смены. Пока экипаж одной машины отогревался в салоне, второй экипаж махал лопатой. Махали все, кроме Волчка… – На выход! – сказал Волков, заглядывая в салон и кончиками пальцев касаясь лобастой башки Блэка. Привычные иголочки он почувствовал даже сквозь перчатки. Волчок ничего не ответил, с отсутствующим видом он пялился в окно и выбираться из машины не собирался. Волков вздохнул, перегнулся через Блэка, ухватил щенка за шкирку и поволок из салона. Парень упирался, хватался руками за сиденья, отбивался, но Волков был сильнее, опытнее и злее. Теперь уже точно злее. Не получалось у него с этим… пацаном по-хорошему. Никак не получалось. Он швырнул Волчка на лед с такой силой, что тот проскользил на коленях несколько метров, пока не уткнулся в ботинки Веселова. Веселов наблюдал за воспитательным моментом. Не помогал и не мешал, просто смотрел с легкой брезгливостью на валяющегося у его ног пацана. – Вставай, – сказал Волков и потянул парня за капюшон. – Вставай, бери лопату и иди работать! – Не хочу. – Пацан на ногах стоял уверенно, а в глаза Волкову смотрел зло. – Не хо-чу! – повторил по слогам. – А замерзнуть, сдохнуть тут хочешь? – спросил Волков, едва удерживаясь от того, чтобы не ударить этого… этого совершенно чужого, до боли, до зубовного скрежета раздражающего человека. Может, и ударил бы, если бы пацан не заговорил. – Хочу, – сказал он все так же, не отводя и не пряча взгляда, а потом спросил почти с надеждой: – Ты мне с этим поможешь? Колени привычно закололо. Волков посмотрел вниз. Между ним и пацаном протиснулся Блэк, протиснулся и оскалился. На кого скалился, Волков не понял, но тут же решил, что уж точно не на него. Избивать, а уж тем более убивать незваного братца расхотелось, он разжал кулаки, отпуская Волчка на волю, словно спуская с цепи. – Делай что хочешь, – сказал так тихо, что расслышать его мог только Волчок. – Хочешь сдохнуть, подыхай. И развернулся спиной. Эх, хреновый из него брат. И брат хреновый, и муж так себе. Ведь обещал Арине, что справится, а оно вот как выходит. Ну не может он совладать с этим мажористым отморозком, которому чем хуже, тем лучше! Ну как с таким совладать? Волков подобрал валяющуюся на снегу лопату, решительным шагом направился к свежепрорубленной полынье, принялся с остервенением швырять на наледь снег пополам с водой. Работал быстро, почти на автопилоте, чтобы ни о чем не думать, чтобы прийти в себя. Мимо с пешней наперевес прошел Эрхан, отправился делать следующую лунку. Следом за Эрханом скользнула какая-то тень. Волков проводил ее взглядом. Не тень, а Волчок. Он шел медленно, словно нехотя, в руке у него была лопата. Чудо чудное, диво дивное! Эрхан глянул на пацана искоса, ничего не сказал, принялся долбить лунку. Волочок дождался, когда на поверхность проступит вода, и взялся за работу. Он работал с такой неистовостью и яростью, что становилось страшно. «Уработается, – мелькнула мысль. – Уработается и подохнет с непривычки. Он подохнет, и придется волочь его околевшее тело до самого Хивуса, а потом звонить Арине и объяснять, почему Волков не сумел уберечь своего единственного, пусть и нелюбимого, брата». Волков отложил лопату, подошел к Волчку. – Хватит, – сказал громко. – Иди отдохни. Ему не ответили, на него даже не глянули. Пацан продолжал махать лопатой, словно заведенный. Волков переглянулся с Эрханом, тот пожал плечами, давая понять, что не собирается вступать в переговоры и становиться между двумя волками. – Я сказал, хватит! – Волков тронул пацана за плечо. Ну, не тронул, а дернул, если уж начистоту. – Иди в машину! Пацан развернулся с такой стремительностью, что, будь у Волкова реакция похуже, увернуться от удара лопатой он бы не успел. Но реакция все еще была при нем. И рефлексы. И