— Бренные останки мистера Смитсона? Я возьму их с собой, иначе волки сожрут-таки мои пятьсот долларов! — О каких пятистах долларах вы все твердите? — Ах, Боже мой! Да разве я не сказал, что я взялся доставить тело почтенного многоженца одной из его жен? За это я должен получить ровно пятьсот долларов. Путевые издержки — за мой счет. И, уверяю вас, хотя уважаемые рудокопы и выбиваются из сил, чтобы доставить мне как можно больше клиентов, пыряют друг друга ножами, подстреливают, подкалывают, вешают друг друга, — мое ремесло отнюдь не оказывается таким выгодным, как можно было бы предположить! Мешает, видите ли, конкуренция, сбившая цены до позорного! В прошлом году я получал за покойничка семьсот долларов, в позапрошлом — тысячу, а раньше — тысячу двести! Это были очень хорошие покойники, уверяю вас! Но что же значит покойник, за которого платят вам только пятьсот долларов? Это, извините, дрянь, а не покойник! А конкуренция так велика, что я предвижу: в будущем году придется таскать эти ящики за триста, может быть, даже за двести долларов. Но нет! Дудки! Меня не надуешь! Я уже сколотил порядочный капиталец и смогу заняться на тех же медных рудниках чем-нибудь другим, предоставив моим конкурентам возить гробы полоумных и пьяниц за какую угодно цену, хоть даром, с перспективой попасть под пулю индейцев или угодить в пасти волков, как это чуть было не случилось со мной сегодня на ваших глазах. — Будет вам болтать! — оборвал его разглагольствования Джон. — Вы лучше в самом деле покажите, где вы видели медвежью берлогу! И маленький отряд бодро тронулся в путь на поиски крупной дичины, причем впереди ехал в своих санях с собачьей упряжкой странный перевозчик трупов рудокопов, на черном гробу, служившем ему сиденьем. — Ох, не нравится мне этот наш новый знакомец! — пробормотал Сэнди Гук, бросая мрачный взор на «гробовщика». — Жулик это, надо полагать, первой степени. — Не нравится он и мне, — спокойно отозвался Джордж Девандейл. — Но ведь мы с ним разделаемся, как только покончим с медведями. — Ну, едва ли! Я физиономист, знаете ли! И поверьте мне, у этого малого есть что-то общее с моим полоумным лордом Уилмором. И это общее — мертвая хватка. — Что такое? — изумился офицер, не поняв выражения. — Да, да, мертвая хватка! Вот прилип ко мне Уилмор, никак я от него не отделаюсь. А этот проходимец прилипнет к вам, к Уилмору, и от него тоже не отделаешься. — Ну, со мной этот номер не пройдет! — засмеялся Девандейл. — Словом, пакость выйдет! — закончил разговор бывший бандит. «Гробовщик» не обманул охотников: через некоторое время он привел их к месту, где масса следов указывала на близость медвежьей берлоги. Еще некоторое время потребовалось на розыски самого убежища медведей, и вот загремели выстрелы: охотники наткнулись на целую медвежью семью, состоявшую из двух взрослых особей и трех подростков. Последние, конечно, не могли оказаться опасными для вооруженных людей. Но с двумя взрослыми медведями шутить не приходилось. Завидев людей и отлично понимая, что всей семье грозит опасность, огромный самец самоотверженно полез на охотников, тогда как самка прикрыла собственным телом своих детенышей. Медведь двигался с такой быстротой, что несколько пущенных в него пуль не причинили ему почти никакого вреда, пролетев мимо или, в лучшем случае, только зацепив его. Уже в полудесятке шагов от столпившихся охотников медведь получил серьезную рану, которая задержала его стремительный бег, но не остановила его. На его пути стоял Джордж Девандейл. Молодой офицер выстрелил почти в упор в гиганта, но не имел времени, чтобы снова зарядить свое ружье. Оба траппера и Джон тоже были беззащитны, потому что их ружья были разряжены. Оставался один лорд Уилмор, который спокойнейшим образом держался в стороне на своем мустанге, созерцая сцену схватки. Его ружье висело у него за плечами. — Стреляйте! — закричал ему, отскакивая в сторону, Девандейл. — Я стреляю только в бизонов! — пожав плечами, ответил маньяк. — Вы с ума сошли?! — завопил Сэнди Гук. — Стреляйте! Медведь растерзает офицера! — И не подумаю вмешиваться в эти грязные дела! — с олимпийским спокойствием ответил лорд. Но медведю не