Однако бабулина подруга никого уже не обшивала, так как пальцы ее постепенно сковывались артритом, а глаза плохо видели. Ради меня, а точней, ради бабулиной внучки она невесть как болезни преодолела. Прощаясь у лифта, я действительно брякнула во весь голос, что премьера наряда состоится на премьере картины, — и цепкие уши доносчиков это услышали. Откланиваясь, я нежно и продолжительно целовала подругу бабули, потому что платье того заслуживало. И потому еще, что наряд она сшила бесплатно… Поцелуи и были единственной платой. Но неожиданно сделались и обвинением. — Надо немедленно подать в суд и найти адвоката, — сказала бабуля, предпочитающая узаконенные шаги. — Впрочем, зачем искать? У нас в семье имеется свой адвокат… Но я уже привыкла шагать по-иному: — Она твоя лучшая подруга со школьных лет? — Ты это знаешь. — Так зачем же лучшей подруге предлагать наихудшие варианты? Скажут, что мама защищает ее по знакомству… Адвокат вообще не понадобится! Фактически она из-за меня пострадала — и я сама все исправлю. Я пообещала так твердо, поскольку вспомнила, что министр социального обеспечения у нас тоже женщина. Одна из всего двух… * * * Министр то и дело провозглашала по телевидению и радио, что человечность — ведущий принцип ее министерства. Вот пусть и докажет! — Как называется ваше местное отделение? Я хоть и министр, но забыла… — так начался мой телефонный разговор. — Социального обеспечения… — подсказал чиновник, полуошалевший от явно министерского голоса. — И чем ваше социальное обеспечение обеспечивает пенсионеров? Оскорблением, унижением?! Мы с вами наглухо забудем об этом разговоре и никогда (подчеркиваю: никогда!) к нему не вернемся, если вы сегодня же, буквально сейчас же, восстановите в полном объеме законную пенсию и избавите от незаконных налогов… — Были четко названы имя и фамилия лучшей бабулиной подруги. — Не теряйте времени, не оповещайте о моем звонке: стыдно, что министру самому приходится освобождать человека от вашей бесчеловечности. В то время как человечность — ведущий принцип нашего министерства… О чем я вчера очередной раз возвестила по телевидению. — Я слышал… — отважился пролепетать чиновник. — Но к сведению пока не приняли! — Мы незамедлительно, не теряя времени… Я вас заверяю! * * * Минут через сорок к бабулиной подруге примчался с извинениями не просто чиновник, а сам руководитель местного отделения. — Как тебе это удалось?! — изумилась бабуля. Она так восхищенно и доверчиво смотрела мне в глаза, что соврать у меня не хватило мужества. И я раскрыла ей тайну… — Это же авантюра, — одними губами, боясь, что кто-то услышит, проговорила бабуля. — Это не авантюра, а изобретение! Вынужденное… — возразила я. — Министры так часто высказываются от нашего имени, что я позволила себе высказаться от их имени. — А если это раскроется? — Не раскроется! Кто из чиновников осмелится проверять? — повторила я то, о чем уже думала. — Учти, что оба министра распорядились хранить их звонки, как секретные документы. Да и голоса такого начальства подчиненные знают лучше, чем свои собственные. Потому что страшатся их. А у страха не только, как говорится, глаза велики, но и уши тоже. — А если все-таки… — Поверь, меня от министров нельзя было отличить! — Есть фальшивомонетчики, а ты, выходит, фальшивоголосница? — Ничего похожего! Монеты подделывают для себя, а я подделываю голоса ради других. Про звонок хозяину адвокатской фирмы я не проговорилась: тогда я обороняла папу, о чем он меня не просил. Я не разрешила себе унизить его даже в глазах бабули. — Жаль, что у нас в правительстве всего два министра женского пола! — вслух высказалась я. — Как я понимаю, ты и дальше намерена… — Если кого-то из дорогих мне людей потребуется выручать. Тебя, например… не дай бог! Нет, тебя я буду выручать собственным голосом. А о том, что женщин на министерских постах так мало, я сожалею. Правда, были у меня на примете и члены парламента слабого пола. Коим при помощи своего положения и моего голоса несложно будет проявить силу… «Вдруг кто-нибудь из них пригодится!» — надеялась я. И сбылось… «Цветы жизни» — так говорят о детях. Но для нашей директрисы и настоящие цветы были «цветами жизни». Она их высаживала, лелеяла, поливала из шланга