В этот раз даже не добавил, что священный Райский сад не предназначен для показного горя и напрасно пролитых слез. Ясинэ завалилась на бок и свернулась клубочком под кристальной яблоней. А для чего предназначен сад? Для девичьего сердца и детской черепушки? Лиловые воды лизнули берег, они будто бы следовали пульсу сердца на самом его дне. Для стертого в порошок тела и крови, залившей весь берег? Кристаллы до сих пор были в ней, она будто бы въелась, вгрызлась в них. Для принуждения и для любви? Ясинэ насилу подняла глаза, разглядывая тяжелые черные цепи, в которые превратились два жалких кольца. Для заточения всесильного, всезнающего и всемогущего? Как будто бы да… Он не проронил ни слова с того самого момента, как Ева прокляла его. Да и что бы он сказал? Никто из кошек не вытащит его, никто из кошек даже не заставит не-кошку помочь ему. Да и сами шисаи как будто бы больше не нужны. В чем теперь их смысл? В чем теперь их роль? В том же, что и всегда — в служении, избавлении, спасении. Исчезнут только поиски Евы. Будто ее никогда и не было. Останутся храмы и служение в них. Останутся ритуалы и молитвы у алтарей по всей империи. Останется работа, которая под силу только ученикам шисаи — куно, воинам. И среди этой работы останется самая сложная, которую могут выполнить только шисаи. Ведь как гласит молва — шисаи могут все. Ясинэ прищелкнула пальцами, и на ладони взвилось пламя. Поразительно, умение создавать священный огонь из ничего делает любого в глазах остальных — избранным, особенным, одаренным самим богом. Искоса посмотрев на Всемогущего, Ясинэ хмыкнула. Вряд ли он вообще разбирал, кого «одаривать». Проявление этого «могущества» — не более чем случайность, как беспорядочные изменения в поколениях всех живых существ, которые Кайл называл странным словом «мутация». Странно лишь, что шисаи всегда одно и то же количество. Опустив руку в озеро, Ясинэ смотрела, как огонь будто бы растворяется в воде, исчезая. Вот бы вся память растворилась так, потому что иначе ее груз был невыносим. Казалось, стоит только нырнуть в озеро, как вся эта боль камнем потянет на дно, а после придавит, вомнет в него, выбивая воздух, силы и жизнь. Вот бы… Раздевшись донага, Ясинэ вынула из спутавшихся волос иглы и заколки, сняла кольца и пояса лафеток с иглами. Медленно зашла в воду по грудь. На руках вода казалась прохладней, сейчас же — такой же теплой, как тело. Оттолкнувшись от кристального дна, Ясинэ нырнула. В середине озера на глубине нескольких метров покоился ларец. Вода вокруг него завихрялась, бурлила и кружила так сильно, что его очертаний было не разобрать. Но Ясинэ знала, что кроме него там нечему было создавать такие потоки священной воды. Но чем глубже, тем меньше вода напоминало воду. Тем гуще она становилось. Плотнее. Горячее. Вода кружила так стремительно, что собственные движения казались Ясинэ излишне медленными. Она будто бы не продвигалась. Путь к ларцу не сокращался, а в легких воздуха становилось все меньше. С каждым гребком — меньше. С каждым толчком — меньше. Ева сказала, что ничто не сможет ее убить. Значит, не сумеет и вода. И Ясинэ упрямо гребла, скользя руками в застывшей от собственной силы воде. Плыла из всех сил, даже когда в голове начал разрастаться туман. Только коснулась пальцами угла ларца, в котором как сумасшедшее билось сердце — прости меня — и оттолкнулась наверх. Воздух священного сада обжег легкие, продрался через глотку, раздирая ее в кровь. И продолжал давить где-то под ребрами, потеснив колотящееся сердце. Захрипев, Ясинэ завалилась на берег и