инстинкты. Он увернулся, откатился в сторону, успев пнуть ногой звереныша в голень. А перед тем, как тот упал на колени, успел поймать его взгляд: белый и мертвый, как снежный буран. Потом над его головой пролетела едва различимая тень. Это Блэк прыгнул на грудь зверенышу, и тот, словно почувствовав толчок, рухнул спиной на снег. Взгляд его по-прежнему оставался белым и мертвым. «Не смотри! – мелькнуло у Волкова в голове. – Только не смотри ему в глаза!» Живя под одной крышей с ведьмой, он научился чувствовать такие вещи. Его настройки сделались тоньше и четче, чем у обычных людей. С каждым годом он видел Блэка все лучше и чувствовал его все явственнее. С каждым годом он все больше верил в то, во что здравомыслящему человеку верить не положено. Сейчас здравомыслие говорило, что это иллюзия, а инстинкты криком кричали, что опасность рядом. Инстинкты его и подвели. Волков сорвал с себя куртку. К тому, что глядело на него мертвым взглядом, он крался осторожно, как к смертельно опасному зверю. Смотреть старался боковым зрением, сквозь плотную занавесь из заиндевевших ресниц. Инстинкты кричали: «Убей!» – но человек в нем был сильнее зверя, и вместо того, чтобы убить, он набросил куртку на голову существу. Да, назвать это белоглазое человеком не поворачивался язык. Оно билось под его натиском, царапало посиневшими пальцами плотную ткань куртки, рычало нечеловеческим голосом. Волков держал. Держал и думал, как бы этот… как бы человек под курткой не задохнулся, просчитывал до секунды, когда можно будет ослабить хватку. Инстинкты… Не убить, но придушить… не до смерти, но до потери сознания, до того момента, как в глазах, обрамленных по-девчоночьи длинными ресницами, не погаснет наконец этот мертвый, нездешний свет. Рядом выл Блэк. Волков мог слышать его вой. Раньше не мог, а теперь – пожалуйста! Еще один рубеж пройден, еще одной тонкой настройкой стало больше. А вой из-под куртки оборвался, и длинные пальцы перестали рвать заиндевевшую ткань, соскользнули на снег синими дохлыми птицами. Все, дело сделано. Понять бы еще, какое именно дело… Кто-то тронул его за плечо, и Волков оскалился, зарычал по-звериному, почти как то существо, которое еще секунду назад пыталось вырваться на волю. – Отойдите, – прохрипел он, не оборачиваясь. – Отойдите подальше, я сам. Что сам? Сам своими руками убил брата? Или сам своими руками убил какую-то нездешнюю нежить? Или как раз здешнюю?.. Он не оставил себе времени на раздумья, сделал глубокий вдох и одним рывком сдернул куртку. Самым тяжелым было посмотреть в лицо тому, кого он, возможно, только что убил. Вот в это посиневшее мальчишеское лицо с белыми стрелами замерзших ресниц посмотреть. – Одурел?! – Кто-то ослушался приказа, тяжело рухнул рядом на колени, принялся тормошить, реанимировать пацана. – Волков, ты рехнулся?! Чернов умудрялся одновременно и проводить реанимационные мероприятия, и материться. А Волков беспомощно стоял рядом, не вмешивался. Разумеется, он знал, как спасать и возвращать с того света тех, кого еще можно вернуть, но решил доверить это дело профессионалу. Себе после случившегося он теперь точно не доверял. – Уберите собаку! – рявкнул Чернов, отпихивая рвущегося к Волчку Блэка. Отпихивая призрачного пса, которого не мог и не должен был видеть! Блэк отступил, лег на снег рядом с пацаном, положил голову на лапы. На Волкова он смотрел с укором. Волков пса понимал. Он и сам себя ненавидел. Себя и свои чертовы инстинкты. А еще он боялся. Боялся ту тварь, что глянула на него из-под длинных девчоночьих ресниц. Боялся не за себя, а за брата. Вот прямо до дрожи в коленках… – Все, – донесся до него усталый голос Чернова, и сердце Волкова перестало биться. Что – все?.. Он ломанулся вперед, оттер плечом