Библиотека была точь-в-точь как в фильмах про Гарри Поттера. Темная мебель, передвижная лестница, тяжелые трехуровневые шкафы. Должно быть, для ее обустройства вырубили леса по всей Британской Колумбии. Я насчитала восемь длинных столов и двенадцать ящичков картотек с маленькими медными ручками. Никаких компьютеров. — Доктор Бреннан?.. Я обернулась. Второй монах был одет в белую сутану. Никакого плаща с капюшоном. — Я отец Сильвио Мориссоно, настоятель этого монастыря. — Извините, что пришла без приглашения, — сказала я, протягивая руку. Мориссоно улыбнулся, однако сам руки не подал. Он выглядел старше и поупитаннее первого монаха. — Вы из полиции? — Судебно-медицинский эксперт из Монреаля. — Прошу вас, — сказал Мориссоно, делая точно такой же жест, как его коллега. — Следуйте за мной. В его речи чувствовался квебекский акцент. Настоятель повел меня обратно через главный коридор на улицу, а затем — в длинный узкий холл. Пройдя дюжину дверей, мы вошли в нечто вроде кабинета. Мориссоно закрыл дверь. Я села. Эта комната явно проигрывала по сравнению с библиотекой. Белые стены. Пол из серой плитки. Простенький дубовый стол. Обычные шкафы. Над столом — резное распятие, над шкафами — картина. Иисус, беседующий с ангелами. Она мне понравилась больше. Я перевела взгляд с холста на крест. В голове вертелось: «До и после». Какая кощунственная мысль!.. Мориссоно сел в кресло за столом, положил перед собой фотографию и посмотрел на меня. Я молчала. Он тоже. Я не сдавалась. И победила. — Полагаю, вы видели Авраама Ферриса, — произнес настоятель ровным низким голосом. — Да. — Это Авраам прислал вас ко мне? Мориссоно ни о чем еще не знал. — Нет. — Чего добивается Авраам? Я сделала глубокий вдох. Ох, как же не люблю этого делать. — Мне жаль приносить вам плохие новости, святой отец. Авраама Ферриса застрелили две недели назад. Мориссоно опустил взгляд и прошептал что-то вроде молитвы. Затем поднял голову. Как часто мне приходилось видеть такое выражение лица! — Кто?.. — Ведется расследование. Мориссоно оперся о стол. — Есть подозреваемые? Я указала на фотографию: — Этот снимок дал мне мужчина по имени Кесслер. — Никакой реакции. — Вы знакомы с мистером Кесслером? — Опишите мне этого джентльмена. Я постаралась сделать это. — Простите, — перебил Мориссоно, глядя поверх очков. — Но такое описание подходит многим. — Многим, кто имел доступ к фотографии? Настоятель проигнорировал замечание. — Каким образом вы попали ко мне? — О вас мне сообщил Йосси Лернер. — Как поживает Йосси? — Хорошо. Я сообщила Мориссоно, что Кесслер сказал мне по поводу фотографии. — Понятно, — проговорил настоятель, потом согнул палец и постучал по снимку. На секунду его взгляд с фотографии перешел на картину справа от меня. — Авраам Феррис получил две пули в затылок. — Хватит. — Мориссоно встал. — Пожалуйста, подождите. Он махнул рукой. Я начала чувствовать себя дрессированной собачкой. После этого настоятель поспешно вышел из комнаты. Прошло пять минут. Где-то далеко в холле пробили часы, потом снова воцарилась тишина. Десять минут. Заскучав, я поднялась и подошла, чтобы разглядеть картину поближе. Интересно. Распятие и живописное полотно действительно представляли собой последовательность, только наоборот. На картине изображалось пасхальное утро. Четыре фигуры. Два ангела сидят на открытом каменном гробу, между ними стоит женщина — возможно, Мария Магдалина. Воскресший Иисус находится справа. Я не услышала, как вошел Мориссоно. Он появился передо мной с ящиком в руках. Посмотрев на меня, настоятель улыбнулся. — Прекрасно, не правда ли? Более изящно, нежели большинство полотен на эту тему. Сейчас Мориссоно говорил совершенно по-другому. Таким голосом бабушки и дедушки обычно рассказывают внукам разные истории. — Вы правы. Утонченный стиль в самом деле делал картину неподражаемой. — Эдвард Берн-Джонс. Слышали? — спросил Мориссоно. Я отрицательно покачала головой. — Английский художник Викторианской эпохи. Многие из его картин фантастически прекрасны. Эта называется «Утро Воскресения». Написана в 1882 году. Мориссоно секунду смотрел на полотно, затем поджал губы и подошел к столу. Поставил ящик, сел. Помолчал — очевидно, собираясь с мыслями, — затем напряженным голосом заговорил: — Монашеская жизнь — это уединение и молитва. Я выбрал ее. — Настоятель говорил медленно, делая паузы там, где их не должно быть. — Приняв обет, я как бы отвернулся от политики и других мирских забот. — Он положил руку на ящик. — Но нельзя игнорировать события, происходящие в мире. И я не могу предать дружбу. Мориссоно опустил взгляд на свои руки, замер. На его лице отразилась мучительная внутренняя борьба. Правда или ложь? Правда. — Эти кости из Музея истории человечества. Я едва не подскочила на месте. — Скелет, украденный Йосси Лернером?.. — Да. — Сколько времени он находится у вас? — Слишком долго. — Вы согласились сохранить его для Авраама Ферриса?