на раздольном пространстве за нашей школой. Я видела, как она даже запах листьев вдыхала. А вслед за ней и мы приучились их лелеять и поливать. Но однажды я узрела из окна класса, как директриса поливала цветы и листья своими слезами. Нет, она не была плаксой: слезы у нее исторгала только несправедливость. А несправедливостью, по моим наблюдениям, грешит весь род человеческий. Пусть простится и это мое обобщение, если оно чрезмерно… На школьный сад грубая несправедливость наехала, когда мэрия вознамерилась заменить цветы и деревья платной автостоянкой. Если бы еще бесплатной, а то… Я же вознамерилась сад наш от наезда автомашин уберечь. Голосом депутатки парламента… Депутатка возглавляла комиссию по защите детства и на популярном телеканале уже много лет вела передачу «Берегите детей!». «Берегите детей!..» Она так грозно провозглашала это с экрана, что я, когда была маленькой, от страха залезала под стол… Пока бабуля не убедила, что никто на меня персонально не нападает. Затем депутатка непременно и пламенно провозглашала: «Дети — наше будущее!» Этот лозунг выкрикивали сплошь и рядом. Получалось, что дети в настоящем времени не существуют, а появятся лишь в неопределенном грядущем. И там детей опять станут величать будущим! «Когда же им, бедным, повезет хоть ненадолго побывать в настоящем?» — спрашивала я неизвестно кого. — «Берегите детей!» Я полагала, что мы с вами окрылены этим святым призывом. И с ним в душе трудимся… — так я голосом депутатки начала свое обращение к заместителю мэра, который по должности также отвечал за счастье подрастающего поколения. — Я полагала… Но трагично ошиблась! Вы замыслили отобрать под платную стоянку — страшно произнести! — школьный сад. — Значительные начальники предпочитают значительную тональность. — Дети — то есть наше грядущее! — не в состоянии заплатить за территорию своего сада, а владельцы автомашин заплатить за ту территорию в состоянии. Но в каком же состоянии пребывает нравственность мэрии, если она измеряет нашу главную ценность — детей! — деньгами?! Купюрами… Хочу верить, что вы опомнитесь и откажетесь от столь ошибочного (а вернее, преступного!) намерения. — Поверьте, я определяю ценности, следуя вашим благородным призывам с трибун и по телевидению… — дрожащим голосом залебезил заместитель мэра, отвечающий за «счастье детей». — Я приготовилась начать свою очередную телепередачу призывом: «Берегите детей от такой мэрии!» Но если мы с вами пришли к согласию, я воздержусь от намеченного призыва. Включите телевизор и убедитесь! — Я ни одной вашей передачи не пропустил… — Что ж, сделаю вид, что никакого договора между нами не было. Потому что для него не было повода… Так должно быть и при наших с вами неизбежных встречах. Ни словом единым не желаю возвращаться к намечавшейся варварской акции! Будем считать, что мне это приснилось. — Будем считать… — Берегите детей! — напоследок вскричала я депутатским голосом. — В ответ сберегу вашу репутацию… Похоже, я предложила взятку. А он, судя по удовлетворенному дыханию в трубке, ее принял. — Представь себе, — дней через пять рассказывала я бабуле, — наша святая и наивная директриса разослала благодарственные письма и самому новому мэру, и его заместителю, отвечающему за детское счастье. И муниципальной начальнице! — Вполне закономерно, но в то же время… Разослала, не посоветовавшись со мной. Да и почему она должна была советоваться? Я ведь ей не докладывала… — Директрисе ответили? — Немедленно! На роскошных бланках. Типографским способом… — Все откликнулись? — Все!.. И смысл одинаковый: обещают и впредь так же самоотверженно служить юному поколению. — Получается, всё исправили по собственной инициативе? — И вообще… ни одно из высокопоставленных лиц не отказалось от незаслуженных благодарностей и похвал. Ни одно! Представляешь? Я думала, что так могли поступить только мои подружки. И мальчишки переходного возраста… Несколько дней я, Смешилка, не смеялась. А разочарованно покачивала головой и вздыхала. — Кто тебя так уж расстроил? — озабоченно спросила бабуля. — Люди. — Не обижай все человечество… Люди — разные! Конечно же разные… Я и сама написала об этом. Бабулины взгляды передались мне по наследству. Как я несла «бремя славы»