— Обстоятельный такой господин, солидный. Одно слово — купец первой гильдии. — Что, борода, большой живот? Опишите внешность. Есть ли особые приметы? — Нет, бороды нет-с, и фигура не толстая. Не из Тит Титычей, а из современных коммерсантов. Одевается по-европейски. А внешность… — Кельнер подумал. — Обыкновенная внешность. Волосами блондин. Особые приметы… Разве что глаза-с. Очень уж светлые, какие у чухонцев бывают. Фандорин хищно хлопнул ладонью по стойке. В яблочко! Вот он, главный персонаж. Въехал во вторник, за два дня до прибытия Соболева, а убрался в тот самый час, когда офицеры вносили мертвого генерала в обкраденный 47-ой номер. Горячо, очень горячо! — Так вы говорите, солидный человек? Поди, люди к нему приходили, деловые п-партнеры? — Никаких-с. Только пару раз нарочные с депешами. По всему видно было, что человек приехал в Москву не по делам, а больше развеяться. — Это по чему же «по всему»? Кельнер заговорщицки улыбнулся и сообщил на ухо: — Как прибыли, первым делом стали насчет женского пола интересоваться. Мол, какие на Москве есть дамочки пошикарней. Чтоб непременно блондинка, да постройнее, с талией-с. С большим вкусом господин. Эраст Петрович нахмурился. Получалось что-то странное. Не должен бы «капитан Певцов» блондинками интересоваться. — Он об этом говорил с вами? — Никак нет-с, это мне Тимофей Спиридоныч рассказывали. Они у нас кельнером служили, на этом самом месте. — Он вздохнул с деланной грустью. — В субботу преставился Тимофей Спиридоныч, царствие ему небесное. Завтра панихида-с. — Как так «преставился»? — подался вперед Фандорин. — От чего? — Обыкновенно-с. Шел вечером домой, поскользнулся, да затылком о камень. Тут недалеко, в проходном дворе. Был человек и нету. Все под Богом ходим. — Кельнер перекрестился. — Помощником я у них состоял. А теперь повышение вышло. Эх, жалко Тимофея Спиридоныча… — Значит, Клонов с ним про дамочек говорил? — спросил коллежский асессор, остро чувствуя: вот сейчас, сейчас спадет пелена с глаз и картина произошедшего откроется во всей своей ясной и логичной цельности. — А подробней Тимофей Спиридоныч не рассказывал? — Как же-с, любил покойник языком почесать. Говорит, обозначил девятнадцатому (так мы про меж собой постояльцев называем, по нумеру-с) всех московских блондинок высокого классу. Больше всего девятнадцатый мамзель Вандой из «Альпийской розы» заинтересовался. Эраст Петрович на миг закрыл глаза. Вилась-вилась веревочка, да вот и кончик показался. * * * — Вы? Ванда стояла в дверях, кутаясь в кружевную мантилью и испуганно смотрела на коллежского асессора, чья мокрая кожаная куртка, отражая свет лампы, казалась обрамленной сияющим нимбом. За спиной позднего посетителя шелестела и двигалась стеклянная стена дождя, еще дальше чернела тьма. С куртки на пол стекали ручейки. — Входите, господин Фандорин, вы весь промокли. — Самое удивительное, — сказал Эраст Петрович вместо приветствия, — что вы, мадемуазель, до сих пор еще живы. — Благодаря вам, — передернула тонкими плечами певица. — У меня до сих пор перед глазами нож, который все приближается, приближается к моему горлу… Я по ночам спать не могу. И петь не могу. — Я имел в виду вовсе не герра Кнабе, а Клонова. — Фандорин в упор смотрел в огромные зеленые глаза. — Расскажите мне про этого интересного господина. Ванда не то удивилась, не то изобразила удивление. — Клонов? Николай Клонов? При чем здесь он? — А вот в этом мы сейчас разберемся. Вошли в гостиную, сели. Горела только настольная лампа, накрытая зеленой шалью, отчего вся комната была похожа на подводный мир. Царство морской волшебницы, подумалось было Эрасту Петровичу, но неуместные мысли были решительно отогнаны прочь. — Расскажите мне про к-купца первой гильдии Клонова. Ванда взяла у него мокрую куртку, положила на пол, нимало не заботясь о сохранности пушистого персидского ковра. — Очень привлекательный, — мечтательным тоном произнесла она, и Эраст Петрович ощутил нечто вроде укола ревности, на которую, однако же, не имел никаких прав. — Спокойный, уверенный. Хороший человек, мужчина из лучших, такого редко встретишь. Мне, во всяком случае, такие почти не попадаются. На вас чем-то похож. — Она слегка улыбнулась, и Фандорину стало не