— Не умничай, — сказал я. — Разберемся. Сегодня у нас… Миронова подняла руку и торопливо, боясь, что ее кто-то опередит, подсказала: — Воскресенье! — Стало быть… — …выходной день! — подсказала Миронова. Я медленно рассуждал: — А в выходные дни бывают… — …дополнительные поезда! — поспешно закончила мою фразу Миронова. Когда нужно было подсказать учительнице или вообще начальству, она очень быстро соображала. — Вот именно! — согласился я. — Это дополнительный поезд. Электричка в семнадцать ноль-ноль придет. Я же сам видел расписание… На станцию! Мы снова сорвались с места и побежали. Я мчался быстрее всех: мне хотелось первому убедиться, что это был и правда дополнительный поезд, а не самый обыкновенный, не тот, который подчиняется ежедневному расписанию. Только Глеб пытался меня обогнать. Я понял: ему хотелось отличиться, чтобы хоть чем-нибудь искупить… Все-таки я раньше других подлетел к окошечку кассы. Желание мое сбылось. Но уж лучше бы оно не сбывалось!.. Возле окошечка висел металлический щит с колонками цифр и словами «ежедневно», «по воскресеньям», «далее со всеми остановками»… Щит был разделен на две половины: «В город», «Из города». Я забегал глазами по расписанию. — Вот… Конечно! Семнадцать ноль-ноль! — Это из города, — раздался за моей спиной тихий Наташин голос. — Как? Разве? Не может быть! — Слова вылетели у меня изо рта просто так, от волнения. Я и сам видел, что Наташа была права. — А нам нужно было на шестнадцать сорок пять! Эта электричка как раз и ушла… — Разве? Не может быть! Как же так? — Следующая будет через четыре часа, — сказала Наташа. — По этой ветке поезда ходят нечасто. Совсем редко… Особенно осенью. Поэтому я и просила тебя посмотреть… когда мы приехали… «Как же это могло случиться?!» — думал я, бессмысленно водя глазами по расписанию. Мне было стыдно обернуться и взглянуть на Наташу. Утром я поспешил… Хотел поскорее выполнить ее просьбу. О, как мудра народная мудрость, которая учит нас: «Поспешишь — людей насмешишь!» Но никто не смеялся. — Мы доберемся до дому не раньше одиннадцати, — сказала Наташа. — А я обещала маме в шесть или в семь… Не представляю, что с ней теперь будет. Не представляю… Как же так, Алик? — Разве не ясно? Если б он утром внимательнее посмотрел, мы могли бы успеть, — сказал тот самый Покойник, который еще недавно прощался с жизнью в подвале. — Мы бы поторопились. Какие жестокие сюрпризы порой подсовывает нам жизнь! Теперь получалось, что я во всем виноват. О Племяннике успели забыть. Забыли и о том, что я, подобно смелому Данко, осветил всем дорогу к спасению (этот свет ворвался в подвал, когда я подошел к щиту со словами «Опасно! Не подходить!» и отбросил его). Забыли, что я, именно я, вывел всех из подвала, подарил всем свободу и независимость! Независимость от Племянника, который бы еще неизвестно сколько держал нас в страшном плену. Давно я заметил, что люди помнят лишь о последнем твоем поступке. Можно совершить много больших и прекрасных дел, но если последнее дело (пусть даже самое маленькое!) будет плохим, его-то как раз и запомнят. Путаница с расписанием произошла утром, но казалось, что именно это было моим последним поступком, и ошибка, моя случайная утренняя ошибка, сразу как бы перечеркнула всё. Теперь помнили только о ней. Ощущение черной несправедливости больно ранило мое сердце… Но я не показал виду, что ранен! О Глебе никто ничего не знал. Это тоже было несправедливо, ведь если бы он не попросил Племянника запереть нас, вообще не было бы никакой страшной истории. Но я не хотел позорить его. «Не делай чужое горе фундаментом своего счастья!» — учит нас народная мудрость. Так сказал папа моему старшему брату Косте, когда тот хотел пригласить в театр девушку, которая нравилась его другу. И Костя не пригласил. Расследование еще не было завершено. Мотивы преступления не были выяснены. «Зачем? Зачем Глебу понадобилось?..» Этот вопрос жестоко терзал меня. И все же я не подал виду, что Глеб хоть в чем-нибудь виноват. Хотя делить вину на двоих всегда легче, чем принимать ее всю на себя. Глеб был рядом и, казалось, просил: «Поручи! Поручи мне что-нибудь трудное!» Он хотел искупить… Наташа стояла возле окошка кассы и смотрела на расписание, будто все еще проверяла, надеялась… Выражение ее лица было таким, что капли дождя на щеках можно было принять за слезы. Решимость вновь овладела мной: «Я должен тут же, не отходя от кассы, что-то придумать! И осушить эти капли! Вернуть улыбку ее лицу! Да, я обязан! Тогда и она и все остальные увидят во мне спасителя: люди помнят о последнем поступке». И тут… Идея, как яркая молния, сверкнула в моем мозгу. Но никто не заметил, потому что это было в мозгу. Глава X, в которой слышится крик из подвала — У вас тут есть почта? — спросил я Глеба. — За