— Вряд ли, я все еще слышу в ушах этот звон, — поморщилась Ясинэ, массируя всей ладонью висок. — Кажется, мы что-то делаем не так, но я совершенно не понимаю музыку и не могу помочь Еве. — Тогда может кто-то другой будет обучать Еву музыке? Например, в одном из мужских храмов есть шисаи А́дам, он умеет играть на многих инструментах, — порывшись в набедренной аптечке, Кайл достал спрессованную таблетку и протянул Ясинэ. — Выпей, тебе должно помочь. Ясинэ повертела таблетку в пальцах и понюхала ее: — Что-то знакомое, древесное… Отравить меня хочешь? — Это кора ивы. Истолченная, обработанная… Хочешь, я тоже выпью, если не веришь? — и он потянулся к аптечке снова. Ясинэ рассмеялась: — Запомни, наивный котик, если думаешь, что перед тобой яд — не пей, даже если отравляющий тебя порывается выпить то же самое. — Ах да, у него же может быть противоядие, — пробормотал Кайл. — Не совсем, но… — Ясинэ запила таблетку чаем и помотала головой, — впрочем, это не важно. У тебя, кажется, что-то случилось? — Ты не поверишь, — широко улыбнулся Кайл. И тут же, не выдержав, выпалил, — Император дал мне доступ в лаборатории. — Мои поздравления, — Ясинэ кокетливо склонила голову в поклоне. — И что теперь? Лекарство от лепры? — И не только, я еще думаю над созданием такой пленки, которая будет раны затягивать, чтобы ничего не привело к ее заражению. Ясинэ скептически изогнула бровь. — И над обезболивающими буду работать. Кстати, ива тебе помогла? — Мне лучше, — кивнула Ясинэ. — Правильно ли я понимаю, теперь я от тебя не отделаюсь, ты будешь жить где-то рядом? — Ну от моих лабораторий до храма километров пятнадцать, — протянул Кайл, почесывая затылок, — но если ты не против, я бы приходил к тебе… — Ага, не отделаюсь, — закивала Ясинэ. — Ты каждый день приходишь. — А что? Не нравится? Ясинэ прищурилась и провела пальцем по кромке чашки. — Мы больше не работаем в паре, мы уже никак не работаем — Ева же здесь. Ладно я с ней провожу все свое время, Сакерд назначил меня ей нянькой, а пару шисаи — ее учителями. Но ты… тебя никем не назначали, а ты продолжаешь приходить и проводить со мной время. — Скажем так, я преследую личный интерес, — усмехнулся Кайл, разливая еще чай. — Ты разбираешься в токсикологии, а значит, общение с тобой может быть мне необходимо для работы. А еще ты специфично мыслишь, и мне… — он покрутил рукой, подбирая слова, — это нравится. — Ответ засчитан, — усмехнулась Ясинэ и подняла со стола миндальную конфету. — И я сделаю вид, что не догадываюсь, почему ты угощаешь меня моими любимыми конфетами и моим любимым чаем. *** — А у тебя, ну совершенно случайно, ничего не болит? — обратился Кайл к Ясинэ, пока она меняла на шенбяо веревку у себя в комнате. — Тебе стоило прийти вчера. Обычно после тренировки у меня не болит разве что шерсть, — усмехнулась Ясинэ, локтем отмеряя длину веревки. — Сейчас уже прошло. — Сакерд с тобой не церемонится, я смотрю, — Кайл присел рядом и осторожно коснулся синяка, расползшегося по углу челюсти Ясинэ. — Впрочем, он ни с кем не церемонится. — Сила — это боль, черпай до дна! Так он говорит, — слабо улыбнулась Ясинэ, отрезая ножом конец веревки. — Да уж… — Все нормально. Боль физическая меня не пугает, да и все хорошо заживает на мне даже без ванн со священной водой, — Ясинэ следом за Кайлом провела по синяку пальцами и поморщилась. — Тебе, видимо, пришлось испытать много не-физической боли. Больше, чем некоторым, — Кайл сел рядом, подвернув под себя ноги. И отпрянул, встретившись с Ясинэ взглядом. — Тебе не кажется такое заявление высокомерным? — резко бросила она слова, будто выплюнула. — Почему? — ошарашенно спросил Кайл. — То, что испытывала я — всего лишь отмеренная лично для меня боль, не слабее и не сильнее чужой. Потому что не существует мерила боли. Боль внутренняя неизмерима в рамках всех людей, и рассуждать, что кто-то страдал больше, а кто-то меньше — высокомерно и жестоко, — процедила она, рывком завязывая узел на грузе шенбяо. — Я не согласен, — мотнул головой Кайл. — Логично