по себе — околдовывает. — Но я не понимаю, почему вы им интересуетесь? — Этот человек не тот, за кого себя выдает. Он никакой не к-купец. Ванда полуотвернулась, взгляд стал отсутствующим. — Это меня не удивляет. Но я привыкла к тому, что у всех свои тайны. В чужие дела стараюсь не вмешиваться. — Вы проницательная женщина, мадемуазель, без этого вы вряд ли преуспели бы в вашей… профессии, — Эраст Петрович смутился, понимая, что не совсем удачно выразился. — Неужели вы никогда не чувствовали исходящую от этого ч-человека угрозу? Певица быстро обернулась к нему: — Да-да. Иногда. Но откуда вы это знаете? — Я имею веские основания полагать, что Клонов — человек опаснейший. — И без малейшего перехода: — Скажите, это он свел вас с Соболевым? — Нет, вовсе нет, — так же быстро ответила Ванда. Не слишком ли быстро? Она, кажется, сама это почувствовала и сочла нужным поправиться: — Во всяком случае, к смерти генерала он никоим образом непричастен, клянусь вам! Все произошло именно так, как я вам рассказывала. Вот теперь она говорила правду — или верила, что говорит правду. Все признаки — модуляции голоса, жесты, движения лицевых мускулов — были именно такими, как следует. Впрочем, не исключено, что в госпоже Толле пропадала незаурядная актриса. Эраст Петрович поменял тактику. Мастера сыскной психилогии учат: если есть подозрение, что допрашиваемый не искренен, а лишь играет в искренность, нужно обрушить на него град быстрых, неожиданных вопросов, требующих односложного ответа. — Клонов знал про Кнабе? — Да. Но какое… — Он говорил о портфеле? — О каком портфеле? — Упоминал Хуртинского? — Кто это? — Он носит оружие? — Кажется, да. Но разве закон это запре… — Вы с ним еще встретитесь? — Да. То есть… Ванда побледнела, закусила губу. Эраст Петрович понял: сейчас станет врать, и скорей, пока не начала, заговорил по-иному — очень серьезно, доверительно, даже проникновенно: — Вы должны сказать мне, где он. Если я ошибаюсь и он не тот, кем я его считаю, ему лучше снять с себя п-подозрение сейчас. Если же я не ошибаюсь, это страшный человек, совсем не такой, как вам представляется. Насколько я понимаю его логику, он не оставит вас в живых, это не в его правилах. Я поражен тем, что вы до сих пор еще не в покойницкой Тверской полицейской части. Ну же, как мне его найти, вашего Клонова? Она молчала. — Говорите. — Фандорин взял ее за руку. Рука была холодной, но пульс бился часто-часто. — Один раз я уже спас вас и намерен сделать это вновь. Клянусь вам, если он не убийца, я его не трону. Ванда смотрела на молодого человека расширенными зрачками. В барышне происходила внутренняя борьба, и Фандорин не знал, чем склонить чашу весов на свою сторону. Пока он лихорадочно соображал, взгляд Ванды обрел твердость — перевесила какая-то мысль, оставшаяся Эрасту Петровичу неведомой. — Я не знаю, где он, — окончательным тоном произнесла певица. Фандорин немедленно встал и откланялся, более не сказав ни единого слова. К чему? Главное, что она с Клоновым-Певцовым еще встретится. Чтобы выйти на цель, достаточно установить грамотную слежку. Коллежский асессор остановился посреди Петровки, не обращая внимания на дождь, который, правда, лил уже не так яростно, как прежде. Какая к черту слежка! Он же под арестом и должен безвылазно сидеть в гостинице. Помощников не будет, а в одиночку толковое наблюдение не организуешь — тут нужно по меньшей мере пять-шесть опытных агентов. Чтобы мысль свернула с заезженной колеи, Фандорин быстро и громко хлопнул в ладоши восемь раз. Спрятанные под зонтами прохожие шарахнулись от сумасшедшего, а на устах коллежского асессора появилась довольная улыбка. Ему пришла в голову оригинальная идея. Войдя в просторный вестибюль «Дюссо», Эраст Петрович сразу повернул к стойке. — Любезный, — начальственным голосом обратился он к портье, — соедини-ка меня с номерами «Англия», что на Петровке, а сам поди, у меня к-конфиденциальный разговор. Портье, успевший привыкнуть к таинственному поведению важного чиновника из 20-го, поклонился, поводил пальцем по висевшему на стене листу телефонных абонентов, нашел нужный, снял рожок. — «Англия», господин Фандорин, — сказал он, протягивая коллежскому асессору слуховую трубку. Там пропищали: