Наблюдавшие эту сцену прохожие были тоже обескуражены. — Даже если я не успела представить охранника маме, как его мозги могли допустить, что женщина способна нанести мне вред? — пожаловалась я режиссеру. Я поняла, что охранник собирался так меня оберегать и от моих подруг, и от моих зрителей, и даже от моей семьи. Намеревался охранять меня от жизни, которая мне очень нравилась. И даже отторгать от нее. Впоследствии, если мне протягивали пишущие ручки, надеясь получить автограф, охранник с тупоумной тщательностью исследовал их, предполагая, как я догадывалась, что они могут быть хитроумным оружием, способным уколоть меня и отравить спрятанным в них ядом… У великого итальянского поэта Данте (опять, следуя бабулиной традиции, прибегаю к литературе!) в его «Божественной Комедии» написано, что в круге девятом ада мучаются «предатели благодетелей», то есть те, которые на добро отвечают злом. Но оказалось, что и те, кто отвечают на добро благодарностью, не ведающей границ, тоже могут создать своим благодетелям сложности. Мама спасенного мальчика сообщила о моем «благодеянии» журналистам. И боже, что началось! «Благодетельные поступки не надо выпячивать. И желательно совершать тихо, застенчиво», — советовала мне когда-то бабуля. Мой поступок средства массовой информации массово растрезвонили, выставили чуть ли не на всю страну. Опередив в этом режиссера, который, как полагается, запечатлел с помощью камеры и то печальное событие, «заглянувшее» в нашу квартиру. К сожалению, прошлую… — Ты представляешь, какая волна хлынет в результате к тебе за поддержкой? — спросил папа. Я себе этого и не представляла. К нашему новому дому притянулось, как к магниту, столько разнообразных просьб, что мама не переставала хвататься за голову, а папа ухватился за мысль, которая представилась ему разумной: — Смешилка обязана что-то придумать, изобрести! Ее особый талант не знает безвыходных ситуаций. Он впервые обозначил меня в «третьем лице». Все больше событий и случаев приходило ко мне впервые. Итак, «выход из положения» семья возложила на мои особенности. Домом мы теперь называли двухэтажную виллу. Сказать «нашу виллу» — не позволял язык: трудно было поверить, что это здание (целое здание!) принадлежит нам. А у продюсера и менеджера языки не поворачивались сказать, что мы «обитали» (этот глагол они употребляли в период атаковавших меня «уговоров»!) в обыкновенной квартире. Они и выбрали для нас особняк. «В счет гонораров за будущий телефильм и грядущий, в очередь за ним, сериал». Так было определено договором. Стало быть, они твердо готовили и сериал! Узнать, сколько в нем намечается серий, я не отважилась. Мама предупредила: — Не обольщайся! Всякое бывает… И не извещай сама об этом общественность. Чтобы не сглазить! О том, что моя педагогичная мама верит в сглаз, я узнала впервые. И режиссер не спешил: — Прежде чем согласиться на сериал, я ознакомлюсь со сценарием, который за моей спиной уже заказали. Больше всего обращенных ко мне просьб, а то и молений касались детей. — Дети приносят столько волнений и опасений! Я не буду рожать детей! — начитавшись пришедших в мой адрес писем, предупредила я родителей. — А кого ты будешь рожать? — поинтересовался папа. — Свои фантазии, выдумки… — Важно, от кого рожать! Папа таким образом напомнил, что от него родилась я. — Не ранова-а-то ли ты вступил с дочерью в эту дискуссию? — вмешалась мама. — Из-за детей очень много непредвиденностей, метаний, — еще раз обосновала я свое заявление. — Но и счастья от них тоже мно-о-го! — Мама в знак значительности фразы протянула гласную букву. — От них много счастья? Ты имеешь в виду меня? — Почему исключительно тебя? — одернула она меня, вернувшись к своей педагогичности. «Ушинский ты наш! Песталоцци ты наш домашний!..» — сравнивал маму с великими педагогами папа. Себя он с ними не сравнивал. Необходимо было оправдать папино доверие к моему «особому» дарованию и что-то изобрести. «Телефильм, сериал… Не завалят ли меня гонорарами? — обеспокоилась я. — Стану ими делиться. У меня уже был опыт. И он мне понравился…» Я углубилась в самые драматичные письма. И вдруг, как всегда внезапно, меня осенило! Фактически меня осенил режиссер, для которого озарять меня находками и поступками стало второй профессией. Сразу после того, как я помогла мальчику, он спросил: — Тебе нравится весьма почитаемая мной киноактриса Одри Хепбёрн? — Та, которая играет в давней-предавней картине «Римские каникулы»? И еще более покорила меня в роли Наташи Ростовой в