же, что человек с лепрой страдает меньше, скажем, того, кому ногу отрубили. Или человек, хоронящий единственного сына, страдает больше девочки, на руках которой умер котенок. Ясинэ прищурилась и презрительно спросила: — Уверен? А может, больному от лепры каждый шаг дается такой болью, что темнеет в глазах, и ни одно лекарство не помогает? А может, тот, кому отрубили ногу, потерял сознание, а когда очнулся, испытывал только ноющую боль, которую могли приглушить отвары коры ивы? А может, сын того отца был моральным уродом, и похороны — облегчение? А может, котенок был единственным близким существом у девочки и слизывал ее слезы каждую ночь? Как можешь ты так легко судить? Как?! Кайл, закусив губу, отвернулся. — Нет никакого мерила боли, Кайл. Есть просто предел внутри каждого. И когда боли становится слишком много — мы не выдерживаем. У нас всего лишь разный запас внутренней прочности. И это не измерить и никак не сравнить, кто крепче, а кто слабее. Одни и те же беды для одних чудовищны, а для других несущественны. — Хорошо, я понял тебя, — Кайл выставил перед собой руки. — И не хотел обидеть. — А что ты хотел? — Поделиться тем, что хочу из перечня боли убрать физическую. Так всем станет легче, — пожал он плечами и положил на стол перед Ясинэ мешочек с порошком. — Если вдруг тебя будет беспокоить боль тела — попробуй это. На мне работает. Она поддела ногтем завязки мешочка и пододвинула его на край стола от себя. — Я подумаю, у меня и свои травы есть, — смягчившись, ответила она. — Только я ничего не могу придумать с болью внутренней, не-физической. Дурманящие и пьянящие вещества не дают нужного эффекта, — поморщился он. — И не дадут, — спокойной отозвалась Ясинэ, собирая веревку шенбяо и наматывая ее на локоть. — Я надеюсь, что ты ошибаешься, но пока что вынужден с тобой согласиться. С другой стороны — может, я смотрю не под тем углом? — Поясни, я не совсем понимаю, о чем ты, — Ясинэ подняла с пола чашку и пригубила давно остывший чай из алых цветов. — Может, для внутренних переживаний важно не избавиться от боли, а добавить немного радости и счастья? — Это какое-то странное заключение… Как ты к этому пришел? — непонимающе нахмурившись, спросила Ясинэ. — Ну вот, например, когда человек влюблен — он не так сильно страдает от внутренней боли, он ее и не испытывает вовсе, — развел руками Кайл. — Или когда счастлив — не думает о прошлой боли. — Мне кажется, это временное явление. Как насыщение от еды или сон, — Ясинэ достала из-под стола коробочку со своими любимыми конфетами и протянула Кайлу, угощая. — Как и обычное обезболивающее, именно, — кивнул Кайл и откусил кусочек. Все-таки миндаль и шоколад — странное сочетание. — Значит, с продолжительностью эффекта надо просто смириться. — Ага, и просто делать то, что делает тебя счастливым, — кивнула Ясинэ. — А что делает счастливой тебя? — Кайл осторожно приблизился, разглядывая выгравированные узоры на грузе шенбяо. Но, стесанные и отполированные, они даже не складывались в какую-либо картину, просто россыпь глубоких царапин. — Например, шоколад с миндалем, — Ясинэ коснулась конфетой его носа, и стоило только ему попытаться откусить кусочек, откусила сама и запила чаем. Кайл приблизился к лицу Ясинэ и, столкнувшись с ней носом, поцеловал. Приятный вкус розеллы, смешанный с шоколадом и миндалем оказались весьма недурственным сочетанием. — А это делает тебя счастливой? Ясинэ облизала губы, будто смакуя. — Мне кажется, я не распробовала, — улыбнулась она и поцеловала в ответ. #6. Созерцай Тягучий и глубокий мужской голос доносился из-за двери Айны. Нараспев. И струны бива вторили ему, замирая и переливаясь своим особенным звоном. Ясинэ слушала, закрыв глаза, и тихо мурлыкала под нос. Странно, потребовалось меньше года обучения, как из-под плектра и несуразной деревяшки со струнами стали выходить гармоничные звуки, а вкупе с мурчащим голосом это было завораживающе. И Ясинэ слушала давно забытые легенды в исполнении А́дама и изредка — Евы. Но самыми чарующими были дуэты.