— Пусть первыми выйдут женщины! «И дети», — чуть не добавил я по привычке. Свет робко проник в подвал. Мне казалось, что это свет нашего полного освобождения! Но как часто жизнь ставит на пути неожиданные преграды! Подвал не хотел выпускать нас из своих цепких сырых объятий. Старая дверь, обитая ржавым железом, не закрывалась, но и не открывалась тоже. Со скрежетом проехав чуть-чуть по каменной ступени, она словно вросла в нее и не двигалась дальше. Просвет между стеной и дверью был очень узким. — Надо пролезть! — сказал я. — Первыми выйдут женщины… И указал на Наташу. Она не стала спорить, уступая место другим, чтобы показать, какая она добрая и благородная. Нет, ничего и никогда она не делала напоказ! Тонкая и стройная, она не пролезала и не протискивалась между дверью и кирпичной стеной, а как бы освободилась, вырвалась из их плена и оказалась на улице. Она сделала это изящно, не напрягаясь и не смущаясь. — Теперь Миронова! — сказал я. Даже тут она действовала как отличница: обдуманно, серьезно, не торопясь. Сначала измерила внимательным взглядом просвет между стеной и дверью. Потом оглядела свою фигуру. Что-то прикинула, высчитала в уме… А потом подняла руку: — Можно мне снять пальто? Сняла и полезла… Миронова и здесь выполняла приказ: она аккуратно, старательно преодолевала препятствие и рапортовала мне, как начальнику: — Осталось всего полспины… Осталось плечо! Осталась рука… Все в порядке: ничего не осталось! Первым застрял Покойник. Он оказался самым толстым, а по его словам, самым плотным из нас. — Много ешь, — сказал я. — А еще поэт! — У меня неправильный обмен… Это наследственность! — сообщил Покойник. — По дядиной линии. — Тогда скинь пальто. Он скинул. Но и без пальто снова застрял. — Я помогу тебе, — предложил Принц Датский. И стал осторожно проталкивать Покойника. — Что-то хрустнуло! — вскрикнул тот. — Кажется, не пролезаю… — Тогда я нажму на дверь, — сказал Принц. Он сильно навалился плечом на ржавое мокрое железо. Дверь сдвинулась с мертвой точки, но лишь еле-еле. Хотя детская застенчивость сочеталась в Принце с большой физической силой, ему ничего не удалось сделать. — Снимай пиджак, рубашку, штаны! — приказал я Покойнику. — Разве это возможно? — промямлил он. — У нас нет времени рассуждать! — Разве осенью раздеваются? От волнения он заговорил в своей любимой манере — вопросами. — Он простудится, — сказал заботливый Принц. — Лучше спастись простуженным, чем погибнуть здоровым! — воскликнул я. Покойник разделся. Девочки отвернулись. Голый Покойник (то есть почти голый: трусы оставались на нем) пролез сквозь узкое отверстие. — Разогрейся! — посоветовал из подвала Принц Датский. — Побегай. Покойник забе́гал. — Сначала оденься, а потом уж… — сказал добрый Принц. От холода Покойник дрожал и плохо соображал. Наташа и Миронова стали натягивать на него рубашку, пиджак и пальто. Брюки он надел сам. — Теперь Глеб! — сказал я. — Я потом… раз из-за меня… — тихо сказал Глеб. — Ведь все это… — Расследование закончим позже, — шепотом перебил я его, хотя мне очень хотелось спросить прямо в упор: «Зачем ты все это сделал?» — Сейчас выяснять не время, потому что дорого время! Глеб тоже скинул пальто и протиснулся. Принц Датский указал на просвет: — А теперь уж ты, Алик! — Я покину подвал последним! — сказал я так, будто был капитаном гибнущего корабля. Принц Датский смущенно развел свои огромные руки. — Мне ведь тоже придется… Как Покойнику… Девочки отвернулись. — И вы тоже, — сказал Принц мне, Глебу и Покойнику. Большая физическая сила продолжала сочетаться в нем с детской застенчивостью. Принц не был толстым, но мышцы вздувались у него на руках, на груди, даже на животе и могли застрять в узком проходе. Он быстро перекинул одежду на улицу, преодолел препятствие, оделся и сказал: — Можете смотреть! Потом он стал, по-спортивному высоко поднимая ноги, совершать пробежку по пустому мокрому саду. Вслед за ним затрусил Покойник. Они согревались. А я?.. Я остался один по ту сторону двери, в подвале. С друзьями всегда приятнее, спокойнее, а в подвале особенно! «Что, если сейчас из другой двери появится Племянник Григорий?» Эта мысль подтолкнула меня: я заторопился, сбросил пальто. И тут же подумал о другом: «Как я буду протискиваться сквозь узкую щель на глазах у Наташи Кулагиной?..» Я всегда очень боялся предстать перед ней в каком-нибудь смешном виде. Парикмахер сказал как-то маме: «У вашего сына сзади красивая форма головы. Благородная!» И я старался почаще поворачиваться к Наташе затылком… «А сейчас она увидит, как я буду краснеть и сопеть, пролезая с трудом между стеной и дверью!» Эта мысль заставила меня похолодеть. Думаю даже, что мне было холоднее, чем Покойнику, когда он остался в одних трусах, потому что я похолодел внутренне. К тому же оказалось, что мне нужно снять не только пальто, но и пиджак. Выяснилось, что я тоже довольно плотный. А под пиджаком была старая рубашка, которую мама заштопала на самых видных местах. Она была теплая, и поэтому я надел ее в тот день. Мне не хотелось, чтобы Наташа видела эту рубашку. «А все из-за Глеба! Зачем ему это было нужно?.. Зачем?! — Я, кажется, впервые взглянул на него со злостью. — Из-за Племянника! Как бы этому Племяннику отомстить? Хоть немного! Хоть чем-нибудь!..» В тот же миг идея озарила меня. Я нащупал в кармане карандаш и бросился обратно во мрак подвала: мне захотелось оставить кое-что на память Племяннику, какие-нибудь строчки, которые бы его разозлили. — Куда ты?! — крикнул Покойник так, будто прощался со мной навсегда. Он боялся без меня оставаться. Это было приятно! — Не бойся: вернусь! — успокоил я Покойника. Подбежал к старому садовому столику — и вдруг… С ужасом услышал я, что со стороны двери, запертой на щеколду, послышались шаги. Это спускался Племянник Григорий. Он, наверно, хотел поиздеваться над нами: спросить, как мы себя чувствуем, не соскучились ли или что-нибудь вроде этого. «Если ему никто не ответит, — подумал я, — он сразу поймет, что мы убежали, и устроит погоню. Выйдет во двор и снова захватит всех!» События с головокружительной быстротой сменяли друг друга! Сердце замерло у меня в груди, а может быть, вовсе остановилось. Каждый шаг за дверью, на лестнице, отдавался трагическим эхом у меня внутри, будто от ужаса там образовалась какая-то пустота… Так и есть! — Эй, гаврики! Что это вы молчите, будто мать родная не родила? Заснули? — крикнул Племянник. — Так точно. Все спят! — громко ответил я. — Это ты, парнёк? — Я! — Опять выскакиваешь? Он не знал, что выскочили как раз все остальные, а я остался. — Куда же я выскочу, если вы дверь закрыли? — Посиди еще немного! Закаляться надо. Ты как считаешь, парнёк? Надо вам закаляться?