Ясинэ криво улыбнулась. — Кошки — это те, кто служит тебе, — сказала она, чувствуя, что медленно опускается на кристальную землю, ее больше не держали. — Кошки — это те, кто не может тебя отсюда снять. Кошки — это те, кто проклят Евой. Кошки — это те, кто никогда ее не найдет. А я — демоново отродье, — резко бросила Ясинэ и, развернулась на лапах, покинула Райский сад. Чтобы больше никогда в своих восьми жизнях не посетить его вновь. *** Под слоями кимоно израненную спину холодила лечебная мазь. И влажный ледяной ветер хлестал сзади, сбивая одежду в грубые складки. Алый паук сидел на щеке, выжидая, когда в его разрушенный дом из черных волос можно будет вернуться. Бива, перевязанный веревкой и перекинутый через плечо, раскачивался и отстукивал по бедрам и основанию хвоста. На поясе сияло лиловое масло, реагирующее на Ев. Позади, далеко внизу бушевало море, озверело кидалось на скалы, будто голодный пес на кости. И выло. Орало и рычало в своем бессилии. Во всю мощь океанских легких, во всю морскую пасть. И где-то по другую сторону, за горизонтом, там, куда каждый вечер садилось солнце, где растворялся, умирая, день — тоже было море. Только Ясинэ никогда там не была. Она лишь знала, что если пройти от Райского сада через всю империю — там тоже будет море. Но иное море. Говорят, там оно спокойное и безмятежное. Говорят, оно пожирает солнце, расплавляя его и впитывая в себя его свет постепенно. Дорога до него просто не может быть близкой. Через всю империю, через округа и города, через леса и поля… Это ведь так много. На то, чтобы обойти всю империю, уйдут годы… десятилетия. Но иного способа найти Еву нет. Знать бы, где она. Кем она родилась? Помнит ли хоть что-нибудь? А если помнит, скучает ли? Или ненавидит всем сердцем? Найти бы ее. Заглянуть бы в глаза. Но остается только искать, заглядывая во все глаза… Остается только чувствовать кожей то, что нельзя описать. Ведь тогда, открывая баночку со священным маслом, Ясинэ и без него знала, кто перед ней. Не понимала, но знала. Чувствовала, ощущала безошибочно, как всегда знала, кто она сама есть. Ясинэ — это Ясинэ. А Ева — это Ева. Стоит только пойти по следу. Нырнуть в прошлое и последовать за ним. *** Полуденные звезды сияли над полем трав, солнце играло в черных локонах, дразня алого паука. А по холмам звучала музыка. Пыталась звучать. Из-под плектра вырывались рваные трели, как будто на бива учились играть заново. — И как только тебе это удавалось? — вздыхала Ясинэ, перебирая плектром струны вновь и вновь. К ночи инструмент, смирившись с новой хозяйкой, поддался. И по темным холмам разлились тоскливые трели, дополняло которое мелодичное мурчание. Лиловые полуночные звезды танцевали за облаками, вторя музыке и голосу. Не было только Евы на пропахших чабрецом полях. Не было ее и в деревушке пум. Но где-то она, определенно, была. Оставалась сущая мелочь — найти ее. Отыскать в империи ту, которую безуспешно пытались найти все шисаи многие годы. Подумаешь. Однажды Ясинэ уже ее нашла, потратив на поиски гораздо меньше времени. Найдет и вновь. Хотелось в это верить. За спиной в черных горах высоко-высоко стоял одиннадцатый храм. Давно уже прошел положенный Сакердом срок, и пора было стать одной из трех шисаи этого храма. Но пошли они все к кумо! Все это казалось таким бессмысленным. Ненужным. Пустым. Кроме Евы. Найти бы ее… Если не в этой жизни, то хотя бы в следующей. Любой из следующих. Лишь бы только найти. Далеко в полях метнулась дерганная точка. Она перемещалась прыжками, убегая вдоль горизонта. Тушкан или тушканка. Гонец, посыльный, глашатай. Отнесет что угодно и куда