фильме «Война и мир»? Бабуля, помню, сказала, что Лев Толстой был бы доволен. — Трогательно, что ты это помнишь! — Режиссер прокатил по дивану два своих шара. — Я смотрю эти картины каждый раз, когда они снова появляются на экранах. И непременно что-то новое в них нахожу. — Я знал, что у тебя тонкий вкус. Хваля человека, разбирающегося в искусстве, подчеркивают, что у него «тонкий вкус». Тогда, порицая неразбирающегося, надо говорить, что у него «толстый вкус». Но так ведь не говорят. Я удивлялась, когда натыкалась на «языковые» странности. Удивляться меня научила бабуля. — А ты не ведаешь, что в чем-то близка Одри Хепбёрн? — Ну это слишком… — Одри заботилась о детях в международном масштабе. — А я помогла всего одному мальчику… — Не помогла, а спасла его. И еще спасла его маму. Уточню: вернула к жизни двух человек! Все равно ты права: сравнивать тебя с Одри Хепбёрн нелегко. Но что-то общее есть. Ты всерьез задумала своими заработками делиться? — Догадываюсь, что… всерьез. — И мама с папой тебя поддержат? — Они согласятся. — Тогда замысел свой уточни. Помогай не вообще, а в экстренных случаях. Как было со спасенным мальчиком. На большее твоих гонораров не хватит. К тому же я не допущу, чтобы ты осталась без заработка за свой — ох какой трудный! — труд. Прости за тавтологию. — Что такое «тавтология» мне когда-то объяснила бабуля. Нет, она не покидала меня! — Сумей сделать так, — продолжал режиссер, — чтобы и другие, которые побогаче, чем ты, следовали твоему примеру. — Но как это сделать? — Уж ты-то сумеешь придумать. Я тебя знаю! И не называй свой дом ни коттеджем, ни виллой, а называй его так: «Отзывчивый дом Смешилки». — Как же я сама?.. — Это я подскажу, что твой дом заслужил такое имя. Поначалу можешь проявить застенчивость и «отбрыкиваться». Но в меру. Чтобы мне вскоре удалось тебя убедить! — Постараюсь… — В письмах, которые ты читаешь и перечитываешь, матери сетуют на то, что обращались к «денежным мешкам», но никто на их просьбы пока не отозвался. А ты уже отозвалась. И будешь впредь отзываться: я тебя знаю! Но не в одиночку. А и других вдохновишь. Если же не захотят вдохновляться… придумай, как «денежные мешки» потрясти. Тут уж в советах ты не нуждаешься! Но помни, что сама ты на «денежный мешок» не тянешь. А тянешь на вместительную элегантную сумку. Не сумочку, конечно, а сумку. Однако не более того. Ну а ежели задуманный студией сериал согласятся посвятить твоему дому, я соглашусь снимать его без раздумий. Не дожидаясь, когда нам предложат сценарий, я придумала его сама. Воспользовавшись и мыслями режиссера… Вот как это случилось. Мама почему-то не переставала с беспокойством отмечать, что я слишком часто «догадываюсь», «подмечаю», «обращаю внимание». Ей представлялось, что в этом есть какой-то непредсказуемый риск. Но разве человек в силах себя переделать? Он способен лишь делать вид, что переменился. А я и вида не делала. Поскольку делай не делай, но обязательно поступком каким-нибудь обнаружишь, что «каким ты был, таким ты и остался». Пишу об этом, так как — прости меня, мамочка! — подметила, что люди разных характеров, нравов в некоторых ситуациях — вот, например, на торжественных приемах, презентациях — ведут себя одинаково. Можно подумать, что все они счастливы, все безмерно благодарны судьбе, когда друг с другом встречаются. Даже если встретились первый раз в жизни. Но меня-то узнавали на самом деле! А узнав, изображали восторг. В тех ситуациях многое изображалось, а не происходило естественно. Восторженно встречали меня и бизнесмены. Предприниматели были разные, но манера общаться со мной — одинаковая. Все напяливали на лицо такую радость, точно наша встреча была одной из главных устремлений их жизни. Все они были явно не дворянского происхождения: жали мне руку с такой силой, что потом впору было обращаться к врачу. Бабулины друзья по дворянской линии делали это иначе. И хохотали иные из них — часто без всякого на то повода — столь оглушительно, что люстры под потолком, мне казалось, начинали подрагивать. И все протягивали мне не только восторг, но и свои визитные карточки. Вручение такого «подарка» сопровождалось одними и теми же обещаниями: «Если понадоблюсь, буду всегда готов!» Хотели наладить со мной отношения. На всякий случай? — Вот сейчас, господа, вы мне и пригодитесь! — потирая ладони, произнесла я. — Вы мне чрезвычайно понадобитесь! Если сам режиссер во мне не сомневался, могла ли в себе сомневаться я? Сомнения замедляют действия. А медлить я не собиралась.