— Перестаньте притворяться! Вы и понятия не имеете о боли, которую мы чувствуем. Неуместное замечание, подумала я. Соболезнования есть соболезнования, какими бы они ни были. — Конечно, нет, — произнесла я, переводя взгляд с одной женщины на другую. Это было довольно дерзко с моей стороны. Родственницы молчали. — Я очень сожалею. Повисла пауза. Мне показалось, что женщины не собираются мне отвечать. — Я Мириам Феррис. Авраам — мой муж, точнее, был им. Мириам хотела было протянуть мне руку, но застыла в нерешительности. — Дора — мать Авраама. Дрожащая рука опустилась на колено Доры. — Я поняла, что наше присутствие при вскрытии не допускается. Мы ничего не можем поделать. — Голос Мириам звучал хрипло и печально. — Это все так. Молодая женщина замолкла, продолжая смотреть на меня. Не придумав чего-нибудь утешительного, бодрящего или просто успокаивающего, я использовала стандартную фразу: — Разделяю вашу боль от потери любимого человека. Правая щека Доры судорожно дернулась. Ее плечи опустились, голова поникла. Я подошла, присела перед ней на корточки и положила свои руки на ее. — Почему Авраам? — задыхаясь, произнесла она. — Почему мой единственный сын? Матери не должны хоронить своих детей. Мириам проговорила что-то на иврите или на идише. — Как может Бог допустить подобное?.. Невестка снова сделала ей какое-то замечание. Дора поглядела в мою сторону. — Почему он не забрал меня? Я старая. Я готова. Ее морщинистые губы дрожали. — На эти вопросы нет ответов, мэм. — Мой собственный голос тоже стал хриплым. Слеза капнула с подбородка Доры на мой большой палец. Я опустила глаза на маленькое мокрое пятнышко. И сглотнула. — Могу я предложить вам чай, миссис Феррис?.. — Было бы неплохо, — ответила Мириам. — Спасибо. Я сжала руку Доры. Хрупкие кости и сухая кожа. Остро чувствуя собственную беспомощность, встала и протянула Мириам визитку. — Буду наверху следующие несколько часов. Если что-нибудь понадобится, звоните, не стесняйтесь. Выходя из комнаты ожидания, я заметила одного из бородатых наблюдателей в другом конце коридора. Он не дал мне пройти, преградив дорогу. — Это было очень любезно с вашей стороны. Бородач обладал довольно своеобразным дребезжащим голосом, как у Кении Роджерса, исполняющего «Люсиль». — Одна женщина потеряла сына. Другая — мужа. Я видел вас там. Несомненно, вы умеете проявлять сострадание. Вы человек чести. Человек чести?.. Мужчина полез в карман, вытащил оттуда конверт и протянул мне: — Вот здесь — причина смерти Авраама Ферриса. 2 В конверте лежала всего одна черно-белая фотография, на которой красовался скелет. Я перевернула фото. Выведенная черным карандашом дата — октябрь, 1963, и смазанная подпись: «Н de 1 H» — или что-то вроде этого. Я вопросительно посмотрела на мужчину, преградившего мне дорогу. Ни малейшей попытки объяснить. — Мистер… — Кесслер. — Почему вы показываете это мне? — Верю, что здесь скрыта причина смерти Авраама Ферриса. — Вы повторяетесь. Кесслер явно нервничал. Скрестил руки на груди. Опустил их. Вытер ладони о брюки. Я ждала. — Феррис говорил, что он в опасности. — Кесслер ткнул четырьмя пальцами в снимок. — Сказал: если что-нибудь случится, то только из-за этого. — Мистер Феррис сам отдал вам фотографию? — Да, — сказал Кесслер и зачем-то оглянулся. — Почему? Бородач пожал плечами. Я снова посмотрела на фото. Скелет был вытянут, его правую руку и бедро частично закрывал не то холмик, не то скальный выступ. Какой-то предмет лежал на земле рядом с левой коленкой. Знакомый предмет. — Где это? Я подняла голову. Кесслер снова оглянулся. — В Израиле. — Так, говорите, мистер Феррис знал, что его жизнь находится под угрозой? — Он был напуган до смерти. Сказал, что, если фотография обнаружится, поднимется паника. — Что еще за паника? — Я не знаю. — Кесслер поднял руки. — Послушайте, я не имею ни малейшего представления о том, что изображено на снимке и что все это означает. Я лишь согласился сохранить фотографию. И все. — Какие отношения вас связывали с мистером Феррисом? — Мы были деловыми партнерами. Я протянула ему снимок. Кесслер не спешил брать его. — Расскажите детективу Райану обо всем, — сказала я. Кесслер отступил в сторону. — Теперь вы и сами можете это сделать. Зазвонил мой сотовый. Пеллетьер. — Перезвоните по поводу Беллемаре. Кесслер обошел меня и двинулся в комнату ожидания. Я помахала фотографией. Бородач отрицательно мотнул головой и поспешил дальше по коридору. — Отчет по Ковбою готов? — спросил Пеллетьер.