удалось принести вреда Девандейлу: Джон Максим успел выхватить свой револьвер и выпустить шесть пуль, одну за другой, буквально опаляя выстрелами шерсть медведя. Гигант тяжело рухнул на землю. Через две секунды была решена участь и медведицы, по-прежнему загораживавшей своих детенышей собственным телом. Потом охотники принялись свежевать туши медведей, выбирая лакомые куски. Когда эта работа была окончена, участники охоты на медведей принялись за обсуждение всех перипетий происшествия. — Однако, — сказал угрюмо Джордж Девандейл, — ваш ученик, Сэнди Гук, держался возмутительно! — Будь он неладен! — сердито мотнул головой бывший бандит. — Я положительно отрекаюсь от какой бы то ни было солидарности с ним! Я тоже взбешен! Подумать только! Человек, умеющий стрелять не хуже любого траппера, спокойнейшим образом смотрит на то, как его товарищи подвергаются смертельной опасности, и не желает пошевельнуть пальцем. Это, по моему мнению, гнусность, которой имени нет! — Да постойте! — Эх, надоело мне это все хуже горькой редьки. Я сейчас ему все выложу! И он решительным шагом направился к стоявшему в стороне лорду Уилмору. Глава IX. Американская дуэль — Эй, вы, послушайте! — крикнул вызывающе Сэнди Гук, подходя к лорду Уилмору. — Вы, кажется, так и не стреляли по медведям, когда одному из наших товарищей угрожала смертельная опасность! — Из ваших товарищей? — медленно и веско отозвался полоумный англичанин, не удостаивая Сэнди взглядом. — Они столь же мои, как и ваши, милорд! — Моими товарищами не могут быть сомнительные личности! — Сомнительные личности?! — вскипел бывший бандит. — Вы так называете знаменитейших охотников всей Северной Америки? Вы такое имя даете молодому офицеру, который… — Которого я считаю жуликом, сыном жулика! Это было уже свыше меры. Джордж Девандейл с побледневшим лицом и загоревшимися глазами приблизился мерным шагом к Уилмору. — Милостивый государь! — сказал он, сдерживаясь. — Покуда вы позволяли себе затрагивать лично меня, я извинял вас, признавая попросту невменяемым кретином. — Пэры Англии не могут быть кретинами. — Разве пэры Англии застрахованы от потери рассудка? — усмехнулся молодой американец. — Это драгоценное свойство пэров, признаюсь. Но не в этом дело! Покуда была затронута только моя личность, — я прощал вам. Теперь вы позволили себе затронуть моего отца, которого чтит весь наш народ как благороднейшего человека. Этого вам простить я уже не могу! — Я разве просил прощения у вас, мистер разбойник? — высокомерно засмеялся лорд. — Если не просили, то будете вынуждены попросить!.. Или… — Или что? — Или я вас отучу отзываться неуважительно о ком-либо, не имея на то права! — Вы проучите меня? Не хотите ли и вы попытать со мной счастья в боксе? Посмотрим, посмотрим, молодой человек! И он, оживившись, весь охваченный навязчивой идеей, спустил ногу с седла, намереваясь тотчас же начать махать кулаками. — Постойте, сэр! — остановил его Девандейл. — Я не знал, что в Англии вошло в обычай сводить счеты между оскорбленным и оскорбителем при помощи кулачного боя. — Два джентльмена, если дело серьезно, и в Англии сводят счеты при помощи дуэли. Докажите, что вы джентльмен, и я не прочь дать вам удовлетворение по всем правилам кодекса о дуэлях, — ответил лорд. Джордж Девандейл порылся в карманах, добыл оттуда какую-то бумагу и подал ее лорду Уилмору. Тот внимательно прочел документ и возвратил его противнику со словами: — Эта бумага — ваш офицерский патент? — Как видите! — Можете ли вы доказать, что этот документ принадлежит именно вам? — Сударь! Тут вмешался Сэнди Гук, крикнув: — Я знаю этого джентльмена добрых пятнадцать лет! — Вы за него ручаетесь? — Разумеется! — Признаю ручательство моего проводника достаточным, — милостиво изъявил согласие на принятие вызова офицера англичанин. — Но как же мы с вами будем драться? На шпагах? На пистолетах? — На ружьях, — ответил Девандейл. — Мы в Америке, и в Америке дуэль — дело серьезное! — На ружьях? Это интересно! — нараспев ответил англичанин. — Но как же это организовать? Было очевидно, что идея поединка на ружьях ему пришлась по душе, и он за нее ухватился, как за средство своеобразно поразвлечься.