Чернова, практически оттолкнул! Навис над пацаном. Если тот откроет глаза, нужно первым встретить этот нездешний взгляд. Глядишь, получится не превратиться в ледяную статую и не сойти с ума от ужаса. Глядишь, получится довести начатое до конца. Глаза были карие. Светлее у зрачков и темнее ближе к краю. Иногда они становились по-звериному желтыми, но сейчас были самыми обыкновенными, человеческими. И взгляд их был ясный, как весенний день. У маленьких детей встречается вот такой незамутненный взгляд. У его дочки Маруси он такой… Дрогнули заснеженные ресницы, а посиневшие губы растянулись в подобии улыбки. – Спасибо… Чтобы расслышать это одно-единственное слово, Волкову пришлось нагнуться. – За что? – Курткой, той самой, которая едва не стала орудием убийства, он старался укутать пацана. – За то, что ты хотя бы попытался. Волков понял. Они поняли друг друга, и от этого понимания, от этого осознания пробрало до самых костей. Не лютым морозом, а лютой, беспощадной правдой. Волчок, этот несчастный мальчишка, его младший брат, благодарил за то, что Волков пытался его убить… – Что, все так хреново? – спросил Волков шепотом. Губы онемели и не слушались, он даже не был уверен, что у него получится сказать. – Хуже не придумаешь. – А Волчок продолжал улыбаться. Улыбка его была горькой и ироничной. – Ты ведь тоже это почувствовал? Это… мертвое, всепоглощающее нечто, которое рвалось в этот мир, и в попытке вырваться было готово разорвать его единственного брата в клочья. – Мы разберемся, – сказал Волков сквозь стиснутые зубы. – Слышишь, малой, мы со всем разберемся. Я обещаю. – В следующий раз лучше стреляй. – Пацан больше не улыбался, он смотрел на Волкова почти с мольбой. – Разберемся, – с мрачной решимостью повторил Волков и потрепал по холке сунувшегося к ним Блэка. Волчок тоже потрепал. – Откуда здесь это? – послышался за спиной голос Чернова. – Это вообще что такое? – Это призрак моего мертвого пса, – объяснил Волков и принялся поднимать пацана с земли. – Призрак мертвого пса… – повторил Чернов без особого удивления. – Ясно. – То есть тебя все устраивает? – Волков убедился, что пацан твердо стоит на ногах, и только потом глянул на Чернова. – Я и не такое видел. – Чернов потрепал Блэка по холке, сказал с мальчишеской какой-то радостью: – Колется! – Считай, что это статическое электричество. – А как нам относиться к тому, что ты только что чуть не совершил убийство? – Лицо Чернова сделалось серьезным, даже суровым. Волков хотел сказать, что убить он пытался не Волчка, а нечто куда более страшное, но промолчал. Пацан сказал за него: – Он не виноват. – Голос его звучал тихо, но твердо. – Так нужно было. – Это с ним, как тогда… в самолете? – вмешался в их разговор Гальяно. Оказывается, все они были здесь, стояли в сторонке, наблюдали и до поры до времени не вмешивались. Тоже решили довериться профессионалам. – Та же фигня? – Думаю, хуже, – сказал Волков. – И самолет тогда трясло из-за него? – Предположение Гальяно казалось абсурдным, но никто не удивился, потому что, похоже, так оно и было. Самолет трясло из-за Волчка. Или самолет трясла та тварь, которая пыталась вырваться на волю, используя тело его брата, как дверь черного хода. – Похоже на то. – Волков не стал кривить душой. В конце концов, все они – команда, а команда должна знать правду. – И что ты такое? – А это уже Веселов. Он смотрел на Волчка, а на лице его отражалась целая гамма чувств: от неверия до жалости пополам с презрением. Волкову вдруг снова захотелось врезать. На сей раз Веселову. За то, что мелет всякую ерунду. За то, что подобрал его брату верное определение. Не кто ты такой, а что ты такое! – Не твое дело! – огрызнулся Волчок. Нормально так огрызнулся, даже не по-звериному, а по-пацански.