— Эй, Чарли! — Чирик, чирик. — Берди-и-и? — Чирик, чирик, чирик, чирик. И прямо-таки волчий вой. Повесив плащ в шкаф, бросив ноутбук в кабинете и оставив только что купленную лазанью на кухне, я прошла в дальнюю арку. Берди лежал на диванчике в позе сфинкса. Когда я подсела к нему, кот взглянул вверх, затем перевел взгляд на клетку справа от него. Чарли наклонил головку и посмотрел на меня сквозь решетку. — Как поживают мои мальчики? Берди меня проигнорировал, а Чарли перескочил на кормушку, опять чирикнул и снова оглушительно завыл. Все как обычно. Утомительно, но без происшествий. Кесслер не в счет. Чарли нахохлился и косился на меня левым глазом. Кот, как всегда, не обращал внимания на хозяйку. — Рада, что вы поладили. Это было действительно так. Птица — рождественский подарок Райана. Я не пришла в восторг, зато Берди был поражен с первого взгляда. После моего отказа попробовать жить вместе Райан предложил совместную опеку над попугаем. Когда я в Монреале, Чарли у меня, когда в Шарлотте — у Райана. Берди обычно путешествует со мной. Соглашение меня устраивало, а кот и попугай стали друзьями — прямо не разлей вода. Я пошла на кухню. — Пора, — проскрежетал Чарли. — Не забудь птичку. На следующее утро я проснулась в семь и к восьми была в лаборатории. Первый час провела, распознавая, помечая и описывая части черепа Ферриса. Еще не был готов глубокий анализ, но уже виднелись тонкости, приоткрывающие занавес. И ставящие в тупик. На утреннем совещании все шло по стандартному списку: тупость, бесчеловечность и банальность. Двадцатисемилетнего парня ударило током, когда он мочился на рельсы станции метро в Люсьен-эль-Аллье. Плотник убил поленом жену, с которой прожил тридцать лет, потому что она не хотела идти за дровами. Пятидесятидевятилетний наркоман перебрал дури в дешевой ночлежке около ворот Чайнатауна. Ничего интересного для антрополога. В девять двадцать я вернулась в офис и позвонила Джейкобу Драму, моему коллеге в Шарлотте. Сработал автоответчик. Я оставила сообщение — попросила перезвонить. Еще час я занималась Феррисом, когда, наконец, зазвонил телефон. — Эй, Темпе! Мы, южане, когда здороваемся, кричим «эй!» вместо «привет». Чтобы предупредить, привлечь внимание или возразить друг другу, мы также говорим «эй». — Эй, Джейк! В Шарлотте сейчас, наверное, выше пятидесяти. Мерзнете? Зимой южанам нравится расспрашивать о погоде в Канаде. Летом интерес пропадает. — Холодно, — ответил он. — Предпочитаю работать там, где тепло. — Закончил раскопки? Джейк занимался раскопками в библейских местах уже почти тридцать лет. — Так точно, мэм. Вырыли синагогу, построенную в первом веке. Планируем потратить на нее несколько месяцев. Набрали новую команду. Теперь практически живу в Израиле. В субботу встречаюсь с главным по проекту в Торонто — и сразу обратно. В университет заскочил, чтобы уладить кое-какие дела. Ты хоть представляешь, какие редкости мы нашли? — Я так понимаю, речь идет о синагогах в Масаде и Гамале? Это потрясающе! Слушай, рада, что поймала тебя. Хочу кое о чем спросить. — Выкладывай. Я описала фотографию, опустив подробности по поводу того, откуда она взялась. — Говоришь, снимок сделан в Израиле? — Привезен оттуда. — Сделан в шестидесятые? — На обороте написано: «Октябрь, 1963». И еще какие-то знаки — возможно, адрес. — То есть ничего конкретного. — Ну да. — Мне нужно посмотреть. — Я отсканирую и пришлю фотографию по электронной почте. — Ничего не обещаю. — Спасибо, что хоть согласился взглянуть. Я знала, что за этим последует. Джейк обязательно применит запрещенный прием. — Давай обратно к нам, Темпе! Не забывай, твое призвание — археология! — Очень бы хотела, но сейчас не могу все бросить. — Как всегда. — Совершенно верно. Как всегда. Закончив беседу, я поспешила отсканировать фото. Затем переслала файл на компьютер в лабораторию, а уже оттуда — на ящик Джейка. Потом опять вернулась к Феррису. Составить модель черепа — весьма непростая задача. Правильный результат получается, только когда применяешь знания о биомеханических свойствах кости и учитываешь факторы, повлиявшие на перелом. Просто, не правда ли? Кость, хоть и кажется твердой, но все же имеет некую эластичность. Если надавить, она растянется и деформируется. Когда лимит эластичности превышен, кость ломается. Это что касается биомеханики. Обычно череп ломается в слабых местах, которые определяются индивидуальными особенностями искривления и соединения костей. Это внутренние факторы. Внешние факторы включают размер, силу и угол, под которым нанесен удар. Теперь подумайте вот над чем. Череп — дырявая сфера с выпуклостями и изогнутостями. Само собой, он сломается, если врезать по нему каким-либо предметом. И пуля 22-го калибра, и двухдюймовая труба одинаково могут послужить этим самым предметом. Только пуля проникает быстрее и оставляет меньшее отверстие. Уловили смысл? Несмотря на очень сильное повреждение, было очевидно, что у черепа Ферриса не просто перелом. Чем больше ясмотрела, тем меньше могла объяснить. Я рассматривала под микроскопом затылочную кость, когда зазвонил телефон. Джейк Драм. Я сразу его узнала. — Откуда, говоришь, у тебя это фото? — Ни откуда. Оно…