Заодно я заметил, что и свитер Принца Датского был ему короток: рукава обнажали руки чуть ли не до локтей. Значит, и он нуждался? Как-то я раньше не замечал всего этого. Почему? Потому, видимо, что мои родители были научными работниками (не «сотрудниками», как называли себя псевдоследователи, а работниками!). И наша семья не нуждалась. Мы жили, как говорила мама, небогато, но сносно. А Валя и Принц жили, выходит, несносно. Но молча сносили эту несносность… Чтобы скрыть стыд, я поспешил продолжить свое расследование. — Ты, кстати, вчера договорился с братом, что ключ будет у него в руке, — с грустью из-за все еще не покинувшего меня стыда сказал я Покойнику. — Договорился?! — Конечно… Ключ был зажат в руке — и никому не был виден. А ты как-то догадался, что он там. Точнее сказать, ты это знал… Вы договорились вчера на даче. — Не был я здесь вчера! — Как же так не был? Припомни… Ты ведь контролеру сперва вчерашний билет протянул. А потом уж сегодняшний. Забыл, что ли? Запамятовал? — Да, сначала предъявил вчерашний билет, — подтвердила Валя Миронова. Она всегда была верна правде жизни. — Не было этого! — Контролера или билета? — Ничего не было… — Это уж слишком, гражданин Рыжиков. Все было: и контролер, и билет. Не сейчас… А когда мы ехали в Антимоновку. Утром… Кстати… — Это словечко «кстати», я заметил, очень действует на преступников! — Так вот, кстати, вы, гражданин Рыжиков, действительно виноваты перед Племянником. — Я? В чем?! — А в том, что он целую ночь просидел под замком. Вы же вчера его заперли. Или это сделал ваш брат, студент юридического факультета, сегодня утром? — Какой брат? — Как и у меня, старший! Такая детективная ирония тоже действует на преступников. — Никто не запирал Племянника! — Не запирал? Так-так-так… А как же он оказался запертым, если никто не запирал? Подобного не бывает! Запер ты… — Чем?! — Покойник от растерянности задавал бессмысленные вопросы. — Ключом, как мы уже установили, который был спрятан в руке у твоего брата-студента. Но ты каким-то таинственным образом сквозь руку разглядел этот ключ. — Разглядел, — подтвердила Миронова, неколебимо верная правде жизни. — Не исключается, конечно, что брат твой сегодня утром Племянника заточил… Разумеется, — тоже сильнодействующее словечко! — так было бы человечнее: все же Племянник не провел бы целую ночь под землей. — Какой ключ? Какой?! Может, у тебя самого есть ключ? — продолжал бессмысленно и беспорядочно отбиваться Покойник. — У него-то ключ есть, — опять неожиданно и тихо проговорила Наташа. — Им он и открыл твою тайну. И восстановил истину. — Какую еще там истину?! — А ту, что Глеб Бородаев не виноват, — сказал я. — Он освободил в тот день Племянника Григория из подземелья. А вы с братом, студентом юридического факультета, опять его там замуровали. С Глеба Бородаева обвинение снимается полностью! — Я объявил об этом, как бы завершая допрос. Но не может быть победителя без побежденного. — Зачем мне все это было нужно?! — вскричал побежденный Покойник. — Тоже в президиум захотел, — беззлобно и уверенно ответила ему Наташа. — Но самое скверное, что ты попытался ославить невинного, чтобы прославиться самому. Приговор из Наташиных уст был для Покойника «вышкой». С ненавистью, однако, он взглянул не на нее, а на меня. Я выдержал этот взгляд с плохо скрываемым мужеством. А Глеб неожиданно разрыдался. Он слишком долго молчал — и потому рыдания были бурными. Наташа притянула его к себе… Я сумел защитить Глеба — и лучше бы она притянула к себе меня. Угадав это желание, Наташа легко и даже, не побоюсь сказать, нежно прошептала мне в самое ухо: — Тогда ты по праву его обвинил, а сегодня — по праву оградил… — Равновесие получается! — Не равновесие должно быть, а справедливость! Она первый раз — но, надеюсь, что не последний, — прижалась прямо к левому моему плечу. Действительно прижалась, а не в моих обманных мечтах… — Все-таки приятнее быть защитником, чем обвинителем. Адвокатом, чем прокурором! Хотя ты сегодня и виновника изобличил… — сказала она, все еще не отрываясь от моего плеча. — Но главное, защитил Глеба! — О, поверь, я только этого и хотел!.. Природа меж тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью: за окном была полная непроглядность. На этом заканчивается моя вторая «Очень страшная история». Сколько их еще впереди? Это, говоря детективным языком, выяснится. * * * notes Примечания 1 Текст статьи печатается по изданию: Советские писатели: автобиографии. — М.: Худож. лит., 1988. (Статья печатается в сокращении.).