– Ничего. Но не нужно смотреть так свысока. О чём, чёрт побери, она говорит? – Я не смотрю свысока. – О, Маркус, не надо. Ты вечно такой. – Объяснись, – резко сказал он. Онория смотрела на него так, словно не могла поверить в то, что он не понимает: – Ты же знаешь. – Нет, не знаю. Онория фыркнула, поднимаясь на ноги: – Ты всегда смотришь на людей вот так. И она скорчила совершенно неописуемую гримасу. – Если я всегда выгляжу так, – сухо произнёс Маркус, – и именно так, чтобы быть точным, то разрешаю тебе пристрелить меня. – Вот, – триумфально воскликнула Онория. – Оно самое. Маркус начал задаваться вопросом, уж не говорят ли они на разных языках. – Что «то самое»? – переспросил он. – Эти твои слова. Он скрестил руки на груди, что казалось единственным приемлемым ответом. Если Онория говорит загадками, почему он вообще должен что-то отвечать. – Ты весь прошлый Сезон глядел на меня с укоризной. Каждый раз я видела тебя сердитым. – Уверяю тебя, что я не имел подобных намерений. По крайней мере, сердился он не на неё… Маркус не одобрял мужчин, которые добивались её расположения, но не саму Онорию. Девушка сложила руки на груди и посмотрела на него с явным раздражением. У Маркуса появилось ощущение, что она пытается решить, можно ли его слова счесть извинением. Неважно, что на самом деле никакого извинения в них не предполагалось. – Могу ли я быть чем-то тебе полезен? – спросил он, с большой осторожностью подбирая слова и следя за своим тоном. – Нет, – лаконично ответила Онория. И добавила: – Благодарю. Он тяжко вздохнул, решив сменить тактику. – Онория, у тебя нет отца, твой брат где-то в Италии, как можно полагать, а твоя матушка хочет переехать в Бат. – И что с того? – огрызнулась она. – Ты совсем одна, – столь же нелюбезно ответил Маркус. Он не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то осмеливался говорить с ним таким тоном. – И можешь таковой считаться. – У меня есть сёстры, – запротестовала она. – Разве кто-то из них предлагал тебе переехать к ним? – Нет, конечно. Им известно, что я живу с мамой. – Которая хочет поселиться в Бате, – напомнил ей он. – Я не одна, – с жаром возразила Онория, и Маркус испугался, что ему послышалось рыдание в её голосе. Но если Онория и была близка к слезам, ей удалось с ним справиться, поскольку она представляла собой воплощение гнева и негодования, когда произнесла: – У меня есть дюжины кузин. Дюжины. И четыре сестры, которые заберут меня к себе в мгновение ока, если сочтут необходимым. – Онория… – И у меня есть брат, даже если мы не знаем, где он сейчас. Я не нуждаюсь в… Она замолчала и моргнула, словно сама поразилась своим словам. Но она всё равно произнесла это: – Я не нуждаюсь в тебе. Повисла пугающая тишина. Маркус не думал о бесчисленных обедах за одним с ней столом. Или о семейных пантомимах, в которых он всегда изображал дерево. Эти представления были ужасными, все до единого, но он дорожил каждым листочком и каждой веточкой тех минут. Ему не нужны были ведущие роли, он вообще не любил выступать, но ему нравилось участвовать. С ними. Как одна семья. Но сейчас Маркус не задумывался об этом. Он ни о чём таком не помышлял, стоя там и глядя на девочку, которая сказала, что он ей не нужен. И, возможно, она действительно не нуждается в нём. И к тому же, возможно, она уже не девочка. Чёрт побери. Он выдохнул воздух, который задерживал, и напомнил себе, что её мысли и чувства не в счёт. Дэниел просил позаботиться об его сестре, и он будет присматривать за ней. – Тебе нужна… – Он вздохнул, пытаясь придумать, как сказать, чтобы не вывести её из себя. Такого способа не существует, как он понял, поэтому просто сказал как есть. – Тебе нужна помощь. Онория отшатнулась: – Ты предлагаешь себя в качестве моего опекуна? – Нет, – страстно заверил её Маркус. – Нет, поверь мне, я бы ни за что не хотел этого. Она снова скрестила руки: – Потому что я – тяжкий крест. – Нет! Милостивый Боже, как разговор мог принять такой оборот? – Я только хочу помочь, – пояснил он. – Мне не нужен ещё один брат, – отрезала она. – Я не хочу быть твоим братом, – парировал Маркус. И тут он снова увидел её другими глазами. Возможно, дело в её взгляде, или коже, горящей румянцем. Или в том, как она дышит. Или в очертании щеки. Или в пятнышке на её… – У тебя грязь на щеке, – произнёс он, протягивая Онории платок. Никакой грязи не было, но ему необходимо каким-то способом сменить тему. Прямо сейчас. Девушка вытерла щёку платком, посмотрела на по-прежнему белоснежную ткань и вытёрла снова. – Больше нет, – сказал Маркус. Онория возвратила ему платок и продолжала стоять на том же месте, глядя на него тяжело и угрюмо. Она сейчас выглядела как двенадцатилетняя, или, по крайней мере, у неё было точно такое же выражение лица, что его вполне устраивало. – Онория, – осторожно начал он. – Как друг Дэниела… – Не надо. И всё. Просто не надо. Маркус глубоко вдохнул, пытаясь использовать передышку для того, чтобы подобрать слова. – Почему тебе так трудно принять помощь? – А тебе легко? – возразила она. Он уставился на неё. – Тебе нравится принимать помощь других людей? – пояснила Онория. – Зависит от того, кто её предлагает. – Например, я. – Она скрестила руки, почему-то удовлетворившись его ответом, хотя он даже ради спасения собственной души не смог бы понять, что её обрадовало. – Ты только представь. Представь, что мы поменялись ролями.