угодно. Либо императорский, либо от шисаи. Последний быстро доставит письмо Сакерду, чтобы тот не потерял ученицу и не волновался попусту ее пропажей. А впрочем, обойдется. Верховный шисаи он или кто? У него есть священный нож, и уж он всегда найдет любую шисаи. Было бы желание, уж это не трудно. А если тушкан императорский, то сможет передать письмо Кайлу в лабораторию. Хотя он наверняка занят своими безмерно важными открытиями и вряд ли даже помнит, что где-то там есть тигрица, которая любит чай с чабрецом и конфеты с миндалем… Тушкан слился с горизонтом, ускакав в сторону Хэбиных болот. Почему бы и… да. *** Болота казались чем-то диковинным и необычным только первые три часа. Под лапами расползался ил, повсюду были болотца, стоячая вода в которых в лучшем случае доходила до бедер, но чаще — можно было провалиться по самую шею и даже глубже. По деревьям вились растения, опутывая их до самой кроны. И не было никого. Утонешь — никто и не услышит. Крикнешь — никто не отзовется. Но болота не были безжизненными. Напротив, сама жизнь тут бурлила и кипела. Змеи, ящерицы, лягушки. Большая часть, судя по кричащим расцветкам — ядовитые или жалкие подражатели ядовитых. Редкие птицы, животные. И комары. Бесчисленные орды комаров. Они летали вокруг и непрерывно зудели над самым ухом, но не садились и уж тем более не пытались присосаться. А еще болота были полны запахов. И этих самых разнообразных запахов было так много, что нюх отказал через полдня дороги. Все просто смешалось в одну кашу — и запах воды, и дурной аромат гнили, тины, ила, и запахи животных, и привлекающие насекомых ароматы цветов и хищных растений. В глазах начало рябить на следующий же день. Все смешалось в одно единое, запутанное. И только чувство направления подсказывало, в какую сторону нужно идти, чтобы добраться до Райского сада. Ясинэ, повинуясь этому чувству, шла ровно в противоположном направлении, утопая в буйстве красок и запахов все больше. В лабиринтах болота показались очертания чего-то упорядоченного, но сперва Ясинэ сочла это галлюцинацией. Слишком усталой она казалась самой себе после нескольких суток блуждания по болотам. Здесь даже поспать спокойно было негде. Однако галлюцинация не проходила, наоборот, она стремительно приближалась и не думала отступать. Деревянные изгороди, увитые плющом, казались попросту сюрреалистичными посреди болота, но пока что это было единственным, что доказывало наличие в Хэбиных болотах людей. Царство змей, ящериц и лягушек. Мерзость. Доски ограды прогнили до основания, а то и вовсе были гниловатыми от сырости с самого начала, и Ясинэ не составило труда пробраться сквозь них внутрь. Цвета и запахи могли бы утопить ее в своем буйстве разом, если бы раньше это не сделало болото. Вот только самого болота за изгородью не было. А был сад. Полный самых разнообразных растений — деревьев, кустарников, цветов и даже зеленых ковриков. И никого… Ясинэ крадучись обошла сад несколько раз, но все равно никого не нашла. Зато в большей части растений опознала ядовитые. И будто венцом ядовитого царства посреди сада стояла манцинелла. Раскидистое дерево избегали даже другие растения, и зеленые яблоки одиноко лежали в его корнях. Она даже пахла яблоней. Ясинэ подняла один из плодов и повертела, обнюхала. Природа потрясающа в своей чудовищности. — У этой яблони вкусные плоды, попробуй, — прозвучало в нескольких метрах за спиной. Ясинэ обернулась. Перед ней стоял высокий статный ящер. Он весь был одет в черное, будто специально подчеркивая алый цвет чешуи. А на груди сиял, переливаясь лиловым, черный медальон вверяемой власти — трехглазая кошка.