станцией, недалеко. По ту сторону… — торопливо и старательно, как Миронова, объяснил Глеб: ему хотелось, чтобы я позабыл о его темном прошлом. — Там есть телефонная будка? — спросил я. — Для междугородных переговоров? — Одна будка есть… — Нам хватит одной! — крикнул я так, что все подбежали к нам. — Я знал, что ты придумаешь!.. Что ты найдешь выход! Такой у тебя талант! — сказал Принц Датский, который продолжал ценить чужие таланты. — Сейчас мы помчимся на почту, чтоб спасти Наташину маму и всех наших родителей. Позвоним и скажем, что все в порядке, задержались, но к ночи будем. Глеб укажет дорогу. — Это великое дело! — сказал Принц, протягивая свои длинные руки, чтобы обнять меня. — И, как все великое, ясно и просто: позвонить, успокоить. Это находка! К чужим находкам он тоже относился с большим уважением. Снова все посмотрели на меня с плохо скрываемым восхищением: люди помнят о последнем поступке. Вдруг Принц помрачнел. — Что случилось? — спросил я. — Совсем забыл: у нас дома нет телефона… Но ничего. Мои родители, к счастью, здоровы. И все-таки я погрузился в раздумье. Но ненадолго! Когда я начинаю что-нибудь изобретать, возникает настоящая цепная реакция: одна идея цепляется за другую. Так было и в этот раз. Я поднялся на цыпочки и обнял благородного Принца. — Дашь мне свой адрес! Я продиктую его старшему брату Косте, а он сбегает и успокоит твоих родителей. В том, что у Наташи есть телефон, я не сомневался. Я это просто знал. Иногда я набирал ее номер и, если она подходила, молча дышал в трубку. «Что вы там дышите?» — сказала она однажды. С тех пор я перестал дышать. — Веди нас, Сусанин! — обращаясь к Глебу, торжественно произнес Покойник. Я бросил на Глеба мимолетный, но острый взгляд. Сам того не подозревая, Покойник попал в точку: утром Глеб, как Сусанин, сбивал нас с пути. Только Сусанин поступал так с врагами, а Глеб — со своими друзьями. В этом была принципиальная разница! Мы побежали за Глебом. Почему мы спешили, трудно было сказать: до следующей электрички оставалось еще много часов. Просто мы в тот день привыкли бегать, будто нас все время настигала погоня. Но погони, к сожалению, не было! А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью. То тут, то там виднелись лужи, в которые мы безошибочно попадали. Грязь напоминала густую серую кашу, которая аппетитно чавкала под ногами. Дождь все усиливался, приятно освежая в пути. Деревья ласково протягивали нам свои кривые черные руки… Глеб бежал впереди всех. И не только потому, что мы не знали дороги, — он по-прежнему очень старался. — Во-он там! — на ходу крикнул Глеб, указывая на одноэтажный домик, над которым была синяя с белыми буквами вывеска: «Почта. Телеграф. Телефон». «Еще немного, — мечтал я, — и Наташа войдет в будку, из которой все будет слышно. И я уловлю слова: „Мамочка, не волнуйся!“ Потом она выйдет и бросит на меня мимолетный, но благодарный взгляд. А потом и мы будем звонить… Денег хватит, ведь родители дали „на всякий случай“, а в подвале тратить их было не на что». Окна домика звали, манили меня к себе так сильно, что я обогнал Глеба. Эти окна казались мне близкими и родными до той минуты, пока я не увидел, что они с внутренней стороны плотно закрыты ставнями. Я сразу немного отстал, и Глеб достиг домика первым. Но он не взбежал на крыльцо, а уступил мне дорогу. Я взбежал, дернул за ручку, которая оказалась холодной и мокрой. А дверь оказалась закрытой. «Выходной день — воскресенье», — прочитал я на облезлой табличке. О, какие печальные сюрпризы подсовывает нам жизнь! Все смотрели на меня. В глазах не было и тени недавнего восхищения. Я был на крыльце, а чуть пониже стояли пятеро моих друзей — в пустом поселке, на мокрой земле, под дождем, возле закрытой почты. И они снова считали, что я виноват: если бы я утром не перепутал, они бы сейчас ехали в теплом вагоне к своим мамам и папам. Я перепутал… Это вновь стало для них моим последним поступком. А о том, что, если бы не я, они бы все сидели в подвале, никто уже и не помнил! Так я думал, пока не заметил в глазах у Наташи нечто иное. Я увидел в них ожидание и надежду. Как это было уже не раз в тот день. Она еще надеялась на меня! И вновь началась цепная реакция: идеи одна за другой полезли мне в голову. — А если добежать до соседней станции? Это далеко? — Полчаса бега, — ответил Глеб. — Но районная почта здесь… А там нету будок… — Воскресенье для всех воскресенье! — мрачно изрек Покойник. — Ты думаешь, что там уже начался понедельник?.. — Зачем же так? — неожиданно оборвал его Принц. — Зачем говорить под руку? — Ну, если он будет думать рукой, наши родители обречены! — Покойник, не трогай Алика! — сказал Принц так же грозно, как говорил раньше мне: «Не трогай Покойника!» В его груди билось честное, благородное сердце!