перевернулась на спину. Дышать. Дышать. Дышать. Зачем? Рассмеявшись, Ясинэ села на берегу и посмотрела на свое измученное отражение. На лице не было ни морщины — поразительно, священные воды омолаживали, скрывая года. Удобно, наверное… Отражение колыхнулось, и на поверхности показалась все та же Ясинэ. Сущие мелочи отличали ее — сияющие лиловые глаза, собранные в прическу волосы и алые губы. Но это оставалась она сама. Говорят, это озеро видит то, что ты есть на самом деле, вне времени. Очевидно, никаких изменений ждать не стоит… А судя по тяжелому взгляду из-под черных бровей и презрительно поджатым губам — вообще ничего хорошего от жизни ждать не имеет смысла. Поморщившись, Ясинэ отползла под яблоню и свернулась клубком на одежде. Будь проклят тот кот, благодаря которому у всех кошачьих по девять жизней. Это уничтожающе много… Подумать только, осталось еще восемь и девятая — эта. Отвратительно… — Забери меня с собой в небытие, — прошептала Ясинэ, водя пальцами по кровавым размывам на кристаллах. — Забери меня… *** Разбудил Ясинэ взгляд. ВЗГЛЯД. Распахнув глаза, она заметила, что Самсавеил, все это время висевший на цепях, смотрел на нее. Как будто с любопытством. — Что она для тебя значила? — разлился в голове бархат. Голос будто бы существовал сам по себе и не повиновался расстоянию. Он как будто бы даже в уши не проникал, а сразу звучал в голове. — Больше, чем для тебя, — огрызнулась Ясинэ, вставая. И тут же рухнула на колени. Тело вело себя непривычно. Будто бы трясло, но нет… вся плоть странно вибрировала. И вдобавок казалась незнакомо чужой. Не по размеру. С минуту продержавшись, это ощущение исчезло. Преследуя смутную догадку, Ясинэ положила пальцы под челюсть. Семь слабых ударов, параллельно с биением сердца, отозвались в подушечках пальцев. Осталось еще семь жизней… Неужели умирать и рождаться так… легко? — Ты ничего не понимаешь, глупая кошка, — после долгой паузы вновь прозвучал голос Всепонимающего. — Понимать нечего. Серафиму приглянулась человеческая женщина, и он решил владеть ею все ее жизни, — покрутила рукой Ясинэ, выискивая в груде вещей пояса лафеток. — Она не «человеческая женщина», разве ты не заметила? — усмехнулся Всезамечающий. — Я — то, кем была она когда-то. Она — то, до чего мне никогда не дорасти, с чем никогда не сравниться. — Ты говоришь слишком сложными для глупой кошки словами, — закрепив на бедрах все пояски, Ясинэ завернулась в нижнее кимоно. — Она — мать природа, все сущее, изначальное, если тебе так будет понятнее, — ответил Всеобъясняющий. — Она — то, чем все мы станем, когда закончится наше время. Она — то, чем мы были, когда наше время еще не началось. — То есть ты не Бог? — Мы поменялись местами. Теперь я — отец природы, все сущее, но не изначальное. Вот только, боюсь, когда придет время, мы станем Ею. — Тогда это уже не «она», а «оно». — Пожалуй. Но мужчиной она никогда не рождается, — кивнул Всезнающий. — И ты ее любишь? — Ясинэ оделась и принялась завязывать оби. — Как создателя — ненавижу. Как женщину — люблю больше всего на свете, — произнес Самсавеил. — По мне, так ты ее и как женщину ненавидишь, — махнула рукой Ясинэ. — Впрочем, мне глубоко наплевать на твои чувства. Не преследуй ее больше. И своды Райского сада сотряс смех. Пронзительный. Пугающий. Пространство взвилось, плоть и кровь реальности содрогнулись. Одним взмахом одного лишь пера шести ангельских крыльев Ясинэ впечатало хребтом в острые кристаллы, выбивая из легких воздух. — Глупая кошка. Кто ты такая, чтобы приказывать Мне? — льдом прозвенел бархатный голос.