Как их называла Сара, Наводящие Ужас. Потусторонние. Катастрофические. Сара всегда тяготела к преувеличениям. Но по какой-то причине Онория никогда не принимала этот позор близко к сердцу. Она была способна постоянно удерживать на лице улыбку. И когда она прикасалась смычком к скрипке, то делала это с удовольствием. Ведь её семья смотрит на неё, а это так много значит для них. – Ну что же, – проговорила девушка, пытаясь вернуть разговор к предыдущей теме, которая уже настолько отошла в прошлое, что у неё ушло время на то, чтобы вспомнить, о чём шла речь. – Думаю, я не стану пропускать Сезон. Я просто так это говорила. Поддерживаю разговор. Болтаю всякую чушь. – Лучше выйти замуж за хорошего мужчину, чем поспешить и попасть впросак, – глубокомысленно изрекла мать. – Все твои сёстры нашли хороших мужей. Онория согласилась, хотя её шурины представляли собой в целом не совсем тот сорт мужчин, который привлек бы её. Однако все они относились к своим жёнам с уважением, все до одного. – Они тоже не все вышли замуж в свой первый сезон, – добавила леди Уинстед, не отрываясь от дела. – Это правда, но мне кажется, что все девочки сделали это до конца своего второго сезона? – Разве? – Мать подняла взгляд и моргнула. – Полагаю, ты права. Даже Генриетта? Да, и она тоже, в самом конце. Она вернулась к работе со словами: – Ты найдёшь кого-то. Насчёт этого я совершенно спокойна. Онория негромко фыркнула: – Очень рада за тебя. – Я не совсем понимаю, что произошло в прошлом году. Я была уверена, что Трэверс сделает тебе предложение. А если не он, то лорд Фотерингэм. Онория покачала головой: – Понятия не имею. Я тоже так думала. Лорд Бэйли казался особенно увлечённым. А потом вдруг… Все пропали. Словно они утратили интерес за одну ночь. – Она пожала плечами и посмотрела на Маркуса: – Возможно, это к лучшему. Что ты думаешь, Маркус? Думаю, тебе никто из них не нравился. – Девушка вздохнула. – Полагаю, для меня важно твоё мнение, хотя вряд ли это имеет значение. Она коротко хохотнула. – Можешь поверить, что я только что так сказала? Он повернул голову. – Маркус? Он очнулся? Она внимательно вгляделась в него, ища на лице следы…. Хоть чего-нибудь. – В чём дело? – спросила мать. – Я не уверена. Он подвигал головой. Я имею в виду, он так делал и раньше, но сейчас по-другому. – Девушка сжала его плечо, молясь, чтобы он почувствовал её жест в этом лихорадочном состоянии. – Маркус? Ты меня слышишь? Его губы, пересохшие и потрескавшиеся, слегка шевельнулись: – Он… Онор… О, слава Всевышнему! – Не говори ничего, – сказала она. – Всё хорошо. – Больно, – прохрипел Маркус. – Дьявольски…. больно. – Знаю. Я знаю. Извини. – Он в сознании? – Спросила мать. – Едва ли. – Онория вытянула руку, чтобы отыскать ладонь Маркуса. Она переплела свои пальцы с его пальцами и крепко сжала. – У тебя жуткая рана на ноге. Мы пытаемся её очистить от гноя. Будет больно. Боюсь, очень больно, но это нужно сделать. Он слабо кивнул. Онория посмотрела на миссис Уэзерби: – У нас есть лауданум? Возможно, мы дадим ему немного, пока он в состоянии его проглотить? – Думаю, есть, – сказала экономка. Она не переставала ломать руки с тех пор, как пришла с горячей водой и полотенцами. Кажется, она почувствовала облегчение от того, что ей нашлось дело. – Я могу пойти искать лауданум прямо сейчас. Он может находиться лишь в одном месте. – Хорошая идея, – одобрила леди Уинстед. Тут она остановилась и подошла к изголовью кровати. – Ты слышишь меня, Маркус? Маркус ответил слабым движением подбородка. – Ты серьёзно болен, – сказала она. Он улыбнулся. – Да, да, – проговорила леди Уинстед с ответной улыбкой. – Это очевидный факт. Но ты поправишься, уверяю тебя. Поначалу будет немного больно. – Немного? Онория ощутила, что ее дрожащие губы улыбаются. Невозможно поверить, что Маркус способен шутить в такой момент. Она так гордится им. – Мы справимся, Маркус, – проговорила она и, и прежде чем поняла, что делает, наклонилась и поцеловала его в лоб. Он повернулся к ней лицом, глаза его полностью открылись. Он дышал с трудом, и кожа его по-прежнему оставалось горячей. Но когда Онория посмотрела ему в глаза, она увидела его там, за болью, сквозь жар. Он прежний Маркус, и она не позволит, чтобы с ним что-нибудь случилось. Тридцать минут спустя Маркус снова уснул, чему способствовала порция лауданума. Онория села так, чтобы держать его за руку. Она продолжала беседовать с ним. Кажется, не имело значение, что именно она говорит, но она не единственная, кто заметил, что звук её голоса успокаивает больного. Или она могла так надеяться. Поскольку в противном случае она была совершенно бесполезна. Чего она не смогла бы пережить. – Думаю, мы почти закончили, – сказала она ему. Она искоса взглянула на мать, которая продолжала трудиться над ногой Маркуса. – Думаю, мы должны закончить. Представить не могу, что там что-то ещё осталось. Но тут леди Уинстед испустила раздражённый вздох и откинулась назад, утирая лоб. – Что такое? – спросила Онория. Мать покачала головой и вернулась к работе, но уже через минуту снова отодвинулась: – Я не вижу. – Что? Но это же невозможно. – Онория задержала дыхание, стараясь успокоиться. – Просто наклонись ближе. Леди Уинстед возразила: – Не в этом дело. Точно так же как, когда я читаю. Мне приходится держать книгу подальше от глаз. Я… я не могу… Она нетерпеливо вздохнула: – Я просто вижу недостаточно хорошо. Особенно мелкие частицы. – Я сделаю это, – произнесла Онория голосом более уверенным, чем она себя чувствовала. Мать посмотрела на неё, но не удивилась: – Это нелегко. – Я знаю. – Он может начать кричать. – Он уже кричал, – ответила Онория. Но горло её сжалось, а сердце бешено заколотилось. – Крики труднее слышать, когда ножницы в твоих руках, – тихо заметила мать. Онории хотелось сказать нечто элегантное и героическое о том, насколько труднее будет, если Маркус умрёт, а она не сделает всё возможное для его спасения. Но не смогла. Слова остались у неё внутри, она не хотела тратить энергию на разговоры. – Я смогу, – выговорила она. Она посмотрела на Маркуса, который оставался привязанным к кровати. За последний час он стал из ярко-красного мертвенно-бледным. Это хороший признак? Она спрашивала у матери, но той тоже это было неизвестно. – Я смогу, – повторила Онория, хотя мать уже передала ей ножницы. Леди Уинстед поднялась с кресла, и Онория села, глубоко вздохнув.